Творения, том 2, книга 2 - Иоанн Златоуст

[1] Слово это произнесено в Антиохии позднее беседы об обличении ап. Петра ап. Павлом и перед похвалой св. мученику Роману. Память св. Евстафия празднуется 11 ноября.

[2] В синод.перев. этого слова нет – ред.

[3] В синод.перев. этих слов нет – ред.

[4] В Библии наоборот: "разрешиться и быть со Христом…несравненно лучше; а оставаться во плоти нужнее для вас" (Флп.1:23-24); видимо И.Златоуст это и имел в виду, но в цитате допустил неточность – ред.

СЛОВО ПОХВАЛЬНОЕ ПЕРВОЕ о святом мученике Романе [1] .

Опять память мучеников и опять праздник и духовное торжество. Они страдали, и мы радуемся; они подвизались, и мы веселимся; их – венец, и слава – общая, или – лучше – слава всей церкви. Как же, скажешь, это может быть? Так, что мученики суть наши части и члены; но "страдает ли один член, страдают с ним все члены; славится ли один член, с ним радуются все члены" (1Кор.12:26). Венчается голова – и остальное тело веселится. Один делается победителем на Олимпийских играх – и весь народ радуется и принимает его с великой похвалой. Если же на Олимпийских играх получают такое удовольствие те, которые нисколько не участвовали в трудах, то тем более это может быть при подвижниках благочестия. Мы – ноги, а мученики – голова; но "не может сказать голова ногам: вы мне не нужны" (1Кор.12:21). Прославлены члены, но превосходство славы не отчуждает их от союза с остальными частями: тогда особенно они и славны, когда не отклоняются от союза с нами; так и глаз, будучи светлее всего остального тела, тогда сохраняет свойственную ему славу, когда не отделяется от остального тела. И что я говорю о мучениках? Если Владыка их не устыдился быть нашей главой, то тем более они не стыдятся быть нашими членами, потому что в них вкоренена любовь, а любовь обыкновенно соединяет и связывает разделенное и не слишком разбирает достоинства. Поэтому как они сострадают нам в грехах наших, так мы радуемся с ними их подвигам. Так и Павел повелел делать, сказав: "радуйтесь с радующимися и плачьте с плачущими" (Рим.12:15). Но плакать с плачущими не трудно, а радоваться с радующимися не очень легко: мы легче сострадаем находящимся в несчастьях, нежели сорадуемся благоденствующим. Там самое свойство несчастья достаточно для того, чтобы подвинуть к состраданию и камень; а здесь, при благосостоянии, зависть и недоброжелательство не дозволяют не очень любомудрому быть участником в удовольствии. Подлинно, как любовь соединяет и связывает разделенное, так зависть разделяет соединенное. Поэтому, прошу, будем стараться сорадоваться благоденствующим, чтобы очистить свою душу от зависти и недоброжелательства, – ничто так не отгоняет эту тяжкую и трудноизлечимую болезнь, как сорадование живущим добродетельно. Послушай, как Павел высок в том и другом отношении: "кто", говорит он, "изнемогает, с кем бы и я не изнемогал? Кто соблазняется, за кого бы я не воспламенялся?" (2Кор.11:29). Не сказал: и я не печалюсь, но: "и я не воспламенялся", желая словом "воспламеняться" представить нам напряженность своей скорби. И еще, в другом послании: "вы стали царствовать без нас", говорит, "и о, если бы вы царствовали, чтобы и нам с вами царствовать!" (1Кор.4:8). И еще: "теперь мы живы, когда вы стоите в Господе" (1Фес.3:8). Смотри, как вожделенно было для него благоденствие братий: он даже не считал себя живущим, если они не спасаются. Человек, восхищенный до третьего неба, вознесенный в рай, участвовавший в неизреченных тайнах и получивший такое дерзновение перед Богом, не очень чувствовал зти блага, если не видел и братий спасающимися вместе с ним. Он знал, верно знал, что ничто не больше любви и не равно ей, даже самое мученичество, которое есть верховное из всех благ; а каким образом, послушай. Любовь и без мученичества делает учениками Христа, а мученичество без любви не могло бы сделать этого. Откуда это видно? Из самых слов Христа; Он говорил ученикам: "По тому узнают все, что вы Мои ученики, если будете иметь любовь между собою" (Ин.13:35). Вот, любовь без мученичества делает учениками. А что мученичество без любви не только не делает учениками, но и не приносит никакой пользы тому, кто терпит, послушай Павла, который говорит: "если я отдам тело мое на сожжение, а любви не имею, нет мне в том никакой пользы" (1Кор.13:3).

2. Потому особенно я люблю этого святого, собравшего нас сегодня, блаженного Романа, что вместе с мученичеством он явил великую любовь; поэтому и был отсечен ему святой язык. Подлинно, не излишне исследовать и то, почему не повел его диавол на истязания, казни и мучения, но отрезал ему язык. Он сделал это не напрасно, а с большим лукавством: ведь это – зверь коварный и делает и воздвигает все против нашего спасения. Исследуем же, для чего он решился на отсечение языка; но поведем речь несколько выше: таким образом мы узнаем и Божие человеколюбие, и терпение мученика, и злобу диавола, а познав Божие человеколюбие, возблагодарим Господа, узнав терпение мученика, будем подражать подобному нам рабу, поняв же злобу диавола, будем отвращаться этого врага. Для того Бог и дал нам разуметь козни его, чтобы, возненавидев его более, мы удобнее побеждали его. А что можно узнавать замыслы его, послушай, что говорит Павел о прелюбодее. В послании к Коринфянам он говорит так: "окажите к нему любовь, чтобы не сделал нам ущерба сатана, ибо нам не безызвестны его умыслы" (2Кор.2:8,11). Что же за причина, по которой он отсек мученику язык? Позвольте мне начать рассказ несколько выше. Жестокая война некогда была возбуждена против церквей: не варвары делали набеги на города и не какие-либо иноземцы, но сами те, которые по-видимому были предстоятелями нашей вселенной, поступали с подчиненными суровее и свирепее всех варваров, врагов и тиранов; не свобода только, и отечество, и имущество, и настоящая жизнь тогда были в опасности, но царство небесное, и уготованные блага, и бессмертная жизнь, и исповедание Христово. Придуман был некоторый новый способ пленения; не из здешнего города изгоняли, но старались лишить вышнего Иерусалима свободного, и принуждали каждого принести в жертву душу на жертвенниках, отречься с клятвой от своего Господа, подчиниться тирании бесов, служить губителям и врагам нашего спасения – бесам, что было тягостнее и несноснее тысяч смертей и всякой геенны для душ христолюбивых. Тогда-то, когда многие были потопляемы, и буря усиливалась, и многие терпели кораблекрушение, этот блаженный Роман, пройдя в среду их, рассудил не тотчас предать самого себя опасностям, но наперед устрашенных, упавших духом, предающих собственное свое спасение – собрал, ободрил и приготовил к новой борьбе, упавших восстановляя, а стоявших укрепляя молитвами, и увещаниями, и советами, много любомудрствуя о будущих и о настоящих вещах, доказывая, что эти временны, а те вечны, противопоставляя трудам воздаяния, истязаниям венцы, страданиям награды, научая, какова жизнь настоящая и какова будущая, и сколь велико различие между той и другой, и что умереть нужно во всяком случае, если и не таким образом окончим мы жизнь, то, во всяком случае, по необходимому закону природы, спустя немного времени, расстанемся с этими телами. Такими и подобными этому увещаниями он укреплял ослабевшие руки, утверждал колена расслабленные (Евр.12:12), возвращал беглецов, отгонял страх, удалял уныние, внушал бодрость, делал вместо боязливых отважными, вместо серн и ланей львами, дышущими великой силой, устроял воинство Христово, обращал наш стыд на головы врагов. Поэтому диавол, увидев, что вдруг произошла перемена, и что те, которые вчера и третьего дня страшились его и трепетали, теперь смеются над ним и действуют смело, выступают против опасностей, кидаются на мучения, и узнав виновника, оставил всех и наконец весь дышал гневом на него, двигая против этой блаженной главы всю свою силу и неистовство. И что он делает? Посмотрите на злобу его. Он не повел мученика на истязания, не отсек его голову, потому что прошедшее время научило его, что все это было напрасно и тщетно: это не только не прекращало ревности верующих, но еще более напрягало ее, делало ее и более сильной и более горячей. Я, говорит, подстилал горячие уголья, а они шли как бы на розы; зажигал огонь, а они бросались как бы в источники прохладных вод; скоблил ребра, прорезал глубокие борозды и изводил потоки крови, а они красовались, как бы осыпанные со всех сторон золотом; я низвергал с стремнин и погружал в море, а они, как будто не в пропасть нисходя, но восходя на самое небо, в таком были состоянии восхищения и восторга, и как бы ликуя на священном торжестве и играя на зеленеющем лугу, так бросался каждый из них на мучения, как будто принимали они не мучения, но весенние цветы и получали венцы, и избытком своей ревности предупреждали мои мучения. Что же, говорит, теперь нужно делать? Отсеку ли ему голову? Но произойдет то, чего он желает, и ученики получат большее увещание чрез дела его, так как он увещевал; что смерть мучеников есть не смерть, но жизнь, не имеющая конца, что ради нее особенно надобно терпеть все и что должно презирать смерть. Итак, если я отсеку голову, и он перенесет это мужественно, то делами еще яснее научит их, что так должно презирать смерть, и еще более ободрит их души и, скончавшись, вдохнет в них еще большую ревность. Поэтому он отсек ему язык, чтобы ученики мученика, лишившись голоса, которым наслаждались, оставшись без совета и без увещания, сделались более робкими и вновь пришли в прежнее уныние, не имея того, кто одушевлял их, возбуждал и вооружал.