Убик - Филип Дик

— Боже милостивый, — содрогнулся Джо.

Но почему телевизор не превратился в бесформенную кучу пластиковых и металлических частей? Ведь это были его составные элементы, он был собран из них, а не из старого радиоприемника. Быть может, факт этот подтверждал каким-то удивительным способом давно забытую философскую гипотезу: платоновскую концепцию, по которой общие понятия вещей были — в каждой категории — реальны. Телевизор был формой, занявшей место других форм; очередные формы следовали одна за другой, как кадры на кинопленке.

«В каждом предмете, — размышлял Джо, — должны каким-то образом жить его предыдущие формы. Прошлое, хотя и скрытое под поверхностью, затаившееся, живет там по-прежнему и может вынырнуть на свет божий, как только поздние формы исчезнут каким-нибудь непредвиденным способом. Мужчина содержит в себе не молодого парня, а ранее живших мужчин, — думал Джо. — История началась очень давно. А обезволенные останки Венди? Здесь прерывалась нормальная последовательность форм. Последняя форма дошла до предела, и ничто не явилось ей на смену: ни новая форма, ни следующая фаза того, что мы называем развитием. В этом, наверное, и заключается старость: отсутствие новых форм ведет к дегенерации и закоснению. Только вот, в этом случае все произошло внезапно и было делом всего нескольких часов. Но, если говорить об этой старой доктрине, разве Платон не утверждал, что нечто должно прерывать распад, что какой-то внутренний элемент не подвластен ему? Дуализм, по которому тело и душа были отдельными элементами? Тело доходило до конца жизни — как в случае Венди, и душа вылетала, как птица из гнезда, направляясь куда подальше. Возможно, чтобы родиться вновь, как говорит Тибетская книга мертвых. Это действительно так. Великий боже, — подумал он, — надеюсь, что это правда. В таком случае все мы сможем встретиться снова».

Из чистого любопытства он включил приемник. Желтая целлулоидная шкала осветилась, радио что-то буркнуло, а потом среди помех и свиста заговорила какая-то станция:

— Время программы «Семья Пеппи Юнга», — сказал диктор. Раздалась органная музыка. — Подготовлена фирмой, производящей мыло «Камея» — мыло красавиц. Вчера Пеппи узнал, что его длившаяся много месяцев работа, подошла к концу, в связи с… — В этот момент Джо выключил радио.

«Мыльная опера периода перед второй мировой войной, — подумал он удивленно. — Ну что ж, это согласуется с временным возвращением явлений, происходящих в этом мире, в замирающем квазимире, или как там его можно назвать».

Оглядев комнату, он заметил кофейный столик со стеклянной крышкой. На нем лежал номер журнала «Либерти», также предвоенного периода. В нем печатался очередной отрывок фантастической повести «Ночная молния», в которой шла речь о будущей ядерной войне. Он бездумно перевернул несколько страниц журнала, потом вновь начал осматривать комнату, чтобы определить, какие изменения в ней произошли.

Вместо твердого бесцветного пола появились широкие доски из мягкого дерева. Посреди комнаты лежал выцветший турецкий ковер, полный многолетней пыли.

На стене осталась только одна картина: гравюра в рамке под стеклом, изображающая индейца, умирающего на спине лошади. Джо никогда прежде не видел ее. Картина не вызвала у него никаких воспоминаний и вовсе ему не нравилась.

Место видеофона занял черный телефон с висящей трубкой тех времен, когда еще не было цифрового диска для набора номера. Джо снял трубку с крючка, услышал женский голос: «Прошу назвать номер», — и повесил ее обратно.

Исчезла также регулируемая термостатом система центрального отопления. В углу столовой Джо заметил газовую колонку с большой жестяной трубой, которая шла вдоль стены почти до самого потолка.

Он перешел в спальню, открыл шкаф и просмотрел его содержимое. Потом выбрал костюм, состоявший из черных туфель, шерстяных носок, брюк-гольф, голубой хлопчатобумажной рубашки, спортивного пиджака из верблюжей шерсти и шапки с козырьком. На постели он разложил комплект, приготовленный для более торжественных случаев: синий двубортный костюм в полоску, подтяжки, широкий галстук и белую рубашку со стоячим целлулоидном воротничком. Затем вернулся в гостиную.

На этот раз он взглянул туда, где раньше стоял набор полифонической радиоаппаратуры: регулятор волн УКВ, высококачественный проигрыватель с невесомой иглой, колонки, трубы и многоканальный усилитель. Все эти вещи исчезли, а на их месте появился высокий предмет из темного дерева. Джо заметил заводную рукоять и понял, из чего состоит теперь его музыкальная аппаратура. Пачка бамбуковых игл лежала на полке рядом с граммофоном типа Виктрола. Был там и девятидюймовый диск фирмы «Виктор» на 78 оборотов. На нем была черная этикетка: «Оркестр Рэя Нобла играет «Турецкий деликатес». Вот и все, что осталось от его коллекции лент и долгоиграющих пластинок.

«Завтра, — подумал Джо, — я наверняка окажусь владельцем фонографа с зубчатым колесом и оловянным валиком, на котором будет записан «Отче наш».

Внимание его привлекла новая — как казалось, — газета, лежащая по другую сторону софы. Он взял ее и прочел дату: вторник, 12 сентября 1939 года. Заголовки гласили:

«ФРАНЦУЗЫ УТВЕРЖДАЮТ, ЧТО ВЗЛОМАЛИ ЛИНИЮ ЗИГФРИДА. СООБЩАЕТСЯ, ЧТО НАЧАЛОСЬ ПРОДВИЖЕНИЕ ВПЕРЕД В РАЙОНЕ СААР-БРЮККЕНА.»

«Интересно, — подумал он, — только что началась вторая мировая война, и французам кажется, что они побеждают».

Он читал дальше:

«ПОЛЬСКИЕ ИСТОЧНИКИ ПЕРЕДАЮТ ОБ ОСТАНОВКЕ НЕМЕЦКОГО НАСТУПЛЕНИЯ. ПОЛЯКИ СООБЩАЮТ, ЧТО АГРЕССОР БРОСАЕТ В БОЙ НОВЫЕ СИЛЫ, НО НЕ ДВИГАЕТСЯ ВПЕРЕД».

Газета стоила три цента, и это тоже показалось ему странным.

«Что можно теперь купить за три цента? — задал он себе вопрос, отложил газету и вновь обратил внимание на ее свежий вид. — Ей может быть день или два, — подумал он, — не больше. Итак, я уже знаю дату и знаю точно, до какого момента дошел процесс возвращения во времени».

Расхаживая по квартире в поисках очередных изменений, он дошел до стоявшего в спальне комода. На нем стояла шеренга фотографий в застекленных рамках. Все изображали Ранситера. Но не того Ранситера, которого Джо знал. На них был ребенок, мальчик, наконец, молодой мужчина — Ранситер, каким он был годы назад.

Вынув бумажник, он нашел в нем только фотографию Ранситера — никаких снимков своих родственников или друзей. Везде был Ранситер! Он спрятал бумажник в карман и вдруг понял, что он сделан не из пластика, а из настоящей воловьей кожи. Ну что ж, все совпадало. В те времена кожа была доступна. «Что с того?» — задал он себе вопрос, еще раз вынул бумажник и мрачно осмотрел его. Потер пальцами воловью кожу; ее прикосновение было для него новым ощущением, весьма приятным. Лучше, чем пластик, решил он.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});