100 великих узников - Надежда Ионина

В 1691 году в Соловецкий монастырь по указу Петра I был прислан для «содержания в земляной тюрьме вор и бунтовщик» Ивашка Салтыков. Один из караульщиков бросил ему палку, чтобы тот мог отбиваться от крыс, за что сам был нещадно бит плетьми.

Через год «за великие непристойные слова, вместо смертной казни», на такое содержание был отправлен на Соловецкие острова Мишка Амирев, и велено было «держать его в земляной тюрьме вместе с самозванцем Ивашкой Салтыковым. И быть ему в том монастыре неисходно до кончины живота его, из монастыря никуда его не отпускать, ни в какую отхожую службу не посылать и смотреть накрепко, чтобы он всегда на виду жил во всяком послушании и братии никакого ропота не чинил, никаких неприятных слов не говорил». Через год М. Амирева постригли в монахи под именем Моисея, и он сумел так подольститься к монахам, что его назначили распорядителем монастырских работ. Однако пробыл он в этой должности недолго: у него нашли какие-то «ябеднические письма», за что и отстранили от должности. И предупредили, что если он еще будет писать подобные послания, то его вновь посадят в тюрьму. Монах Моисей не стал дожидаться, когда угрозу приведут в исполнение, и в 1700 году «через воровскую стену» ушел из монастыря. Несмотря на грозные повеления Петра I о розыске, его так и не нашли.

В 1700 году по доносу одного певчего в Москве был арестован книгописец Григорий Талицкий. Под пыткой он признался, что составил письмо, в котором писал, что явился антихрист и настали последние времена. Писал он и другие послания против Петра I, призывал народ не признавать его за царя и ратовал за призвание на царство Михаила Черкасского, от которого всем будет добро. Под пытками он показал также, что о приходе антихриста беседовал и с тамбовским епископом Игнатием, который и велел ему обо всем этом записать в книгу. Епископа схватили, жестоко пытали, потом расстригли и сослали в Соловецкий монастырь, где он и пробыл до самой смерти.

В том же году и по тому же делу на Соловки отправили и духовника Петра I – «распятского попа Ивана Иванова». Но прислали его не в тюрьму, как епископа Игнатия, а просто повелели постричь в монахи. Постриженный под именем Иова, он своим подвижничеством и смирением приобрел доверие и уважение всей монашествующей братии и расположение самого настоятеля. Приехавший летом в монастырь Петр I уверился в его невиновности и звал вернуться в Москву на почетную должность. Но испытав все треволнения мирской жизни, старец отказался от царского приглашения и пожелал остаться в обители. Но потом и общественная монастырская жизнь перестала удовлетворять его, и он с благословения настоятеля удалился в лес Анзерского острова. Здесь на горе, которую старец Иов назвал Голгофой, он основал уединенный скит, в котором жил до 1720 года. Своим ученикам он оставил очень строгий устав жизни в скиту.

В 1708 году на Соловки были присланы люди, участвовавшие в борьбе между В.Л. Кочубеем (генеральным судьей Левобережной Украины) и гетманом И.С. Мазепой, стремившимся к независимости Украины. Это были поп Иван Святайло с сыном Иваном и иеромонах Никанор из Севского Спасского монастыря. Именно им старый В.Л. Кочубей поручил рассказать об измене гетмана царю Петру, а к доносу приложил «Думу», будто бы сочиненную старым гетманом. В этой «Думе» выражены размышления о господствующей между украинцами розни и призыв добывать свои права саблею. Но И.С. Мазепа, пользовавшийся тогда доверием царя, сумел оправдаться, и посланников В.Л. Кочубея отправили в ссылку. Когда Петр I убедился в измене гетмана, невиновных освободили.

В 1722 году по повелению Петра I был прислан в Соловецкий монастырь расстриженный иеромонах этого же самого монастыря Иван Буяновский. За произнесение «непристойных слов» его приказано было посадить в земляную яму «навечно, держать под крепким караулом до конца жизни неисходно, пищу ему давать хлеб и воду умеренно, и никого к нему не допускать, и разговоров с кем бы то ни было не чинить».

В «земляной тюрьме» И. Буяновский пробыл более 10 лет, а потом его перевели в монастырскую Салтыкову тюрьму, которая находилась рядом с пекарней, и тепло от нее шло в каземат арестанта. Здесь он сидел с монахами-греками, которым посоветовал объявить «слово и дело» и тем освободиться не только от тюрьмы, но и вообще от ссылки. Греческие монахи объявили «слово и дело», после чего в соборной церкви собралось все монастырское начальство, которое стало спрашивать у них, о чем они знают, откуда узнали и не научил ли кто-нибудь… На допросах монахи во всем признались, и тогда был вызван И. Буяновский, который признался, что это он подговорил невинных греков. А государственная важность состояла в том, что один пришлый монах ободрал с иконы драгоценные камни и отдал их архимандриту, за что тот отпустил его. Заявил он и о том, что в монастыре скрываются беглые солдаты, но эти показания, как потом выяснилось, оказались ложными. Но было и третье заявление И. Буяновского. «Когда на Дону была война с татарами, тогда враги взяли многих казаков в плен. А когда был заключен с татарами мир, то велено было пленных казаков отдать, но татары не захотели этого делать и будто бы дали П.М. Апраксину много денег, а пленных оставили у себя».

Это дело монастырское начальство само не могло разрешить, и потому решено было И. Буяновского отправить в Москву, даже не дожидаясь навигации. Сковав узника по рукам и ногам, 1 января 1725 года его снарядили в дальний путь, но в Преображенском приказе он не мог доказать о взятке П.М. Апраксину, поэтому был жестоко наказан и снова отправлен в соловецкий каземат. Ссыльный иеромонах попытался было и во второй раз объявить «слово и дело», но его заявление даже не приняли к сведению, и он просидел в тюрьме Соловецкого монастыря 26 лет.

Этот пример показывает, что заключение делалось до того невыносимым, что узники порой готовы были принять и плети, и другого рода наказания, лишь бы хоть на время вырваться из душного каземата и повидать живых людей. А услышав страшное «слово и дело», монастырское начальство тотчас начинало допросы, но узник объявлял, что сказать о деле может только перед царем. Делать нечего! Колодника заковывали в кандалы, давали ему провожатых и отправляли в Москву. Путь тогда до столицы был долог, и много удавалось повидать узнику и надышаться свежим воздухом, пока он доберется до места. А в Тайном приказе окажется, что все показания – какие-нибудь пустяки, бьют его плетьми и снова отправляют в тюрьму. С дорогами да допросами пройдет целый год – год почти вольной жизни, и узник был этим очень доволен.

В 1744 году в Соловецкий монастырь был заключен раскольник Афанасий Белокопытов с предписанием «содержать его под крепким караулом до смерти никуда неисходна», но через год ему удалось убежать. К окну его тюрьмы приходили разные люди, приносившие подаяние, – кто ниток, кто холста, кто еды. Некоторых из них он просил принести досок, чтобы построить в своем каземате чулан. Досок ему наносили, и чулан А. Белокопытов построил. Найдя в стене кусок железа и несколько гвоздей, он стал понемногу ломать стену за чуланом и после долгих усилий все-таки проломал ее. В темную ночь на 15 августа через дыру он взошел на крепостную стену и через бойницу на заранее приготовленной веревке спустился на землю.

Выйдя за монастырскую стену, он ушел в лес, где нашел пустую избу и спрятался в ней. В следующую ночь наносил к морю доски, связал их и на таком плоту отправился в плавание. Но свобода А. Белокопытова длилась недолго: ветер оказался неблагоприятный, через четыре дня его прибило к берегу, где он и был пойман. Однако неудача не отбила у него охоты к побегу, и он решил еще раз попытать счастья. Однажды, когда его переводили из одного каземата в другой, он по дороге незаметно взял нож, которым и прорезал отверстие в двери своей новой тюрьмы. В ночь на 17 сентября 1746 года, когда караульные уснули, он через это отверстие вышел на волю и снова скрылся в лесу, но заблудился и через несколько дней снова был пойман.

Указы и инструкции, сопровождавшие узников на заточение в Соловецкий монастырь, предписывали содержать их «впредь до раскаяния», «впредь до исправления»; иногда говорилось, что такой-то присылается «для смирения». И только личное усмотрение монастырского начальства определяло, что «исправление» или «раскаяние» наступали. Вообще же к освобождению узников настоятели относились скептически. Например, в середине 1850-х годов архимандрит Соловецкого монастыря доносил в Синод о 19 узниках, троим из которых он находил возможность сделать некоторое облегчение участи: перевести в другой монастырь, допустить к причастию и т. д. Случалось, правда, что и «вечных» узников освобождали, но крайне редко. Иногда какое-нибудь важное лицо посещало монастырь и, расспрашивая о заключенных, узнавало, что тот или иной сидит уже 50 и более лет. Как правило, такое известие производило сильное впечатление на высокопоставленного посетителя, и он начинал хлопотать об освобождении узника.