Преобладающая страсть. том 2 - Джудит Майкл

Валери повернулась спиной, испытывая отвращение и неловкость к истерике Сибиллы и чувствуя, что уже физически не может выносить этого.

– Убирайся отсюда! – прокричала ей в спину Сибилла. Она упала в кресло и выхватила листок бумаги из стола, отодвигаясь в кресле подальше от Валери. – Пошла вон отсюда! Мне надо работать.

Валери уходила, дрожа от омерзения. Конечно, она уйдет отсюда, немедленно, чем дальше, тем лучше. Что бы ни ждало ее впереди, лучше встретиться завтра лицом к лицу с неизвестностью, чем еще на мгновение останется в поле зрения Сибиллы.

Она закрыла за собой дверь и, конечно же, не слышала то, что сказала себе каким-то особым голосом Сибилла в своем кабинете:

– Вот теперь все. Теперь все кончено. Наконец-то моя жизнь начнется по-настоящему!

ГЛАВА 21

– Мне нужна работа, – проговорила Валери. Она сидела в кожаном кресле напротив рабочего стола Ника с высоко поднятой головой, в белом полотняном костюме, немного помявшемся в июльском пекле и влажности, пока она добралась до его офиса. – У меня нет денег. После смерти Карла выяснилось, что все истрачено, были долги… В общем, длинная история; короче, мне нужна работа; вот я и подумала, что ты мог бы помочь мне.

Она сидела лицом к окну, занимавшему всю стену за его столом, и утреннее солнце освещало ее лицо. Прошел год с тех пор как Ник видел ее на ланче в Мидлбурге, и его опять поразило совершенство черт ее лица: спокойный взгляд ее заленовато-карих глаз, под прямыми бровями, просвечивающаяся кожа, рыжевато-коричневые волосы, ниспадающие на плечи свободно вьющимися, тяжелыми прядями, живая игра чувств, отражавшаяся в глазах и пухлых губах. Она обладала той красотой, которая побуждала искать с ней сближения, добиваться ее улыбки; той внешностью, которая невольно наводит на мысль, что величию красоты неизменно сопутствует величие души; невозможно было поверить, что такая совершенная красота может таить в себе извращенность или злую натуру. Поэтому многие к ней тянулись, полагая, что женщина столь прекрасная, как Валери Стерлинг, просто обязана быть чистой, участливой, доброй и великодушной, надеялись, что она привнесет в их жизни часть своего совершенства, согреет и окутает своей добродетелью, проникнет в них, станет их частью и наделит их целомудренностью, даже совершенством.

Ник, который знал, что она не была совершенством – во всяком случае не была им двенадцать лет назад – тем не менее почувствовал, пока не отрываясь рассматривал ее, что вполне готов допустить такую возможность. Гораздо труднее было поверить в то, что она вообще находилась перед ним: внезапно возникшая часть его жизни, бывшая на протяжении столь долгого времени лишь неугасавшим воспоминанием. Он напомнил себе о прошлогоднем ланче в Мидлбурге, тогда он твердо решил, что она нисколько не изменилась. Но, невзирая на эти воспоминания, внутри пробудились волнение и ожидание. Он чувствовал себя необычайно счастливым, и именно в этот момент он понял, что смог бы полюбить ее вновь.

«А может быть, я и любил ее все это время», – подумал он.

Он не верил, что такое возможно. Не верил, что любовь может гореть в душе на протяжении двенадцати лет, не подпитываемая встречами или надеждами; но подобная возможность интриговала его: ему льстило считать себя верным возлюбленным. С чего бы еще преисполниться ему всем этим счастьем?

Глаза Валери были полуприкрыты; внезапно он понял: она встревожена его молчанием.

– Карл умер в январе, – проговорил он, – чем же ты занималась с тех пор?

– Ничем, ничем особенным.

Она встретила его взгляд, и неожиданный вздох вырвался из ее груди.

– Работала.

– Где?

Ее голова поднялась выше.

– В компании у Сибиллы. Она предложила мне работать с двумя директорами, и я согласилась. Однако выяснилось, что у нас различные взгляды на то, что я способна делать, поэтому я… ушла.

Ник спокойно кивнул. Похоже, Сибилла уволила ее. «Ну и дурацкое положение, – подумал он, – Сибилла всегда завидовала ей и, как видно, воспользовалась случаем, чтобы унизить…».

– Сколько времени ты работала у нее? – спросил он.

Последовала пауза.

– Три недели.

Он снова кивнул, так же спокойно, как и прежде.

– А до этого?

– Жила с матерью в Нью-Йорке. Мы пытались найти ей квартиру поменьше; она не могла более позволить себе оставаться в прежней. Я… подумывала снова выйти замуж, но решила иначе.

Она подалась вперед.

– Я хочу заниматься интересным делом, Ник, чем-нибудь важным. Я должна работать, но не хочу тратить время на пустяки, с которыми справится ребенок. Я должна делать такое, что мне по душе, такое, что могу делать хорошо. Я хотела бы готовить телерепортажи, участвовать в телерасследовании, в программе новостей и писать сценарии. Ты же знаешь, как давно я этим занимаюсь; я продолжаю писать. Я сделала бы гораздо больше, будь у меня время.

Она замолкла, вспоминая обо всем том времени, что находилось в ее распоряжении: о часах, днях, годах. Тогда она могла заниматься всем, чем душе угодно. Уйма свободного времени, которым она могла распоряжаться по своему усмотрению. Время было своеобразным богатством, как и ее значительное состояние, но тогда она не сознавала этого.

– Знаю, ты делаешь несколько собственных программ; хочу, чтобы ты сделал еще одну, центральной фигурой в которой буду я.

Ник откинулся на спинку кресла, пораженный подобной дерзостью. На мгновение он подумал, что она таким образом пытается скрыть неуверенность, быть может, даже страх, но присмотревшись внимательнее, убедился в обратном: она была абсолютно серьезна и столь же самонадеянна как и прежде. Барахтаясь, чтобы удержаться на плаву, почти одна, ставшая жертвой собственного мужа, лишенная состояния и средств к существованию, она вела себя более чем храбро: безрассудно храбро.

– У меня получится, Ник, я смогу, – проговорила она.

Затем неожиданно она добавила:

– Пожалуй, это единственное, что я умею, – и улыбнулась короткой горькой улыбкой, больно резанувшей его по сердцу.

Он думал над ее просьбой. Она прекрасно смотрелась бы на экране; это он знал. Но он не знал, выдержит ли она хоть полчаса работы перед камерой; он понятия не имел, может ли она писать. Тем более не было оснований полагать, что в нынешнем положении она воспринимала мир серьезнее, чем в прошлом, даже если принять во внимание потерю состояния. «Она не гонится за карьерой, – подумал он. – Скорее всего ждет человека, который ее спасет или который вернет ей ее деньги, или иного чуда, и тогда она вновь начнет витать в облаках».

Несмотря на то, что Ник был почти уверен в этом, у него не хватало духу отослать ее прочь. Нет, только не в этом состоянии странного внутреннего счастья, когда ее зеленовато-карие глаза не отрываясь взирали на него, ожидая ответа.