Живущая свободной - Джой Адамсон

Наконец наступил рассвет. После долгой холодной ночи я мечтала о чашке горячего чая, но это было безнадежно, так как дрова совсем отсырели. Все наши люди провели ночь примерно так же, как и я. Палатка Джорджа тоже осела, внутри нее тихо мяукала Эльса. Вскоре она вышла оттуда, с нею были Джеспэ и Гупа, порядком испачканные, но сухие. Эльсу-маленькую даже ливень не заставил войти в палатку. Я увидела ее за колючей оградой, промокшую насквозь.

Надо было разбирать отсыревшее имущество и переносить его в машины, спасая от львиного семейства. Джеспэ тотчас взялся помогать мне и оборонял каждый ящик, за который я бралась. Когда я наконец управилась с этим делом, Эльса, Джеспэ и Гупа забрались вместе со мной в мою палатку. Даже Эльса-маленькая решилась сесть у самого входа, где полог прикрывал ее от дождя.

Четверо суток лил дождь, только вечерами выдавались короткие перерывы. Во время ливня уже в нескольких шагах ничего нельзя рассмотреть. В этой части Кении дожди выпадают очень неравномерно. В горах осадки достигают около двух тысяч пятисот миллиметров в год, а прилегающие равнины получают всего триста семьдесят пять миллиметров.

Хотя лагерь Эльсы расположен в полупустыне, кругом немало речушек, которые берут начало в горах по соседству. Наша река разлилась сильнее, чем когда-либо, рокочущий красноватый поток затопил оба берега. В кабинете вода поднялась до самого стола. Чего только сюда не нанесло, прибило даже целую пальму, вырванную с корнями. Хорошо, что Эльса со львятами на этом берегу и для них запасено довольно пищи.

В три дня выжженный буш вокруг лагеря пышно зазеленел. Но сухие, ломкие кусты точно надорвались в своем стремлении поскорее выпустить на свет несметное количество цветов, уже через три-четыре дня землю под ними сплошь усеяли опавшие разноцветные лепестки.

Внезапный переход от уныния засухи к бурному расцвету тотчас отразился на жителях буша. В тот же день, как начались дожди, прилетели ткачики. Они принялись чинить свои старые гнезда над нашими палатками и сооружать новые. Сквозь дробь дождя доносилось их щебетание, ливень им был нипочем. В два-три дня гнезда были готовы, а еще через неделю я нашла на земле первую светло-бирюзовую скорлупу. Потом много дней земля была покрыта голубовато-зеленым ковром, на котором ярко выделялись бесчисленные алые козявки, неожиданно выползшие из нор во влажном песке. Они всегда появляются после первых дождей и затем быстро исчезают.

Ровно через месяц после прилета черноголовых желтых ткачей мне пришлось взять на свое попечение птенца, который вывалился из гнезда. Он был почти голый, редкие перья только-только выпустили пушинки на самых кончиках. Малыш казался совсем беспомощным, когда я подняла его, чтобы согреть на ладони. Впрочем, как ни слаб был птенец, в нем таилась неистребимая воля к жизни, и он непрерывно требовал еды. Бои целыми днями ловили кузнечиков, а ему все было мало. Я посадила его в гнездо, которое поместила по соседству с другими, надеясь, что ткачи усыновят найденыша, но из этого ничего не вышло. И пришлось мне каждые два часа, вооружившись пинцетом, скармливать ему наш очередной улов — два десятка кузнечиков, у которых мы отрывали ноги и голову. Эта пища пошла птенцу на пользу, и уже на второй день он встретил меня громким чириканьем, высунув из гнезда свою лысую головку. Я подвесила гнездо, как положено, отверстием вниз, чтобы оно было защищено от дождя и чтобы его внутренность, выстланная пухом ощипанных нами цесарок, не засорялась пометом. Нельзя было не восхищаться чистоплотностью птенца: он спускался к самому выходу, высовывал хвостик наружу и ронял помет на землю. Если он сидел у меня на ладони, то в критический момент начинал суетиться, пока не находил удобного места на пальце, откуда можно было все сделать, не опасаясь испачкать меня.

Джордж приметил, что у ткачей есть определенный ночной распорядок. Часто он просыпался оттого, что все птички вдруг начинали сонно щебетать, а затем по палатке, словно капли дождя, барабанил помет. И снова все стихало. За ночь это повторялось два-три раза, так что ткачи и в этом деле действовали коллективно.

Я назвала птенца Там-Там, что на языке суахили значит «милый». Ночь он проводил в своем гнезде, которое я помещала на противомоскитной сетке. Здесь птенец был защищен от дождя, и я могла успокоить его, если он проснется и закричит. Там-Там держал гнездо в чистоте, утром я находила на полу аккуратные дорожки помета. Как только взрослые подавали голос, Там-Там сейчас же отзывался, и уж больше мне не было покоя. Никакие почесывания не могли заставить его забыть голод. Но где найдешь насекомых в такую рань, когда всюду лежит роса? Однажды я попробовала угостить Там-Тама желтком. Он жадно проглотил его, а часом позже я с ужасом заметила, что прозрачная кожица на шее птенца оттопырилась и желток комком застрял в глотке. Я попробовала сделать массаж — не помогло. Два часа не спускала я Там-Тама с ладони. Наконец комок рассосался. Правда, у птенца получился запор, но я быстро вылечила его жирными кузнечиками.

Особенно разыгрывался аппетит у Там-Тама вечером. Самое неудобное время для сбора кузнечиков, ведь в эти часы мы были заняты львиным семейством. Но однажды задача решилась сама собой. Войдя в палатку, Эльса повалилась на землю — ее совсем одолели мухи цеце. Там-Там сидел у меня на руке, мне некуда было его деть, и я стала ловить мух на Эльсе другой рукой. Вдруг мне пришло в голову угостить мухами Там-Тама. Птенец набросился на них с такой жадностью, что я сразу припасла целую кучу мух ему к завтраку.

Прошло три дня. Там-Там оперился, и стало видно, что это самочка. В один день нижняя часть ее тельца покрылась мягчайшим пухом, а желтая кайма вокруг клюва исчезла, если не считать совсем маленьких пятнышек в уголках.

На четвертый день я подвесила гнездо на изгороди возле палатки, чтобы птенец мог насладиться утренним солнышком. Как всегда, Там-Там отчаянно горланил, требуя еды. На крик прилетели взрослые, и в несколько минут около гнезда собралось двадцать пять самок и пять самцов. Наконец одна самка юркнула в гнездо и оставалась там минуты две. Я не знала ее намерений и на всякий случай вытащила птенца из гнезда. Пусть уж все происходит на моих глазах. Малыш запрыгал по веткам и очутился на земле среди высокой травы. Несколько самок окружили его и повели сквозь эти джунгли к реке.

Мне казалось, что Там-Там летает еще недостаточно хорошо и может стать жертвой коршунов, которые все время кружили над лагерем. Да и змеи меня тревожили. Накануне Джордж застрелил у самой палатки кобру, которая явно искала выпавших из гнезд птенцов. Поэтому я посадила Там-Тама в гнездо, подвесив его возле стола в «кабинете». Пичуга уже знала свое имя. Стоило мне позвать ее, как она появлялась у входа и, возбужденно чирикая, исполняла какой-то танец. Там-Там бесстрашно садился на мою ладонь, но дальше стола и пишущей машинки не уходил.