Начбез и его Бес - Дарья Волкова

Она это сказала так спокойно и уверенно, что Марат поверил сразу. Не головой поверил – вдруг ощутил это ледяной иглой в сердце. Ее равнодушный взгляд, ровный голос…

Женская голова дернулась от пощечины тяжелой мужской рукой.

– Что ты сделала с моим ребёнком, дрянь?!

Он схватил за плечи, начал ее трясти. И заорал.

– Ты избавилась от моего ребенка?! Как… как ты могла?! Даже если ты настолько ненавидишь меня, то он-то… ребенок-то тут при чем?!

Глава 7

– Цель приезда?

– Этнографическая экспедиция.

Марат вдруг резко отступил, сцепил руки за спиной. Он просто… просто не мог поверить – именно головой принять, что она это сделала. То, что ребенка нет – Марат это теперь остро, просто каким-то звериным чутьем чувствовал. Но то, что она, та, которая… которую он… что она смогла избавиться от ребенка… это просто не укладывалось в голове. Люди так не поступают. Женщины так не поступают. Это же живой человек. Это же ребенок.

Его ребенок!

Марат понимал, что ему надо уйти, пока клокочущая внутри него ярость не вырвалась наружу. Ему казалось, что он в состоянии придушить Милану.

Марат зажмурился, сжал до боли кулаки за спиной. Но не двинулся с места.

Самой последней всегда умирает надежда. Именно она не давала ему сейчас сдвинуться с места. А вдруг… Вдруг Милана скажет, что пошутила? Нет, это бред. Ну, или вдруг скажет, что он как-то не так ее понял? Хотя как тут понять иначе, если она была беременна, а сейчас – нет? Но Марат стоял и упорно чего-то ждал. Может быть, фирменного «Пшел вон».

А вот Милана вдруг сдвинулась с места. Прошла к своему рабочему месту, выдвинула с грохотом ящик, достала оттуда лист бумаги, подошла к Марату и протянула этот лист ему.

Это была какая-то официальная бумага. Марат все видел какими-то клочками. Внизу печать и подпись, вверху какой-то логотип. Крест. Чаша со змеей. На этом моменте он впился глазами в сам текст.

Марат перечитал его три раза. И только с третьего раза, несмотря на обилие медицинских терминов, Марат понял, о чем там шла речь. И острая ледяная игла снова, с удвоенной силой пронзила его сердце.

– Ты все там понял? – ее голос звучал безжизненно и ровно. Марат пока смотрел в лист бумаги. Он не мог… просто не мог поднять голову и посмотреть ей в глаза. Поэтому он в четвертый раз перечитывал выписку из больницы.

– Ты потеряла ребёнка, – наконец, смог он произнести. Тихо и хрипло.

– Да, – ее голос теперь стал звучать, в отличие от его, резко и громко. – Я сразу вызвала «скорую». В больнице я провела от силы два часа. На таком раннем сроке сделать ничего нельзя. Это просто… просто проходит, как менструация. Только чуть более обильная. Врач сказал, что сделать ничего было невозможно. Совсем.

Тишина после ее резких отрывистых слов наступила совершенно оглушительная. Давящая. Просто удавливающая, удушающая, не дающая сделать ни вздоха. Марат из последних сил вдохнул – и поднял взгляд.

У нее абсолютно белое, застывшее маской лицо. На левой щеке алеет след от его ладони. И черные, абсолютно пустые глаза.

– А теперь уходи. Уходи. Уйди, Марат! – а потом тихо, беспомощно, умоляюще. – Я прошу тебя – уйди. Пожалуйста.

***

В машине грохотала музыка. Кажется, что-то с флешки Рустама. А в голове отбойным молотком, перестукивая, перекрикивая, перерыкивая друг друга, стучали оглушительно две мысли.

Она потеряла ребенка.

Он ее ударил.

Марат ни разу в жизни, никогда не поднимал руку на женщину. Для него это было немыслимо – ударить того, кто слабее тебя: женщину, ребенка. Силой можно меряться только с равным себе. Что произошло сейчас? Что?! Марат даже теперь понять не мог, и вспомнить не мог – как поднялась рука, как он вообще принял это решение.

А не было никакого решения. Просто рука дернулась и поднялась сама. Марат почти с ненавистью смотрел на свои руки на руле. Что же это получается? Он вообще не хозяин своему телу?! Или это происходит, только когда рядом Милана? Он, который никогда не смотрел на других женщин, при первой же возможности накинулся на Милану и изменил своей жене. Он, невзирая на то, что находился в крайне неблагоприятных внешних обстоятельствах, снова накинулся на нее, тем самым окончательно доломав свою жизнь. И вот теперь он упал на самое дно – он ударил женщину.

Марат коротко прижался лбом к рулю, пользуясь тем, что машина остановилась на светофоре. А потом резко поднял голову, уставившись невидящим взглядом сквозь лобовое стекло.

Почему он во всем винит Милану? Он сам лишил ее невинности в день свадьбы ее отца. Он сам поцеловал ее в доме ее отца. Он сам ее сегодня ударил.

Ударил женщину, которая потеряла ребенка. Если есть что-то, что ниже дна – то это оно.

Сзади оглушительно просигналили, и Марат снял ногу с педали тормоза. Он не знал, куда он ехал. Просто ехал. Он не мог сейчас оставаться на своем рабочем месте, он не мог вообще сейчас оставаться на месте. Вспомнилось вдруг, как в детстве дед сажал его на коня. Вот бы сейчас на коня – и мчаться, прижимаясь к холке – чтобы только ветер в ушах свистел. Но у него пока не получается выбраться даже на кольцевую.

Милана потеряла ребенка. Это… это страшная потеря. Марат вдруг подумал о том, что этот его чудовищный поступок – то, что он ударил Милану – если и можно чем-то – нет, не оправдать, оправдать это невозможно – то хотя бы объяснить – то это именно тем, что он тоже потерял ребенка. Ребенка, которого он уже целую неделю любил, строил планы на его будущее. А ребёнка у Марата отняли. И он наказал виновного.

Только виновных, кроме Марата, не было.

Женщина, которая носила его ребенка, этого ребенка потеряла. Для отца это потеря. Но она несопоставима с тем, какое это горе для несостоявшейся матери. Марат помнил, как младшая сестра Танзили потеряла ребенка – правда, это случилось, когда уже был виден живот, но ведь разницы нет. Марат помнил, как Танзиля переживала за сестру, как звонила ей, как проводила много времени с Заремой.

Зарему в момент потери ребенка поддерживала семья – муж, сестра. Милана осталась со своим горем одна. Марат это вдруг