Птицы небесные. 3-4 части - Монах Афонский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он повернул ко мне лицо, еще больше похудевшее, со впалыми щеками. Седые волосы на его голове еще поредели. Вид у батюшки стал как у милого доброго ребенка, только очень мудрого и седого. Я кратко сказал старцу о том, как непрестанная молитва учила меня и наставляла, и спросил его мнение об этом опыте.
— Это есть вторая вера, отец Симон. Первая вера — от слушания наставлений, вторая вера — от непосредственного опыта. Набирайся ума-разума. Теперь эта молитва — твой постоянный учитель. Через нее подает Господь силу разумения. Если все, что сотворил Бог, хорошо, весьма хорошо, тогда все видимое есть благо. И только ум, ослепленный эгоизмом, воспринимает в этом благе угрозу для себя и страх. Из чего следует, что нужно бороться не с людьми и обстоятельствами, а с проявлениями эгоизма собственного ума. Каждый человек живет в мире сем, глубоко погруженный в свой эгоизм, накопленный с самого рождения. Если мы не боремся с эгоистическими наклонностями, они становятся греховными мыслями и поступками, таким образом убивая нас. Поэтому, отец Симон, чтобы «возлюбить Бога до ненависти к самим себе», нет смысла искать виновников вне себя, потому что истинные виновники всего дурного и греховного и есть мы сами, как несколько лет тому назад я тебе говорил, но ты тогда еще не был готов принять этот совет. Когда ум очистится от эгоизма, он видит мир таким, каким он был сотворен Богом, — чистым и совершенным, как одно всеобщее благо. К этому образу умного благодатного видения и ведет твое сердце непрестанная Иисусова молитва.
— Батюшка, дорогой, простите меня за то, что я очень медленно усваиваю все то, что вы мне говорите! Иной раз даже с трудом вас понимаю, — смущенно признался я старцу.
— Медленное, но глубокое усвоение истины полезнее скоропалительного и поверхностного понимания. Последнее быстро теряется и плохо усваивается. К действительной духовной жизни душа возводится Богом постепенно, сама того не замечая, потому что «не приходит Царство Небесное с ожиданием». Внутреннее хранение — единственно стоящее делание в жизни. Ум страшится такого делания. Поэтому для благодатного стояния в различных скорбях, которые создает нам безблагодатный ум, необходимо мужество. Затем, конечно, требуется разумение. Сам Господь дает нам способность Духом Святым понимать слова духовного отца, сказанные им по благодати, иной раз — для опыта, а иной раз — для утешения.
— Отче святый, сомнения часто обуревают меня в уединении, правильно ли я поступаю. Одни помыслы говорят, что правильно, а другие сбивают с толку, утверждая, что мои поступки греховны.
— Есть сомнения по уже совершившемуся обстоятельству, а есть иные сомнения по предстоящему действию. — Проникновенный голос отца Кирилла окреп и налился силой. — Когда факт совершился, мы не должны роптать и противиться, чтобы не запутаться в сомнениях. Если ошиблись, то каемся и просим у Господа прощения и вразумления. Когда же нам предстоит что-то сделать и мы сомневаемся, а духовник не находится рядом с нами, для этого есть молитва Иисусова, как свидетельство свыше. Вот ею и предваряй каждое свое дело и поступок. Верь только молитве, а не помыслам, которые лживы и лукавы. Из-за греховности ум видит все шиворот-навыворот, а когда он чист, то видит все как оно есть — как мир, существующий в Боге.
— Забывчив я, отче, враг выкрадывает у меня через рассеянность памятование о том, что всякое дело следует предварять сугубой молитвой! Неоднократно корю себя за невнимательность и хорошо знаю, что всякое дело следует предварять сугубой молитвой, а внимание все еще у меня хромает.
— Конечно, конечно… Греховный ум согласен делать все что угодно, только бы не внимать сердечной молитве. Господь истребляет грех, а не души. Все беды существуют для нашего вразумления и возвращения к покаянию. Ими Бог пресекает всеобщую греховность. Если мы болеем, то больше для пользы душевной, а если здоровы, то здоровы для служения Богу и людям.
— А умираем для чего, батюшка?
— А умираем для нашего смирения, чтобы встретиться со смиренным Богом! Потому что для нас жизнь — Христос, и смерть-приобретение (Флп. 1:21). Как же нам извлечь из всего непосредственную пользу? Конечно, постоянной покаянной молитвой до последнего вздоха. Но мы знаем, что она и там не заканчивается… Почему? Потому что молитва становится сладостным делом для того, кому она открылась. Разве не так? Кавказские отцы-пустынники только ею жили и с ней ушли ко Господу… — Отец Кирилл говорил эти слова закрыв глаза, словно беседовал со своей душой. Тем не менее каждое его слово, словно гвоздь в стену, вонзалось в мое сердце.
— Даже умереть в подвиге молитвы лучше, чем бессмысленно жить, изменяя Христу в греховных помыслах, тем самым предавая Его любовь. Почему мы так поступаем? По забывчивости, потому что забываем, что предстоим пред Христом каждое мгновение. Забывчивость — большой грех для монаха, когда он забывает Бога! Борись за внимание, отец Симон, борись изо всех сил… Что для этого нужно? Конечно терпение! Как отцы нам советуют? Упал, поднимайся. Снова упал? Снова поднимайся! Так стяжается смирение. Точно так же поступай с умом. Отвлекся? Возвращай его назад. Снова ум отвлекся? Снова возвращай его в себя. И так до конца, до самого спасения…Как сказано: Царство Небесное силою берется, и употребляющие усилие восхищают его (Мф. 11:12).
— Понимаю, отче. Помолитесь, чтобы мне Господь дал смирение, хоть каплю… — Я глубоко вздохнул, вспомнив свои горделивые и тщеславные замашки.
— Господь наш Иисус Христос, будучи Богом, смирился до смерти крестной. Мы же из крайнего смирения нашей смертной плоти восходим к обожению, благодаря Его любви. Без благодати мы становимся смертны, с благодатью — бессмертны. Она трудно приобретается, но легко теряется. Учись хранить эту Божественную милость и беречь. Благодать есть залог нашего бессмертия во Христе…
— Батюшка, прошу прощения, но в этой земной жизни трудно верится в бессмертие…
Отец Кирилл приподнялся на локте и открыто и ясно посмотрел мне в глаза:
— Это потому, что ты еще не пришел в духовную меру. Чтобы постичь это, требуется великое разумение… Живя в теле смерти, мы видим, что страсти временами тянут нас отпасть от Божией благодати, в которой единственно мы можем действительно ощущать себя бессмертными, победившими смерть и воскресшими прежде своей смерти. Земная жизнь, отче Симоне, неизбежно поворачивается к нам одним своим лицом, и это лицо скорби. В мире скорбны будете, — так говорил Спаситель (Ис. 16:33). Не омраченная скорбями духовная радость возможна лишь на «краю желаний», то есть в вечности. А до той поры, непостижимой и истинной, с нами пребывает одно покаяние. К любой радости всегда примешивается скорбь о ее утрате. В чем состоит наш монашеский подвиг? В отречении от мира и обретении Божественной благодати. Она и есть реки воды живой, которые потекут из нашего чрева, победившего плоть. Всякое духовное знание, которое мы собираем, усваивается лишь в уединении. Совершенная мера монашества — безмолвие. Непреходящий плод — чистота сердца. Полнота монашеского совершенства — бесстрастие. Бесстрастие — это и есть сокровенный вход в бессмертие, оно само есть бессмертие, ибо Божественная любовь бесстрастна, можно сказать, без-страстная страсть… Чтобы быть человеком в истинном смысле этого слова, спасение должно стать высшей целью…
Старец умолк. На колокольне гулко пробили часы.
— Батюшка, благодарю вас, отдыхайте. Простите меня и благословите! Опять забывчивость подвела…
Я осторожно вышел из его кельи, сознавая, что старец отдавал в этих беседах последние силы. Рядом отворилась дверь: келейник молча укоризненным взглядом проводил меня.
У проходной монастыря встретился отец Филадельф, ходивший взад и вперед вдоль скамей монастырского садика.
— А я вас давно дожидаюсь. Мне батюшка благословил в ваш скит перебираться! — Он говорил это с легкой улыбкой, сдерживая свою радость. — И не только меня, еще одного монаха, Иосифа, благословил. Я вас с ним познакомлю.
Со скамьи поднялся незнакомый монах и подошел к нам.
— Я, отец Симон, давно о пустыне думаю. Мне другого пути не нужно. Только я бы хотел сначала попробовать свои силы не в скиту, а где-нибудь в сторонке, — рассудительным баском заговорил этот коренастый крепкий сибиряк, внимательно присматриваясь ко мне.
— Кто ж этого не любит, отец Иосиф? Но сразу в уединение непросто попасть. Можешь для начала в скиту пожить, определиться на будущее и место подыскать…
— Договорились. Тогда благословите нам собираться в путь!
Условившись с монахами о дате отъезда, я поспешил на встречу с иеромонахом Игнатием и Валерой, а также москвичом Михаилом, пожелавшим присоединиться к поездке. То ли по молитвам старца, то ли так уж получилось, — с нами собрались ехать на Псху еще пять человек. Моего давнего друга Андрея уже не было в Лавре, и это окрасило печалью мои сборы.
