Ни дня без мысли - Леонид Жуховицкий

Может, он настолько состоятелен, что дополнительный миллион к его миллиардам ничего существенного не добавит? Да нет, к богачам нашего гения не причислишь: живет вдвоем с мамой в панельной хрущевке на окраине Питера и даже зарплату не получает, поскольку в настоящее время ни на какой службе не числится.

Что же, все—таки, стоит за нестандартным поступком гениального Гриши? Когда—нибудь он сам расскажет об этом – если захочет. Пока остается только догадываться.

Надо сказать, гении российской науки и раньше отличались нестандартностью. И уж точно нестандартно складывалась их судьба. Особенно в минувшем веке. Коммунистическая верхушка, для удобства управления старавшаяся постричь всю страну наголо, с огорчением поняла, что гении под ноль не стригутся: уникальные головы не поддаются машинке. И, чтобы не нарушать гармонию, лучше не держать их на свободе. Этот принцип действовал четко: гениальный Вавилов был убит в тюрьме, гениальный Ландау чудом выжил в камере, Сергей Королев, Андрей Туполев, великий терапевт Виноградов вдоволь нахлебались лагерной баланды, совесть России академик Лихачев лишь случайно уцелел на Соловках, создатель ядерного щита страны Андрей Дмитриевич Сахаров долгие годы провел в ссылке.

Почему так получилось? Кто—то из наших научных гениев, Сахаров, например, серьезно относился к политике, кто—то был к ней равнодушен. Но все они, безусловно, выламывались из системы: были внутренне свободны, широко образованы, истину ставили выше конъюнктуры, а родину любили больше, чем власть. В стране жесточайшей диктатуры они были людьми Ренессанса – а этого тупая и подозрительная диктатура не могла ни понять, ни простить.

А причем тут Гриша Перельман? Он—то, слава Богу, на свободе, грибы собирает. Есть, однако, одна деталь, позволяющая поставить нестандартного питерского гения в этот славный ряд. На торжестве по случаю награждения пробросом заметили, что Гриша отказался от премии потому, что считает жюри недостаточно компетентным. Обычно с такими заявлениями выступают те, кому премию не дали. В нашем случае выступил тот, кому дали. Ну не странно ли? Нелепость какая—то.

Суть казуса объяснил мне знакомый математик.

Не только у нас – во всем мире есть ученые, а есть чиновники от науки. Эти чиновники возглавляют институты и общества, стоят во главе фондов, заседают в жюри и, прежде всего, делят деньги, бюджетные и спонсорские. В этом они профессионалы – только в этом. Гриша Перельман, искавший в науке истину, не мог не презирать тех, кто ищет в ней выгоду. И скандальное решение питерского гения – звонкая пощечина всем, кто кормится вокруг фондов, конгрессов и премий. А, кроме того, невольное послание городу и миру. Отправившись вместо Мадрида за премией в лес по грибы, Гриша Перельман напомнил человечеству, что есть вещи поважней, чем деньги, слава и власть.

Гении принадлежат всему человечеству. Но я рад, что на этот раз ренессансное послание пришло из России.

Когда гений через века передает послание другому гению, это возвышенно и романтично. Но причем тут мы, не гении? Они общаются в своих кругах и сферах – а нам что с того? Нам оно надо?

Надо, дорогие сограждане, тоже надо.

У нас с вами, как и у них, одна жизнь. А планета вокруг прекрасна и богата возможностями. И тайн вокруг полно. И профессий, одна другой привлекательней. И так тянет время от времени переиначить судьбу!

Я читал, что молодой японец, поступив на работу в крупную фирму, знает, на пенсию выйдет именно из этой конторы. Каждые несколько лет его зарплата будет возрастать, и к старости он станет если не богатым, то уж наверняка состоятельным. А состоятельный японец покруче иного нашего богача. И ездить в старости он будет на каком—нибудь «Лексусе». Вы завидуете такой судьбе?

Однажды на каком—то из европейских перекрестков я познакомился с двумя шведскими девчонками, студентками, взявшими на год академический отпуск. Отпуск они решили потратить вот на что. Скопив не очень много, но порядочно денег, они купили своеобразный тур – кругосветное путешествие. Своеобразный потому, что никаких суперудобств он не обещал: у девчонок была возможность самыми дешевыми поездами, автобусами, пароходами и самолетами передвигаться из страны в страну, останавливаясь в каждой на месяц—другой для того, чтобы посмотреть окружающий мир и подзаработать на харчи и крышу. Путешествие должно было занять год. В будущем оно ничего не гарантировало, но девчонки не нуждались в гарантиях – они хотели быть счастливыми здесь и сейчас, в каждый момент жизни выбирая ту тропинку, которая понравится. Вот этим девчонкам я завидую. Молоденькие, смешные, в драных джинсах и майках с распродажи, они – люди Ренессанса.

Такие есть и среди моих друзей. Рижанин по имени Илан, русский журналист, пишет очерки, переводит с английского, занимается боксом, прилично для любителя играет в шахматы, а летом уезжает в Таджикистан или Киргизию, где пасет овец, собирает лекарственные травы (неплохо оплачивается), ночует в шалашах, а в деревенских магазинчиках покупает уцененные книги. Прекрасная библиотека обошлась ему в смешные деньги.

Несколько лет назад умер мой очень близкий друг, поэт Саша Аронов. О нем стоит рассказать подробно – авось, я когда—нибудь и расскажу. В Саше удивительно органично сочетались огромный талант, писательская мудрость и житейская бестолковость – он был известен уже в двадцать три, а первую книжку выпустил в пятьдесят три. В отличие от множества коллег он не ждал от поэзии никакой награды, потому что понимал: она сама себе награда. После него осталось множество стихов. В том числе, такие:

«Гуляю по морю пешком,Стучу о море посошком.Кругом стихия с трех сторон,А с берега кричат: «Силен»!Они завидуют тому,Что я иду и не тону.А я зато на берегуСидеть, как люди, не могу».

Люди моря всегда ренессансны. Люди берега – они тоже хорошие, но другие. Дай Бог всем им счастья.

Мне жаль, что практически исчезло когда—то популярное движение хиппи, детей—цветов. Впрочем, я жалею не их, а нас. Они—то очень большой кусок жизни прожили, как хотели, а год счастливой жизни идет за три. Может, и у нас с вами не все потеряно. Нам ведь тоже не поздно остановиться, оглянуться и из сотни открывшихся дорог выбрать одну свою, или две, или пять. Тогда, возможно, однажды мы найдем в почтовом ящике послание с итальянской маркой и адресом отправителя – «да Винчи».

ЗАЧЕМ РОССИЯНИНУ БУДДА?

Четверть века назад мне необычайно повезло: будучи практически «невыездным» (термин, ныне забытый), я вдруг попал в Индию. Причиной тому была дороговизна туристической путевки – она весила с половину «Запорожца» (еще одно почти забытое слово). Секретари Союза писателей, главные редактора журналов и прочие литературные генералы в дальние дали ездили, разумеется, за казенный счет, для рядовых тружеников пера Индия была неподъемна, собрать писательскую группу не получалось, и некие таинственные органы, наделенные правом «не выпускать», решили на этот случай слегка ослабить контрольную удавку. А у меня как раз две первые пьесы пожаром пошли по театрам, деньги после многолетней нищеты перестали быть проблемой, и я получил роскошную возможность ценой бессонной ночи в самолете наблюдать рассвет над Гималаями. Мы прилетели в Дели рано утром, весь день и половину следующего мотались по городу среди разноликой толпы, недоступных нам ювелирных витрин и бесконечных уличных базарчиков, ничем не похожих на наши: у нас продавцы при торге завышали цену на треть, а в Индии раз в пятьдесят – за смуглого деревянного слоника просили тысячу рупий, но отдавали за двадцать пять. А ночью на темном асфальте светились бледные пятна – лишь подойдя, можно было понять, что это спящие люди: то здесь, то там с десяток мужчин и женщин ночевали прямо на тротуарах, с головой завернувшись в длинные полосы белой материи. Вечером второго дня я вдруг четко ощутил, что даже если завтра придется вернуться в Москву, жалеть не стану: непомерная цена путевки уже окупилась с лихвой новым знанием. Прежде я был нормальным европейским провинциалом, уверенным, что правильно живут только в моем родимом Урюпинске или Конотопе, а прочие города и веси в Африках и Азиях к этому идеальному стандарту стремятся, но пока не дотягивают. Теперь же я понял, что мир огромен, разнообразен, и путей в нем множество, и все разные, и каждый по—своему привлекателен. И что те же индийцы не рвутся к благам нашей цивилизации не потому, что не получается, а потому, что не очень—то и хотят. И прогресс вовсе не синоним счастья, и скудость не всегда беда, и если люди веками живут именно так, как живут, значит, так жить почему—либо хорошо.

Две недели мы ездили по огромной, яркой, нищей, красивой, очень своеобразной стране. Видели Тадж—Махал – может быть, самый прекрасный архитектурный ансамбль на планете. Видели, как в Варанаси, на берегу Ганга, сжигали тела умерших, пепел уносило течением, а рядом тысячи людей совершали вечернее омовение в мутных водах священной реки. Видели поразительные храмы Каджурахо, сплошь украшенные предельно эротической резьбой по камню – у нас это назвали бы порнухой, а в Индии веками поклонялись самому полному, самому жгучему проявлению жизни. Видели бесчисленных коров на городских улицах – здесь это священное животное, на которое никогда не поднимется рука индийца…