Лига лжецов - Астрид Шольте

class="p1">Существование халлена не отвечало на все вопросы, но заполнило некоторые пробелы.

Я не мог остановиться сейчас. Нужно было копать дальше.

Глава 20. Кайдер

Я попрощался с Нареной на узловой станции Карделла. Она пообещала, что информация о халлене пока останется между нами. Я не мог рисковать тем, что наши улики станут достоянием общественности на этапе оглашения дела Леты. Прокурор сможет использовать их против нас, утверждая, будто мы пытаемся создать предвзятое мнение присяжных. Мне придется подождать.

Я пришел домой до наступления комендантского часа, пепел все еще лип к одежде, несмотря на то, что я пытался стряхнуть его на крыльце.

– Кайдер? – прогремел голос моего отца откуда-то из дома. – Это ты?

Чертов эдем. Что он делал дома так рано? Что он вообще тут делает?

– Да! – ответил я, недоумевая, кого еще он ожидал в этот час.

– Иди сюда!

Я глубоко вздохнул и проследовал за голосом в кабинет отца.

– Да? – Я просунул голову в дверной проем, но не переступил порог.

Окна его кабинета выходили на палисадник и мамину драгоценную коллекцию «разбитых сердец». У одной стены стояла битком набитая книжная полка, а напротив висели сотни вырезок из газет с отчетами о делах моего отца. Стена его побед, когда он был юристом.

За его спиной висела одинокая картина с изображением матери, ее улыбка сияла, а блестящие черные волосы темной волной лежали на плече. С потолка свисал глобус из латуни. Мой взгляд задержался на Феррингтоне – самой восточной точке Телина, – расположившемся вдали от завесы. Если халлены были существами, сотворенными из эдема, то почему не распространились по всему Телину? Почему только в Феррингтоне?

– На что ты таращишься? – отрезал отец. – Входи, парень.

Я сделал маленький шаг внутрь комнаты.

– Где ты был? – спросил он, откидываясь на спинку стула и кладя сцепленные руки на живот. – Я искал тебя.

– Серьезно? – Это было ново. Отца никогда не волновало наше местонахождение.

Он снял очки и положил их на стол. Я видел себя в этом мужчине: у нас были одинаковые темные волосы и широкие плечи, но он постоянно сутулился.

– Суд над Летой начнется через два дня, – сказал он так, словно подобная информация могла вылететь из моей головы. – Ты нужен мне здесь, а не бог знает где со своими друзьями.

– Я помогал Лете.

Он наклонился вперед и положил локти на стол.

– И как? Помог?

Мне казалось, что я в суде. Но я не сделал ничего плохого.

– А ты? – бросил я ему в ответ.

Он хмыкнул.

– Это первый раз, когда я нахожусь за пределами Вардина с момента ее ареста. Я искал что-нибудь, что поможет делу Леты.

– Как и я. – Я подошел к столу. – Знаешь ли ты, что произошло в ночь смерти матери? – Я кивнул на портрет позади него.

Отец вздрогнул, как будто его ударили. У нас было негласное соглашение никогда не упоминать маму.

– Какое это имеет отношение? – спросил он.

– Лета была в Феррингтоне, чтобы узнать правду о ее смерти, – ответил я. – Мать имеет прямое отношение к аресту Леты.

– Ты знаешь, что случилось, – резко ответил он, снова нацепив очки на нос.

– Я знаю только то, что мне рассказали. Правда может быть совсем иной.

– Ты знаешь достаточно, – раздраженно ответил он.

– Я не в курсе, почему она была в Феррингтоне той ночью. Или что она делала для Регентства.

– Знаешь, – сказал он. – Она собирала улики преступления, связанного с использованием эдема. Она помогала суду. Она выполняла свою работу.

– Это все?

Отец нахмурил густые темные брови.

– Кайдер, если тебе есть что сказать, просто сделай это. У меня нет времени на твои уловки.

– Хорошо, – произнес я, расправив плечи. – Мама когда-нибудь упоминала эдемовых сущностей, называемых халленами?

Отец застонал и уронил голову на руки.

– И ты туда же.

– Что, если Регентство скрывает от нас правду?

– Теорий заговора будет недостаточно, чтобы спасти твою сестру, – ответил он. – В первую очередь именно эти байки привели ее к беде. Ты работал над этим?

– Я стараюсь мыслить шире.

Он закатил глаза.

– Я думал, что ты умнее, мальчик. Думал, ты больше похож на меня.

– Я совсем не такой, как ты, – с горечью ответил я. – Я не бросал свою семью.

Отец выпрямился в кресле, его лицо покраснело от ярости.

– Бросил? Я все еще здесь, не так ли?

– Сейчас да, – пробормотал я.

– Я сделал все, что в моих силах, чтобы сохранить эту семью с тех пор, как умерла твоя мать.

Я широко развел руки.

– И что из этого получилось? Остались только ты и я. А если мы не освободим Лету, останешься лишь ты. Потому что, поверь мне, я не задержусь в этом доме ни секундой больше, чем должен. Лета – единственная причина, по которой я все еще здесь. Лета – единственная причина, по которой я до сих пор считаю себя Бродаком. Насколько мне известно, оба моих родителя погибли семь лет назад.

Отец хотел обвинить меня в распаде нашей семьи. Что ж, в эту игру могут играть двое.

– Как ты смеешь! – Подбородок отца дернулся, когда он указал на меня пальцем. – В ту ночь я потерял жену. Я делаю все, что в моих силах!

– Этого недостаточно, – ответил я. – Лета в Вардине, потому что она ненавидит это место. Каждую ночь она тайком выбиралась из дома, чтобы узнать правду о том, почему наша мать так и не вернулась домой. Если бы ты когда-нибудь бывал дома, ты бы знал это! А теперь ты спрашиваешь, где был я? – Я сухо рассмеялся. – Я пытался спасти свою сестру от жизни в тюрьме, потому что я знаю – наш отец бесполезен!

Лицо отца вспыхнуло: красные пятна, словно сыпь, распространились от его щек к ушам.

– Убирайся! – взревел он. – Убирайся из моего кабинета!

– С радостью! – Я захлопнул за собой дверь.

Я взбежал вверх по лестнице прямиком в свою комнату, пульс бешено колотился в ушах.

Все зависело от меня. Я бы вышел вперед и разоблачил все то, что происходит в Феррингтоне, даже если бы это означало принять на себя гнев Регентства.

Я бы сделал все возможное, чтобы освободить Лету.

* * *

На следующее утро Греймонд едва успел переступить порог своего кабинета, как я бросился на него.

– Лета говорит правду!

– Что ты имеешь в виду? – В голосе мужчины слышалась усталость, когда он ставил сумку на стол, хотя Греймонд выглядел лучше, чем во вторник. Его темная кожа была теплой, а глаза – ясными.