Гиацинтовые острова - Феликс Кривин

А когда доходит до воспитания, слово получает дядя Нырок.

— Я в его возрасте не умел нырять, — вспоминает дядя Нырок. — Я уже потом научился. А он, поглядите-ка, с первого дня… Да, им, сегодняшним, легче, чем было нам, им все дано с первого дня…

Постепенно Чирок вырастает. Не слишком вырастает, он остается самым маленьким в семействе утиных, но немножко он все-таки вырастает. И становится взрослым. Хотя, увы, не Нырком. Все ждут, что он станет Нырком, помня, как он в детстве нырял, какие подавал надежды, — но он не только не стал Нырком, он даже разучился нырять…

— Я в детстве не подавал никаких надежд, — гордо заявляет дядя Нырок. — Я совсем не умел нырять, и если я чего достиг… — дядя Нырок надолго уходит под воду, показывая, чего он достиг, и, выныривая, подводит итог: — В нашем деле главное — тренировка![66]

Как стать медведем

Разве медведь рождается медведем? Он рождается таким маленьким, что его ничего не стоит спутать с кроликом. Но он вырастает в тысячу раз и в результате становится не кроликом, а медведем.

Потому что никто не показывает ему, какой он маленький, все делают вид, что он большой. Пусть, мол, сам растет, за уши его все равно не вытянешь. Кролика вон тянут за уши, а каким он вырастает?[67]

И, видя, что никто ему не помогает расти, медвежонок начинает расти самостоятельно, и все старается делать самостоятельно.

Потому что он знает: медведями не рождаются, родиться можно, самое большее, — медвежонком.

Инстинкт сопровождения

Стоит Лосенку отбиться от матери, и он не знает, куда идти. Ведь он сам не выбирает дорог, он лишь сопровождает тех, кто выбирает дороги.

Пройдет мимо корова — Лосенок за коровой пойдет.

Пройдет лошадь — пойдет за лошадью.

А медведь пройдет — Лосенок увяжется за медведем. Можно себе представить, куда его заведет медведь!

Но что делать, такой уж у Лосенка инстинкт — инстинкт сопровождения большого животного. Кто побольше, за тем и иди. Неважно куда, но иди. Потому что сам ты не выбираешь дорог, ты лишь сопровождаешь тех, кто выбирает дороги.

Берегитесь облизывать Ломехузу!

Вам никогда не случалось облизывать Ломехузу?[68] Тот, кто однажды его облизал, непременно оближет вторично, а тот, кто облизал вторично, наверняка оближет и в третий раз.

Начинается все, конечно, с первого раза. Сидите вы с приятелями, отдыхаете после работы, — надо же когда-нибудь и муравью отдохнуть, — и вдруг кто-нибудь говорит:

— А что? Может, есть какие-нибудь предложения?

Уточнять не требуется: все предложения сводятся к тому, чтобы облизать Ломехузу.

А что делать? На работе наш брат муравей знает, что делать, а вот что ему делать на отдыхе? Когда, как говорится, нечего делать?

Есть предложение облизать Ломехузу.

— За успех дела! — говорят бывалые муравьи.

Наш брат муравей любит облизывать за успех дела, потому что даже на отдыхе не может забыть о делах. И даже если вам никогда не случалось облизывать Ломехузу, то теперь это случится, потому что как не облизать за успех дела? Будто вы не наш брат муравей.

С непривычки вам, конечно, ударит в голову. И не только с непривычки: привыкнуть к этому нельзя (хотя и отвыкнуть тоже довольно трудно). Такой уж он, Ломехуза: прежде всего он ударяет в голову. Впрочем, вам теперь все равно. Вы облизываете по второму и третьему разу и уже кричите, как бывалый муравей:

— За успех дела!

И просите повторить. И снова облизываете.

А потом, когда домашние спросят, где это вы нализались, вы не скажете им ничего вразумительного, и они огорчатся и будут причитать:

— Бедные наши дети! Несчастные наши дети!

И будут совершенно правы. Потому что Ломехуза опустошает наш муравейник, уничтожает наше потомство, пока мы его облизываем. И сколько б мы ни облизывали его за успех дела, никакого успеха не будет, не будет, будет пустой муравейник, без единого муравья…

Берегитесь облизывать Ломехузу!

Когда старик Мантиспа был молодым…

Когда старик Мантиспа был молодым и его никто не называл стариком Мантиспой, хотя он тогда уже был хитер, как старик, при всей непоседливости своего юного нрава, — так вот, молодой Мантиспа был непохож на Мантиспу-старика, как личинка непохожа на взрослое насекомое, потому что молодой Мантиспа был личинкой, а старый — вполне сложившимся стариком. Впрочем, как сказано, он уже тогда был хитер, как старик, хотя у него еще не было сетчатых крыльев.

— Давно это было, а помнится, как сейчас… — Как каждый старик, Мантиспа любит вспоминать молодость. — И появились в наших краях пауки-волки. Ликосиды — так называли они себя на языке древних римлян, но этот язык у нас мало кто знал. А так как волки называли их пауками, а пауки называли их волками, то в народе их называли пауками-волками, вложив в это название ненависть и к тем и к другим.

Сам старик Мантиспа — из семейства мантиспид, не последнего в отряде сетчатокрылых. А отряд сей, да будет известно каждому, входит в целый отдел Насекомых С Полным Превращением (то есть таких насекомых, которые в молодости одни, а в старости — совершенно другие). Словом, у старика Мантиспы есть про что рассказать, и если вы послушаете его, то сразу почувствуете себя умней, хотя, конечно, вы и без того себя глупым не чувствуете.

— Говорят, в Италии таких пауков называют Тарантулами — в честь города Таранта. Но я в Италии не был, города этого не видал. А чего не видал, про то я не рассказываю, — скромно замечает Мантиспа, хотя он, поверьте, многое повидал. — Словом, появились в наших краях эти пауки-волки. Я тогда еще был совсем молодым — ну, как наши личинки. Жил себе, не задумывался: день прошел — и ладно, впереди много дней. И вдруг слышу: народ в панике. В чем дело? А дело-то было в этих самых пауках-волках. Пока их немного, а когда расплодятся? Паучица вон уже с коконом ходит, колыбельные песни разучивает: «Баю-бай, баю-бай, рот пошире разевай…» Словом, вижу я: боится народ. Думаю: надо помочь народу. И пошел я к этим волкам, прямо в их логово. Вижу — кокон, действительно. Плодиться надумали пауки. Паучица-волчица ждет не дождется потомства. Ладно, думаю, пускай ждет. И пускай, думаю, не дождется.

Дальнейший рассказ старика Мантиспы не вызывает у слушателей одобрения. Выходит, этот герой не с врагом воевал, а уничтожал мирное, больше того — детское население. Прямо в коконе. Паучица-волчица свои колыбельные песни поет, а в коконе у нее уже не детишки, а Мантиспа, разевающий рот, как учит колыбельная песенка.

— Я выполнял свой долг, — говорит старик Мантиспа. — Я уничтожал зло в зародыше.

Уничтожать-то уничтожал, но пока уничтожал, сам его понабрался. Слишком уж ему по вкусу пришлась эта песенка: «Баю-бай, баю-бай, рот пошире разевай!» И хоть он не стал в полном смысле пауком-волком, но когда он вышел из кокона, его уже было не узнать: он превратился в настоящего хищника. А ведь как хорошо начинал, хотел уничтожить зло в зародыше, а вырастил еще большее зло. Таково развитие Насекомых С Полным Превращением: они начинают всегда не так, как кончают.

Гетеронетта

Об утке Гетеронетте ходит дурная слава, которая отразилась даже в ее названии. Как известно, порядочную утку гетерой не назовут, а порядочную мать — и подавно. Дело в том, что по сложившимся утиным понятиям порядочная мать сама высиживает птенцов, а утка Гетеронетта перепоручает это другим, кладя яйца в чужие гнезда.

— Прямо кукушка! Разве это настоящая мать?

А Гетеронетта — мать, и притом самая настоящая. Вот она подложила яйцо в гнездо сокола, а почему? Потому что ей хочется, чтобы вырос у нее сокол. Это был бы первый в ее роду сокол… Наши дети должны быть лучше нас.

Наши дети… Ничего для них не жалеешь, делаешь все, чтобы они вырастали соколами, а кем они вырастают? Посмотрите, кем вырастают дети утки Гетеронетты. И это в условиях, о которых другие утки могут только мечтать.

Да, одно мы растим, и совсем другое у нас вырастает…[69]

Золотополосый Афиосемион из семейства Карпозубых

Золотополосый Афиосемион, которого для краткости можно называть Семеном, живет в болоте, в котором грязи хоть отбавляй, а сырости, надо прямо сказать, маловато. Жил бы Семен в Европе или, допустим, в Америке, ему бы вода, как говорится, падала с неба. А в Африке — жди, когда она тебе упадет. Пока с неба упадет, в своем болоте вся пересохнет.

Те рыбы, которые имеют для своих детей океан, редко думают о том, что из их детей вырастет. У Семена нет океана. И никогда не будет у него океана. И у его детей не будет никогда океана. И к этому он готовит своих детей.

Он высушивает свою икру, хорошенько высушивает, чтобы эта икра, когда она станет взрослой, не боялась самой суровой засухи.[70] Он закаляет свою икру на жаре, потому что он понимает: его детям мало что упадет с неба.