Вальсирующие, или Похождения чудаков - Бертран Блие

Она стояла неподвижно. С голыми руками. Туман окружил ее, и мне почудилось, будто она плывет над землей – такой казалась щуплой на фоне огромного здания. Думаю, так возникает любовь с первого взгляда.

Я положил деньги на стол, чтобы уйти в любую минуту. Когда же она спустилась с тротуара, сказал Пьеро: «Пошли. Сейчас она перейдет площадь».

Встаем. Идем. Она появляется на площади, обсаженной пристально рассматривающими ее стариками. И, внезапно обнаружив их, с беспокойным видом замирает. Незаметно подойдя к ней, мы располагаемся между двумя ивами. И ждем. Подходит один старикан и предлагает ей укрыться под своим зонтом. Та никак не реагирует. То же самое делает другой старичок. Теперь над ее головой два зонта. Похоже, это ее совсем парализовало. Но нет – начинает двигаться. Оба зонта следуют за ней. К ним хочет приблизиться третий и жестом выражает желание нести ее чемодан. Она отказывается и перекладывает его в другую руку. И движется мелкими нерешительными шажками. У нее вид оперированной, которую слишком рано поставили на ноги. Не видя нас, она направляется в нашу сторону, оглядываясь на стариков, напоминающих потешных часовых, стоящих вокруг по стойке смирно. Но тут она обнаруживает нас. И замирает на месте. В шоке рассматривает нас. Ее глаза словно проникают в нашу душу. Уж не покраснел ли я? Проходят секунды. Я нахожу в себе силы улыбнуться ей. И тут она пускается наутек.

– Она психованная, – говорит Пьеро.

– Мы не меньше, – отвечаю.

Постоянно оглядываясь, та продолжает бежать. Даем ей фору и только после этого отправляемся следом. Застегиваем воротники наших английских плащей. Засунув руки в карманы, большими шагами стараемся догнать ее. Ей страшно. Переходит на другой тротуар. Все это предельно глупо. Мне становится неловко. К тому же чувствую, как весь вымок. Вода затекает за воротник, струится по шее. Женщина стремительно уходит вперед.

– Это не иначе как чемпионка Николь Дюкло, – говорит Пьеро. – Я и не знал, что ее посадили.

Едва мы приближаемся к ней, как она ускоряет шаг, спотыкается, слышно, как тяжело дышит. Дома поредели, скоро начнется пригород… Надоело! Быстро догоняю ее и хватаю за руку. Одни кости.

– Стойте! – говорю ей. – Вы устали. Зачем бежать? Это глупо.

Вся дрожа, она смотрит на нас – я это чувствую по руке.

– Вам же холодно, – продолжаю. – Незачем тут оставаться. Вы совершенно промокли. Еще простудитесь… Набросьте-ка плащ моего друга… Где ты, Пьеро?

Тот чихает.

– Что вы хотите? – спрашивает она.

– Ничего! Вам помочь.

– Почему?

– Просто так! Мы видели, как вы вышли, и подумали…

– Кто вы такие?

– Никто! Два друга! Всё!

– Оставьте меня…

Она садится на дорожную тумбу, поставив чемодан между ногами. В грязь. И ни за что не хочет взять плащ Пьеро, отталкивает, даже не глядя на него. У того огорченный вид.

– Оставьте меня в покое!.. – Она почти умоляла…

Наступила пауза. Промчался тяжеловоз. Она подняла голову и закричала: «Ну разве трудно оставить меня в покое? Именно сегодня!» Ай! Как сейчас вижу ее искривленный рот, обезображенное лицо, в нем куда больше отчаяния, чем гнева. Что-то такое, что, как бы соединив все виды отчаяния и озлобления, вырывается из-под земли, подобно гейзеру… Впервые в жизни я убедился, что принадлежу к цивилизованной части общества…

– Сходи за машиной, – говорю Пьеро, который смотрит на меня с ужасом. – И бегом!

Он убегает, натягивая на ходу плащ.

Я остался с ней один… Присел у ее ног, взял за руки. Она их отнимает. Ладно… Стараюсь говорить с ней как можно мягче.

– Мадам, послушайте. Не надо нас бояться. Просто вам нельзя оставаться с голыми руками, без плаща, без зонта под дождем… Мы вас отвезем… Куда скажете.

– Не знаю…

– У вас есть деньги?

– Пятьдесят франков…

– Есть кому позвонить?

– Нет.

Она с отсутствующим видом смотрела на меня, словно пытаясь увидеть что-то на моей спине. Я казался сам себе прозрачным. У нее были огромные серо-зеленые с лазурным оттенком глаза, сейчас опущенные. Я словно погружался в темную, неподвижную воду. Полный горечи рот казался тоже опущенным. Все у нее было опущено. Ее лицо представляло собой результат необратимого усыхания плоти, которая удерживалась на костях только сеткой морщин. Седеющие пряди волос прилипли ко лбу. На лице было лишь несколько непонятных пятен и какая-то синька на ресницах. А я как зачарованный продолжал с ней разговаривать, импровизируя, мямля, упорно добиваясь того, чтобы растопить безразличный ко всему айсберг.

– Я мог бы вам рассказать что угодно, – говорю. – Наболтать всякой всячины. Скажем, о том, кто я есть, не знаю, скажем, что я журналист… Вот именно! Что я веду расследование о положении в тюрьмах, что-то в таком роде… Это нетрудно… Так нет, я не стану болтать зря! Я никто! Ровным счетом никто!

– Тогда что вам нужно?

– Я уже сказал.

– Да, но почему именно я? Почему вы хотите мне помочь?

– Разве я не имею права помогать тому, кому хочу и когда хочу?

– Я вам не доверяю!

– Да черт побери, мой приятель сейчас вернется с машиной, в ней тепло, мягкие сиденья и все такое. Мы позаботимся о вас!

– Мне надоело, что обо мне заботятся.

– Но… Однако… Вам надо переодеться. У вас в этом чемоданчике есть что надеть?

– Нет…

– Вот, сами видите! Ни денег, ни одежды… Плохое начало…

– Мне дали адрес…

– Бюро по переподготовке?

– Что-то в этом роде…

Я пожал плечами.

– Это несерьезно, – мягко говорю. – Все, что вам дадут, – это тарелка супа и три адреса католических предпринимателей. Вас мило примут их дамы… С нежными голосами… Почтенного возраста… За чашкой чая… И станут задавать кучу вопросов, не желая ни на минуту как-то обидеть. И вам все равно придется рассказать свою историю от А до Я, отвечая на «почему», «каким образом», «как это случилось» – обо всех подробностях дела… А бабешка, принимающая вас в своем салоне… с пианино… цветами, будет слушать вас внимательно, скрестив руки на коленях… Тихо покачивая чепцом, полная сочувствия, доброжелательства, не скрывая даже чуточку возмущения, узнав, как поступают с бедными девушками… Вы услышите временами «бедняжечка», и это будет звучать как рефрен… Все идет как по маслу, они вас берут на испытательный пятнадцатидневный срок, чтобы вы успели привыкнуть к месту сторожихи, женщины для поручений или еще чему-то. Вы наброситесь на работу, но вас ожидает жестокое разочарование. Мокрая от пота, вы будете стараться – лишь бы угодить, лишь бы угодить… Но что произойдет через неделю? В доме внезапно пропадает какой-то предмет… Подсвечник… Часы… Немного белья… Авторучка малыша… Тогда вас призывает мадам, она хочет поговорить с вами о разных вещах и со всякими извинениями, принимая во внимание, сколько вы пережили, станет взывать к вам, чтобы вы ее поняли. К вашему здравому смыслу. А потом самым деликатным образом пояснит, что они, конечно, очень огорчены, но в округе болтают… и если бы все зависело только от нее, то не было бы проблем, но ее муж занимает такое положение… Понимаете? Да, мадам, конечно, мадам, я понимаю… Вы здорово все понимаете… Никогда еще все не было так понятно. И вам все настолько ясно, что вы даже не пытаетесь оправдаться. Вам отлично известно, что это бесполезно и что куда бы вы ни пошли, там всегда найдутся Мадлен или Жак, шофер или кухарка, которые, пользуясь вашим прошлым, станут набивать себе карманы.

Тогда эта дуреха сунет вам немного денег, по-быстрому, словно сто франков жгут ей руку… может быть, двести, к чему мелочиться? Ей же хочется жить со спокойной совестью!.. Держите, малышка… Удачи вам… Заходите без страха… Если возникнут проблемы, не оставайтесь одна, вам не следует оставаться в одиночестве, наш дом всегда открыт для вас, мы сохраним самые лучшие воспоминания о вас… Устройте себе отпуск… Вы поели? Вы пришли в себя?.. Она вручает вам даже рекомендательное письмо. Очень лестное… Вы благодарите даму: спасибо, мадам, спасибо за все. На всякий случай спрашиваете, есть ли у нее друзья, которым… Она поднимает глаза к небу… Говорит: «бедняжка», еще «бедняжка», если бы вы знали людей!.. Когда они узнают, откуда вы вышли… Запомните, не все такие, как мы… У мужа связи, но вам этого не понять… Она знаком поясняет, какие это высокопоставленные люди, какие шишки. Так вот, ее мужу приходится, в его положении это совершенно необходимо… И вы уходите на цыпочках, благодаря тысячу раз, и уже никогда не позвоните в эту дверь, вам известно, что она всегда будет закрыта для вас и что сменившая вас прислуга или сторожиха неизменно ответят: «Мадам больна. Мадам на каникулах». Вам ничего не остается, как уничтожить рекомендацию. Но если бы вы остались у них, ничего бы не выиграли, кроме ссадин на руках от мойки посуды, чистки сортиров и стирки белья!

Я совершенно выдохся от этой длинной речи… Дождь продолжал поливать нас как из ведра. Ручьи так и стекали с наших волос. Моя беглянка, вся в потеках, напоминавшая водосточный желоб, смотрела на меня. Промокшее платье прилипло к телу. Было видно, как выступают худенькие и острые плечи. Хрупкие вены бились на запястье. Чулок на ней не было. Острые коленки почти трогали меня. Мне хотелось согреть их руками.