Том 6. Приключения Гекльберри Финна. Янки из Коннектикута при дворе короля Артура - Марк Твен

– Бедный Уильям, как он ни огорчен, а сердце у него всегда болит о других. Просит, чтобы я всех пригласил на похоронную церемонию, – ему хочется, чтобы все пришли. Только напрасно он беспокоится, я и сам собирался всех позвать.

И разливается дальше самым преспокойным образом и нетнет да и вставит свою «похоронную оргию», будто так и надо. А как только вклеил ее в третий раз, сейчас же и оговорился:

– Я сказал «оргия» не потому, что так обыкновенно говорят, вовсе нет, – обыкновенно говорят «церемония», – а потому, что «оргия» правильней. В Англии больше не говорят «церемония», это уже не принято. У нас в Англии теперь все говорят «оргия». Оргия даже лучше, потому что вернее обозначает предмет. Это слово состоит из древнегреческого «орго», что значит «наружный „ („открытый“, и древнееврейского „гизум“ – „сажать“, „зарывать“; отсюда – «хоронить“. Так что, вы видите, похоронная оргия – это открытые похороны, такие, на которых присутствуют все.

Дальше, по-моему, уже и ехать некуда. Тот высокий, с квадратной челюстью, засмеялся прямо ему в лицо. Всем стало очень неловко. Все зашептали:

– Что вы, доктор!

А Эбнер Шеклфорд сказал:

– Что с вами, Робинсон, разве вы не знаете? Ведь это Гарни Уилкс.

Король радостно заулыбался, тычет ему свою лапу и говорит:

– Так это вы и есть дорогой друг и врачеватель моего бедного брата? Я…

– Уберите руки прочь! – говорит доктор. – Это вы-то англичанин? Да это дрянная подделка, хуже я не видывал. Вы брат Питера Уилкса? Мошенник, вот вы кто такой!

Ох, как все переполошились! Окружили доктора, стали его унимать, уговаривать, стали объяснять ему, что Гарви сто раз успел доказать, что он и вправду Гарви, что он всех знает по именам, знает даже клички всех собак в городе, и уж так его упрашивали помолчать, чтобы Гарви не обиделся и чтобы девочки не обиделись. Только все равно ничего не вышло: доктор не унимался и говорил, что человек, который выдает себя за англичанина, а сам говорить, как англичанин, не умеет, – просто враль и мошенник. Бедные девочки не отходили от короля и плакали; но тут доктор повернулся к ним и сказал:

– Я был другом вашего отца, и вам я тоже друг, и предупреждаю вас по-дружески, как честный человек, который хочет вам помочь, чтобы вы не попали в беду и не нажили себе хлопот: отвернитесь от этого негодяя, не имейте с ним дела, это бродяга и неуч, даром что он бормочет чепуху по-гречески и поеврейски! Сразу видно, что это самозванец, – набрал где-то ничего не значащих имен и фактов и явился с ними сюда; а вы все это приняли за доказательства, да еще вас вводят в обман ваши легковерные друзья, хотя им бы следовало быть умнее. Мэри Джейн Уилкс, вы знаете, что я вам друг, и бескорыстный друг к тому же. Так вот, послушайте меня: гоните вон этого подлого мошенника, прошу вас! Согласны?

Мэри Джейн выпрямилась во весь рост – и какая же она сделалась красивая! – и говорит:

– Вот мой ответ! – Она взяла мешок с деньгами, передала его из рук в руки королю и сказала: – Возьмите эти шесть тысяч, поместите их для меня и моих сестер куда хотите, и никакой расписки нам не надо.

Потом она обняла короля, а Сюзанна и Заячья Губа подошли к нему с другой стороны и тоже обняли. Все захлопали в ладоши, затопали ногами, поднялась настоящая буря, а король задрал голову кверху и гордо улыбнулся.

Доктор сказал:

– Хорошо, тогда я умываю руки. Но предупреждаю вас всех: придет время, когда вам тошно будет вспомнить про этот день!

И он ушел.

– Хорошо, доктор, – сказал король, как бы передразнивая его, – уж тогда мы постараемся – уговорим их послать за вами.

Все засмеялись и сказали, что это он ловко поддел доктора.

Глава XXVI

Когда все разошлись, король спросил Мэри Джейн, найдутся ли у них свободные комнаты, и она сказала, что одна свободная комната у них есть, она подойдет для дяди Уильяма, а дяде Гарви она уступит свою комнату, которая немножко побольше, а сама она поместится с сестрами и будет спать там на койке; и еще на чердаке есть каморка с соломенным тюфяком. Король сказал, что эта каморка пригодится для его лакея, – это для меня.

Мэри Джейн повела нас наверх и показала дядюшкам их комнаты, очень простенькие, зато уютные. Она сказала, что уберет из своей комнаты все платья и разные другие вещи, если они мешают дяде Гарви; но он сказал, что нисколько не мешают. Платья висели на стене, под ситцевой занавеской, спускавшейся до самого пола. В одном углу стоял старый сундук, в другом – футляр с гитарой, и много было разных пустяков и финтифлюшек, которыми девушки любят украшать свои комнаты. Король сказал, что с ними комната выглядит гораздо уютнее и милей, и не велел их трогать. У герцога комнатка была очень маленькая, зато удобная, и моя каморка тоже.

Вечером у них был званый ужин, и опять пришли те же гости, что и утром, а я стоял за стульями короля и герцога и прислуживал им, а остальным прислуживали негры. Мэри Джейн сидела на хозяйском месте, рядом с Сюзанной, и говорила всем, что печенье не удалось, а соленья никуда не годятся, и куры попались плохие, очень жесткие, – словом, все те пустяки, которые обыкновенно говорят хозяйки, когда напрашиваются на комплименты; а гости отлично видели, что все удалось как нельзя лучше, и все хвалили, – спрашивали, например: «Как это вам удается так подрумянить печенье? „, или: «Скажите, ради бога, где вы достали такие замечательные пикули?“ – и все в таком роде; ну, знаете, как обыкновенно за ужином – переливают из пустого в порожнее.

Когда все это кончилось, мы с Заячьей Губой поужинали в кухне остатками, пока другие помогали неграм убирать со стола и мыть посуду. Заячья Губа начала меня расспрашивать про Англию, и, ей-богу, я каждую минуту так и думал, что, того гляди, проврусь. Она спросила:

– Ты когда-нибудь видел короля?

– Какого? Вильгельма Четвертого12? Ну, а то как же! Он ходит в нашу церковь.

Я-то знал, что он давно помер, только ей не стал говорить. Вот, после того как я сказал, что он ходит в нашу церковь, она и. спрашивает:

– Как? Постоянно ходит?

– Ну да, постоянно. Его скамья как раз напротив нашей – по другую сторону кафедры.

– А я думала, он живет в Лондоне.

– Ну да, там он и живет. А где ж ему еще жить?

– Да ведь ты живешь в Шеффилде!

Ну, вижу, я влип. Пришлось для начала прикинуться, будто подавился куриной костью, чтобы выгадать время, – надо же придумать, как мне вывернуться! Потом я сказал:

– То есть он ходит в нашу церковь всегда, когда бывает в Шеффилде. Это же только летом, когда он приезжает брать морские ванны.

– Что ты мелешь, ведь Шеффилд не на море!

– А кто сказал, что он на море?

– Да ты же и сказал.

– И не думал говорить.

– Нет, сказал!

– Нет, не говорил!

– Сказал!

– Ничего подобного не говорил.

– А что же ты говорил?

– Сказал, что он приезжает брать морские ванны – вот что я сказал.

– Так как же он берет морские ванны, если там нет моря?

– Послушай, – говорю я, – ты видала когда-нибудь английский эль?

– Видала.

– А нужно за ним ездить в Англию?

– Нет, не нужно.

– Ну так вот, и Вильгельму Четвертому не надо ездить к морю, чтобы брать морские ванны.

– А откуда же тогда он берет морскую воду?

– Оттуда же, откуда люди берут эль: из бочки. В Шеффилде во дворце есть котлы, и там ему эту воду греют. А в море такую уйму воды не очень-то нагреешь, никаких там приспособлений для этого нет.

– Теперь поняла. Почему же ты сразу не сказал, только время даром тратил.

Ну, тут я понял, что выпутался благополучно, и мне стало много легче и веселей. А она опять пристает:

– А ты тоже ходишь в церковь?

– Конечно, постоянно хожу.

– А где ты там сидишь?

– Как где? На нашей скамейке.

– На чьей?

– На нашей, то есть твоего дяди Гарви.

– На его скамье? А зачем ему скамья?

– Затем, чтобы сидеть. А ты думала – зачем?

– Ишь ты, а ведь я думала, что его место на кафедре.

Ох, чтоб ему, я и позабыл, что он проповедник! Ну, вижу, опять я засыпался; пришлось еще раз давиться куриной костью и опять думать. Потом я сказал:

– Что же, по-твоему, в церкви бывает только один проповедник?

– А на что же больше?

– Как! Это чтобы королю проповедовать? Ну, знаешь, ли, я таких, как ты, еще не видывал! Да их меньше семнадцати не бывает.

– Семнадцать проповедников! Господи! Да я бы ни за что не высидела столько времени, даже для спасения души. Это их в неделю всех не переслушаешь.

– Пустяки, они не все в один день проповедуют, а по очереди.

– А что же тогда делают остальные?

– Да ничего особенного. Сидят, отдыхают, ходят с кружкой – да мало ли что! А то и совсем ничего не делают.