Наследие - Стивен Сэвил

- Грустная история, но чего-то подобного я и ожидала. Добро пожаловать, Стефан Фишер. Многого мы не имеем, но то, что имеем, разделим с тобой. Оставайся у нас столько, сколько тебе понадобится. Когда ты уйдешь, мир за болотами будет ждать тебя. Он никуда не денется, как бы мы этого ни желали.

- Спасибо. Я даже не знаю твоего имени.

- Джанель.

- Спасибо тебе, Джанель.

- Пожалуйста, Стефан.

- Фишер. Зови меня Фишер. Мой друг называл меня так.

- Фишер. Спи, отдыхай. Если что-то понадобится, зови Магду или моего сына Йенса. Когда ты поправишься, я попрошу Йенса вывести тебя из болот и показать дорогу, если тебе все еще надо будет убраться прочь из Сильвании. Будешь держаться холмов, которые мы называем Бородавками, и непременно доберешься до Эссенского брода, по которому перейдешь Бурную реку и окажешься в Талабекланде.

Они были добры к нему. Пять дней он оставался с Джанель и ее людьми, набирая силы, впервые после обедов у Холленфюра хорошо питаясь и отсыпаясь. Сон был благословением. Лишь однажды ему приснился Скеллан. Это был странный сон, с легким привкусом кошмара, но не пугающего, а только грустного. Во сне потерянная душа Скеллана отыскала его на болоте и манила за собой в царство Морра. Самой навязчивой деталью сна была печаль Скеллана, зовущего своего друга. Потратив годы в поисках последнего приюта, его отлетевшая душа оказалась обреченной на вечные беспокойные скитания, в то время как бездушная оболочка жила, зараженная злом фон Карстена. Когда тень ушла своим путем, у Фишера осталось чувство, что он бросил друга. Утром ему захотелось стать настолько отважным, чтобы выследить вампира, которым стал его старый товарищ, и освободить друга от вечной пытки, но день не принес ему этой бесполезной храбрости. Поднимающееся над болотом красное солнце лишь упрочило его убеждение, что весь мир превращается в ад и что он одинок, а в одиночестве ничего нельзя сделать, чтобы остановить это.

Как и обещала Джанель, Йене проводил его через топи до Бородавок. Прощаясь с Зумпфдорфом, Стефан испытывал и сладкое, и горькое чувство. Здесь он нашел то, чего давно уже был лишен, - спокойствие. Дух его отдохнул.

- Ты всегда можешь вернуться к нам, Фишер, когда твое бегство закончится. Я хочу, чтобы ты понимал это. Тут всегда найдется место для тебя.

- Спасибо, Джанель. Однажды я вернусь, обещаю.

- Не давай обещаний, если не уверен, что сдержишь их. Скажи лучше: «Я вернусь, если смогу». Пусть между нами не будет лжи.

Фишер улыбнулся:

- Я вернусь, если смогу, Джанель. Думаю, я сумел найти то, что назову когда-нибудь домом и что уже не чаял обрести.

- Ты добрый человек, Фишер. Сделай, что должен, и возвращайся назад. Мы будем ждать.

Не давай обещаний, если не уверен, что сдержишь их, - думал Фишер, вспоминая расставание.

Он снова остался один: тени на дороге позади, тени на дороге впереди. Ему подарили подбитый мехом плащ и вычистили его одежду. Он нес мешок с двухнедельным запасом провизии, и лицо его холодил свежий воздух. Он чувствовал себя человеком.

И все же путешествие обещало быть долгим и изматывающим душу.

- Ставим одну ногу перед другой, - произнес он и зашагал вперед.

Сон о Скеллане преследовал его даже под яркими лучами зимнего солнца. Он не мог отделаться от чувства, что бежит от своего друга, хотя тот, возможно, больше чем когда-либо нуждается в нем. Ощущение дезертирства не оставляло его. В конце третьего дня пути его нагнал пестрый цыганский фургон. Путешественники были в добром расположении духа, они веселились и пели песни на языке, которого Фишер не понимал. В размалеванном вагончике ехали трое. Мужчина с ухоженными светлыми волосами, которые он смачивал и зачесывал назад, убирая со лба, по виду чуть старше Фишера, и две женщины: блондинка, очень похожая на мужчину, - очевидно, его дочь, - и брюнетка, не обладающая явным фамильным сходством с парой. Она, с ее бледной кожей и изумрудно-зелеными глазами, была красива опасной красотой. Трудно было не смотреть на нее.

- Вечер добрый, сосед, - окликнул мужчина, когда его повозка поравнялась с Фишером.

- Добрый вечер.

- Припозднился же ты на дороге. Куда направляешься?

- Домой.

- Ну конечно, и где же он?

- В Талабекланде.

- Далеко же тебе до дома, сосед. Хочешь проехаться? У нас есть место еще на одного. Мы не кусаемся.

Темноволосая женщина подалась вперед, и густые локоны упали ей на лицо. Она медленно отвела их, и первой из-под каскада иссиня-черных прядей показалась ее ослепительная улыбка.

- Разве что ты сам попросишь, - задорно заявила она.

- Саския!

Мужчина покачал головой, словно говоря: «Что ты будешь с ней делать?»

- Если вам не трудно, - ответил Фишер и протянул руку.

Мужчина ухватил ее и втащил прохожего на скамью повозки. Женщины подвинулись, освобождая место.

Они ехали до позднего вечера.

В их разговорах то и дело упоминались места, в которых бывала троица. От Кислева до Бретонии и Тилей и дальше, к югу от Пограничных княжеств. Они были бродячими артистами, менестрелями. Их представления включали музыку, фокусы и акробатику. По пути мужчина целиком продекламировал зловещую «Балладу о незваных». Она была отличной историей с привидениями, как раз для темных ночей, и выступление Кеннета околдовало всех. Его голос был полон боли и страданий неупокоеиных мертвецов. Ина, еще одна дочь Кеннета, в основном молчала, слушая отца и играя вторую скрипку при своей сестре. Они пили сидр и горчащее вино, перешучивались и рассказывали истории. Фишер поймал себя на мысли, что ему трудно представить, как бы эти добрые люди смогли выжить в царстве мертвых Влада фон Карстена. Взгляд его то и дело возвращался к Саскии. Было что-то невероятно притягательное в ее белой коже и изумрудных глазах. И хотя она была вдвое младше его, мысли Фишера бродили там, куда они давненько не захаживали. Он думал, что вожделение для него уже в далеком прошлом. В отличие от Джанель, вызывавшей у него ощущение безопасности и тепла, заставлявшей его радоваться жизни, Саския воспламеняла его кровь. Если бы он был юношей, то сдался бы с легкостью, но Фишер не собирался выставлять себя дураком, так что довольствовался лишь взглядами украдкой и чувственными грезами.

Этой ночью Фишер спал урывками, мучимый тревожными снами. Самые беспокойные из них грозили разбудить его. Они вертелись вокруг Саскии, ее темные волосы падали на лицо, ноготки скользили по его груди, она утыкалась носом в его шею, ее зубки дразняще пощипывали кожу, горячее обещание «Разве что ты сам попросишь» обжигало ухо жаром дыхания, а потом ее зубы впивались в его горло.