Рассказы - Уильям Моэм

Мысль эта была настолько неожиданной, что Луи даже не знал, как ее воспринять. Очень странная, конечно, мысль: но при этом для всякого здраво рассуждающего человека столь же ясная, как постулат Эвклида.

«Так, стало быть, я счастлив. Многие ли могут сказать то же самое? Впервые в жизни — и где? В Сен-Лоран де Марони».

Солнце садилось. Луи наловил себе рыбы на ужин и на завтрак. Он свернул удочку, собрал рыбу и отправился домой. Его дом находился всего в нескольких шагах от моря. Луи быстро развел огонь, и скоро четыре рыбины уже шипели на сковороде. Он всегда жарил на хорошем масле. Самое лучшее оливковое масло стоило дорого, но этот расход окупался.

В тюрьме давали неплохой хлеб, и, когда рыба была готова, Луи поджарил два ломтика хлеба на оставшемся масле. Он с удовольствием вдохнул приятный запах. Затем зажег лампу, вымыл зелень, которую принес с огорода, и приготовил себе салат. Луи считал, что никто не умеет делать салат лучше него. Он выпил-стаканчик рома и с аппетитом поужинал. Объедки он бросил собакам, лежавшим у его ног, вымыл посуду, потому что был человеком аккуратным и ему не хотелось, вернувшись утром домой, застать беспорядок. После этого он выпустил собак в рощу, занес лампу в дом, устроился поудобней в шезлонге и, покуривая контрабандную голландскую сигару, привезенную из соседней колонии, взялся за одну из французских газет, пришедших с последней почтой. Теперь, когда Луи был сыт и наслаждался отдыхом, он не мог не почувствовать, что жизнь при всех ее недостатках — штука стоящая Луи все еще был под впечатлением странного чувства, внезапно нахлынувшего на него от сознания, что он счастлив. Подумать только: у людей вся жизнь проходит в поисках счастья, а он, Луи, уже нашел его. Но факт был налицо. Если человек имеет все, чего он хочет, значит, он счастлив; Луи имеет все, чего хочет, стало быть, он счастлив. Он даже хмыкнул, когда на ум ему пришла еще одна мысль: «И никуда не денешься — всем этим я обязан Адели».

Уж эта Адель! Ну и стерва же она была!

Тут Луи решил, что неплохо бы немного вздремнуть. Он поставил будильник на без четверти двенадцать, лег и через несколько минут уже крепко спал. Сны не тревожили его. Когда будильник зазвенел, Луи даже подскочил от неожиданности, но тут же вспомнил, зачем его завел, и, зевнув, лениво потянулся.

«Однако пора и на работу. У всякой должности свои неудобства».

Он выбрался из-под москитной сетки и снова зажег лампу. Ополоснул лицо и руки, чтобы освежиться, выпил стаканчик рома, потому что ночью на улице прохладно. Вспомнив о новом помощнике, он решил, что надо и для него захватить немного рому. «Весело будет, если он раскиснет».

Скверно, что их шестеро. Был бы один, тогда не так уж важно, что помощник — новичок, но будет совсем неудобно, если произойдет заминка и остальным пяти придется ждать. Луи пожал плечами. Ничего не поделаешь: придется им с помощником постараться. Он прошелся гребнем по взъерошенным волосам и тщательно расчесал свои красивые усы. Он закурил сигарету, пересек дворик, отворил тяжелую калитку, вышел и запер ее за собой. Луны не было. Он свистнул собак, но, к его удивлению, они не прибежали. Он свистнул снова. Негодные, небось, поймали крысу и дерутся из-за нее. Ох, и влетит им за это. Он им покажет, как не являться на зов хозяина. Луи направился к тюрьме. Под пальмами было темно, и, право же, было бы лучше, если б собаки бежали рядом. Впрочем, до открытого места было всего ярдов пятьдесят. В окнах дома начальника тюрьмы горели огни, и, глядя на них, Луи почувствовал себя увереннее. Он улыбнулся, так как догадывался, почему в окнах, несмотря на поздний час, горел свет: начальнику не спится, — ведь он знает о предстоявшей на. рассвете казни. Гнетущее чувство тревоги, овладевавшее и каторжниками и поселенцами накануне казни, испытывал, видимо, и он. Правда, в такие дни всегда можно было ожидать беспорядков, поэтому стражники держали ухо востро и готовы были в случае чего пустить в ход оружие.

Луи свистнул собак еще раз, но они не появлялись. Это было непонятно, и Луи почувствовал легкое беспокойство. Обычно он ходил не спеша, немного вразвалку, но сейчас ускорил шаг. Он выплюнул сигарету. Ему пришло в голову, что будет разумнее не выдавать своего присутствия. Внезапно он споткнулся обо что-то и замер. Луи был не робкого десятка, и нервы у него были стальные, но тут он похолодел от ужаса. То, обо что он споткнулся, было мягким и большим, и Луи сразу же догадался. На ногах у него были сандалии, и он осторожно потрогал предмет, лежавший перед ним на земле. Да, так оно и есть. Одна из его собак. Мертвая. Луи отступил- назад и вынул нож. Он знал, что кричать бесполезно. Единственным домом поблизости был дом коменданта тюрьмы, который выходил на открытое пространство за кокосовой рощей. Но там его не услышат, а если и услышат, то не двинутся с места. В Сен-Лоран де Марони люди не выходят из дома поздно ночью на крики о помощи. А если утром одного из бывших заключенных находят мертвым, что ж, потеря невелика. Луи Ремир мгновенно понял, что произошло.

Мысль его заработала с лихорадочной быстротой. Собак убили, пока он спал. Должно быть, это случилось, когда после ужина он выпустил их со двора. Им подбросили отравленного мяса, и эти твари тут же сожрали его. Если та, о которую он споткнулся, была недалеко от дома, так только потому, что она пыталась доползти туда, пока не сдохла. Луи Ремир напряг зрение. Ничего не видно. Тьма кромешная. Он едва различал стволы ближайших пальм. Первым его желанием было броситься назад к дому. Там, в безопасности, он мог бы переждать, пока тюремная администрация, удивленная его отсутствием, не послала бы за ним. Но он знал, что домой ему уже не попасть. Он знал, что те, кто убил его собак, притаились там, в темноте. Кроме того, ему пришлось бы повозиться с ключом, а прежде чем он успел бы отпереть калитку, ему всадили бы нож в спину. Он внимательно прислушался. Ни звука. И тем не менее он чувствовал, что они здесь и только ждут возможности, чтобы убить его. Они убьют его так же, как убили его собак. Он умрет, как собака. Конечно, их несколько. По крайней мере трое или четверо, а может, и больше; Луи знал, что это либо каторжники, которые работают в частных домах и потому могут возвращаться поздно ночью, либо отчаявшиеся, умирающие с голоду освобожденные, которым нечего терять. С минуту он стоял в нерешительности. Бежать он не рискнул: они могли протянуть веревку через тропу, которая вела на открытое место, и если он налетит на нее, то ему конец. Пальмы росли редко, но в темноте враги видели Луи не лучше, чем он их. Он перешагнул через мертвую собаку и, сойдя с тропы, прислонился к стволу пальмы: как же быть дальше? Кругом стояла зловещая тишина. Внезапно послышался шепот, заставивший Луи содрогнуться от страха. И снова мертвая тишина, Луи понимал, что надо идти вперед, но его ноги словно приросли к земле. Он чувствовал, что они высматривают его из темноты, и ему казалось, что они видят его отчетливо, как днем. Затем позади него раздался легкий кашель. Луи так испугался, что чуть не вскрикнул. Теперь он знал, что окружен со всех сторон. Он не ждал пощады от этих грабителей и убийц. Ему вспомнился тот, другой палач, его предшественник, которого еще живого приволокли в джунгли, выкололи ему глаза и повесили на растерзание грифам. У Луи затряслись колени. Какой же он был дурак, что взялся за эту работу. Ведь он бы мог найти что-нибудь попроще и совсем не опасное. Но теперь думать об этом поздно. Луи взял себя в руки. Он понимал, что у него нет надежды выйти из рощи живым, но и в руки им живым он не дастся. Он крепче сжал нож. Самое ужасное, что он никого не видел и не слышал и в то же время ясно сознавал, что они затаились где-то рядом, выжидая лишь подходящего момента, чтобы нанести удар. Внезапно в голову ему пришла шальная мысль: а что, если бросить нож и крикнуть им, что он безоружен, что они могут спокойно подойти и убить его? Но Луи знал их: им было бы мало просто его убить. Ярость охватила его. Нет, он не такой, чтобы трусливо сдаться каким-то головорезам. Он честный человек и находится на государственной службе, его долг защищаться. Не может он стоять здесь всю ночь. Уж лучше покончить сразу. Но он никак не мог заставить себя сдвинуться с места: прижавшись спиной к дереву, он чувствовал себя в относительной безопасности. Он стоял, пристально вглядываясь в дерево напротив, как вдруг оно сдвинулось с места, и тут он с ужасом обнаружил, что это человек. Тогда наконец Луи решился и, превозмогая страх, шагнул вперед. Он двигался медленно и осторожно. Он ничего не видел и не слышал. Но он знал, что по мере того, как продвигается он, продвигаются и его враги. Казалось, он шел в сопровождении незримых телохранителей. Он как будто даже слышал шаги их босых ног. Луи больше не чувствовал страха. Он шел, стараясь держаться ближе к деревьям, чтобы враги не могли нанести ему удар сзади. В душе его возникла отчаянная надежда, что они побоятся напасть на него, ведь они знали его, все знали, и тот, кто первым попытается ударить его, только по счастливой случайности сумеет избежать ответного удара в живот. До освещенного места оставалось всего ярдов тридцать — там бы он мог дать бой. Еще несколько ярдов — и можно пуститься бегом. И тут случилось нечто, отчего Луи похолодел и остановился как вкопанный. Что-то вспыхнуло — зловещий свет в темноте ночи, — карманный фонарик. Инстинктивно Луи. бросился к дереву и прижался к нему спиной. Он не видел того, кто светил ему в лицо. Он был ослеплен и молча стоял, низко держа нож; он знал, что бить будут в живот, и приготовился ответить на удар. Он дорого продаст свою жизнь. Те несколько секунд, пока он стоял ослепленный, показались ему вечностью. Он даже как будто начал смутно различать их лица. Вдруг в жуткой тишине раздался возглас: