Пастыри. Четвертый поход - Сергей Волков

Спустя три минуты бабу Качу уже выносили из квартиры. Когда ее перекладывали с дивана на клеенчатые носилки с блестящими металлическими ручками, она вдруг открыла глаза, нашла среди склонившихся над ней Яну и прошептала:

— Янушка, ты уж не бросай хоромы мои. К утру племянник приедет, ты знаешь. Он поживет тут… Ты дождись его…

— Тут Илья останется, — Яна потыкала пальцем в плечо Привалова, объясняя больной, кто тут Илья, — он надежный. А я с вами поеду!

Баба Кача слабо улыбнулась и закрыла глаза…

Илья помог спустить вниз носилки и погрузить их в оранжевую машину с надписью «Реанимация». Яна подбежала к нему, взяла за отворот куртки:

— Сиди в квартире, запрись, дверь никому не открывай. Племянник — не удивляйся — это дед будет такой, седой и бородатый. Он постучит кодом: два коротких, два длинных, один короткий. Зовут его Александр Петрович. Если что — звони Громыко. Все понял?

Коротко кивнув, Илья спросил:

— А что там в квартире такого ценного-то? Я вот видел…

— Потом, потом! — отчаянно замахала на него руками Яна. — Не трогай ничего, телевизор вон смотри и запрись как следует. Все, я позвоню из больницы.

Девушка впорхнула в машину, «скорая» развернулась и, включив мигалку, рванула со двора…

Вернувшись в пустую, пахнущую лекарствами квартиру, Илья выкинул в ведро разорванную упаковку, шприц и пустую ампулу, уселся в кресло и огляделся.

Фотографии на стенах, книжные шкафы, диван, полки с каким-то безделушками, цветы на подоконнике. Обычное жилище московской пенсионерки.

«И чего Янка так переживала за квартиру?» — подумал Илья, встал и откинул кружевную вязаную салфетку, скрывающую телевизор. Под ней обнаружился вполне современный серебристый флэтрон и плоский дивидишник.

И тут Илья вспомнил про тайник за кухонным шкафчиком и загадочный диск в стенной нише.

«А может, посмотреть? — робко предположил он. — Вот кот Баюн точно сказал бы — давай, подумаешь!»

«И не стыдно тебе напраслину возводить на честную животину? — возник в сознании насмешливый голос. — Я, конечно, существо разностороннее, но даже я знаю, что чужого брать нельзя!»

«Да пошел ты! Вот назло возьму и посмотрю!» — Илья нахмурился.

«Ох, не делай этого, Дадли!» — фыркнул кот и пропал.

Илья сходил на кухню, вытащил диск из ниши, вернулся в комнату и вставил зеркальную пластину, надписанную маркером «Операция „Черный снег“», в лоток дивидишника. Почему-то его совершенно не волновало, подойдет ли диск по формату записи, словно Илья знал, что все будет нормально.

Так оно и вышло. Сперва экран телевизора заснежило, а потом на нем появилось четкое изображение.

Камера, видимо, была установлена под потолком, поэтому Илья видел все как бы сверху-сбоку. Перед ним возник большой и вызывающе роскошный рабочий кабинет, подходящий олигарху или члену правительства, что, по сути, одно и то же. Ковры, зеркала, китайские вазы, картины на стенах. Огромный стол, плоский прозрачный монитор компьютера, вертящиеся кожаные кресла. Позади, сквозь широченное, во всю стену окно открывался потрясающий вид на Москву — башенки, шпили, золото куполов, яркие щиты рекламы.

— Приличная высота-то… — пробормотал Илья, — этаж двадцатый, если не выше…

Тут в кадре появился человек — худой, жилистый, наголо бритый мужик лет сорока пяти в темно-синем пиджаке. Судя по уверенным движениям, это был хозяин кабинета. Он сел за стол, ткнул пальцем в кнопку на панели справа от себя и отрывисто сказал, как пролаял:

— Лиза, как Володька приедет, сразу ко мне!

— Хорошо, Сергей Павлович! — прострекотал девичий голосок и почти тут же добавил: — Ой, а вот он как раз внизу, на охране появился!

— Ну, давай его сюда… — буркнул Сергей Павлович, встал, снял пиджак, швырнул его куда-то в сторону, плюхнулся в кресло и как-то судорожно закурил длинную сигарету с крохотным фильтром.

«Нервничает…» — отметил про себя Илья. В течение минуты он молча наблюдал, как мужик дымит и прихлопывает ладонью по столу.

Затем скрипнула дверь, и в кабинет влетел толстяк в светлом дорогом костюме.

— Здорово! Ты че, ты че творишь, Серега? — неожиданно тонким голосом почти закричал он, торопливо протянул хозяину кабинета пухлую ладошку и рухнул в большое мягкое кресло у торца стола так, что Илье стало хорошо видно его просвечивающую через редкие волоски блестящую красную лысину.

— Не шуми… — поморщился Сергей, затушил сигарету в золоченой пепельнице и встал. — Выпить хочешь?

— Да какой там выпить! Я только из-за стола. Мне Долларыч на мобилу звякнул, мол, так и так, я сразу к тебе… — снова запричитал Владимир. — Что происходит, в натуре? Ты в новый проект влез? Деньги с общих счетов снимаются, а доступ только мы трое имеем — ты, я и Долларыч. Ну, он-то не при делах, ясный перец… Значит, это ты! Или я уже все, не в доле? Че молчишь?

— В доле ты, в доле… Об этом и хотел поговорить… — Сергей сунул руку в стол, вытащил несколько листов бумаги, положил перед собой: — Вот, даже тезисы себе написал, чтобы не забыть ничего. Долгий будет разговор. Может, выпьешь все же? Нет? Ну, как хочешь, а я оскоромлюсь…

Он выволок откуда-то из глубины необъятного стола литровую бутыль с янтарной жидкостью, бултыхнул ею:

— Кальвадос, провинция Нормандия, 1931 года производства, семь лет выдержки перед бутилированием. Рекомендую!

— Не, я пас! — покачал головой толстяк.

— Ну, как хочешь…

Хозяин кабинета налил полстакана кальвадоса, отхлебнул и уткнулся носом в бумаги.

— Серега, не тяни! — взмолился толстый Володька из кресла. — Чего ты там еще придумал? Опять херня какая-нибудь типа «Северного проекта»?

— Нет… — помотал лысой блестящей головой Сергей, потом поднял лицо, и Илья наконец-то увидел его глаза — серые, цвета остывающего металла. Нехорошие глаза. Глаза типа «удавлю-как-поцелую».

Сергей заговорил, и его гавкающий голос запрыгал по кабинету:

— Ты помнишь, Володя, когда мы познакомились?

— И чего? Ну… помню, конечно… После армии, в Средневолжске…

— Да, в Средневолжске, в одна тыща девятьсот девяносто… черт его знает каком замшелом году! А ты хорошо помнишь, как мы до этого жили? В восьмидесятых, например?

— Ну помню, само собой… Хреново как-то… Жратвы не было, талоны, со шмотьем беда, люстры-стенки-ковры в дефиците… А так, в остальном — ну нормально, тихо-мирно, а че, в чем дело-то?

— А вот скажи мне, Володя, с голоду в то время кто-нибудь умирал? А беспризорных ребятишек ты в своем, в нашем вернее, детстве помнишь? Ребятишек, которых на любом вокзале сейчас может купить тварь всякая за тридцать баксов в час для утех своих поганых? А нищих, а бомжей, которые в лесопарках себе лачуги из фанеры и ящиков строили, припоминаешь?