Мечты и кошмар - Зинаида Гиппиус

Чего мы достигли нашими криками и убеждениями, нашими призывами прислушаться к стонам умирающих? Все малые, новоявленные «державки» бросились мириться с большевиками, первопричиной всех смертей, а большая Англия с ними даже подружилась и беззаветно им помогает. Как раз на этих днях торговая английская делегация выехала к большевикам (и на «советских» обедах будет удивляться: какой вздор несли эти эмигранты о голоде! В России очень недурно едят!). Нет европейского центра, где бы не копошились расползшиеся большевики, легально или полулегально не работали, не издавали свою ядовитую рептилию.

Вот результаты нашего обращения к Европе. Не только нашего, писательского — отнюдь! нет, всех нас русских разумных людей. Это не заставит нас, конечно, молчать: если мы замолчим — камни завопят. Лишь некоторые из нас, самые слабые, помешались: стали вопить, что не хотят, чтобы России кто-нибудь помог, что не надо помогать подняться упавшему больному, — пусть он сам поднимается и справляется, как может (а не сможет, сдохнет, туда ему и дорога?). Это, конечно, помешательство, уже по тому одному, что никто помощи не предлагал, и нельзя в нормальном состоянии отбояриваться, крича, оттого, чего тебе никто и не думает давать.

Но оставим это. Вернемся к моменту. Разумно, с горьким спокойствием взглянем на него. Дело идет о паллиативе, т. е. о сегодняшнем накормлении 25-ти миллионов русских крестьян, Так» чтобы в нынешнем году не все эти 25 миллионов умерли. Какие мыслятся тут реальные возможности?

Допустим, что так называемое «культурное» человечество, Не слышавшее стонов пяти — шести миллионишек, услыхало Рев Двадцатипятимиллионный. Допустим, — ибо «количество» — еще единственное, что может ныне произвести впечатление (хотя кто его знает, какое количество). Предположим, что Европа и Америка пожелают помочь, захотят подкормить этих беспокойных русских. Как они это сделают? Как, с чего начнут? Благотворительные общества, организации? Будем же реальны. «Руль» совершенно правильно отмечает, что при таких размерах бедствия странно и говорить о благотворительности, помощь возможна только самая широкая, государственная.

Допустим даже и это, хотя мы тут сразу входим в область абсурда; большевистских «гарантий», которых они не могут дать, просто-таки физически не могут, по законам природы не могут, — зачем и ломать дураков, требовать «гарантий»? Но перешагнем и через этот основной абсурд. Представим себе, что в Россию с севера и с юга потянулись корабли с хлебом под разноцветными флагами. Вот они в Петербурге, в Одессе, в Севастополе, в Новороссийске… Допустим, что американцы сами разгрузили хлеб и… что же дальше? Как, под чьей охраной, повезут его к месту делегированные американцы, повезут за тысячу верст голодающим — сквозь строй таких же голодающих? Под охраной голодных и давно безумных грабителей-красноармейцев? Не будут ли эти последние ждать, чтобы по дороге хлеб отбили многочисленные «зеленые», всевозможные «банды», которые, слава Богу, зевать не станут, самим жрать нечего? С какими это большевистскими «гарантиями» в руках надеются американцы и другие просвещенные европейцы благополучно довезти свой хлеб до намеченных ртов, мимо красных, зеленых и всех прочих?

Наконец, вот последнее. Сузимся до самой узкой конкретности. На чем, как повезут эти миллионы пудов тысячи верст? Где вагоны? Где паровозы? Где топливо? Где рельсы? Ежели обозами — где лошади? Привезти и лошадей — их съедят по дороге вместе с хлебом…

Нет, бесцельно скакать через абсурды: все равно, через все не перескочишь. Бесполезно бороться со следствиями, оставляя причину. Безумный нечеловеческий труд — помощь сегодня России. Тяжесть этого труда Европа и Америка создали сами. На свою голову. На свою — потому что ведь все равно они понесут его. Если отступят и теперь, как отступили тогда, когда могли оказать помощь в тысячу раз легче и осмысленнее — все равно: им придется поднять этот груз, когда тяжесть еще удесятерится, работа еще по видимости обессмыслится.

Не проймет их смрад от 25 миллионов покойников — захватит через несколько времени от ста миллионов. Это расчет безошибочный. И я склоняюсь к мысли, что, пожалуй, до последнего ужаса и позора человечество XX века себя не доведет; начнет свою тяжкую, трудную работу помощи теперь же, вступит в борьбу со смрадом теперешним, не дожидаясь стомиллионного.

На всякое праведное человеческое усилие, даже с точки зрения разума, абсурдное — история умеет отвечать неожиданностью, непредвиденностью, как бы чудом. Пусть же идут помогать России; пусть идут в шорох, не видя первопричины, видя только море людей, умирающих от голода; пусть не слышат, не понимают наших слов, не верят нашим крикам; но пусть идут.

Мы давно знали, что

Сказать — не поверят…Кричать — не поймут…

Но разве мы не чувствуем теперь все, помимо разума, упованием нашим,

Что близится черед,Свершается суд…?

ЕДИНЫЙ ПОГРОМЩИК

Трудно говорить сейчас о чем-нибудь, кроме несчастья несчастной России. Но ведь все равно: с какого конца ни начинать, какой вопрос ни затрагивать — вернешься к тому же. И я позволяю себе прибавить несколько строк к моей недавней статье в «Общем Деле» «Антисемитизм».

В этой статье утверждалось следующее: русский народ по самому существу своему не склонен к национальной вражде вообще и к антисемитизму в частности. В данный момент в России население русское и население еврейское равны по глубине переживаемых бедствий, ибо одинаково гонимы общим врагом их родины, — коммунистической властью. Погромы последнего времени, отмечаемые как еврейские, вероятно «смешанные»: погромы отчаяния, кто под руку попал. Если возможен и назревает погром в широчайших размерах — это будет погром «коммунистический»: вся вражда и ненависть населения России только к ним, коммунистам, к данной власти, без различия национальностей.

Теперь вспомним две корреспонденции (на днях). Первая: население «по всей России объято паникой… бежит к границам… несмотря на репрессии со стороны сов. пограничных властей, там скопляются десятки тысяч беженцев. Положение их ужасно… люди буквально наги… дети до 7 лет почти все умерли с голода…».

И другая, через несколько дней: «Десятки тысяч населения бегут к польской и румынской границе. Перебив сов. стражу, массы расположились лагерем на границе Польши, куда их не пускают. Положение неописуемо. Люди в рубашках, больны, умирают сотнями, тут же…».

Но довольно. Мы все это читали. Привожу обе корреспонденции лишь для сравнения. Да как и сравнивать? Они совпадают даже в словах. Они — одно и то же. Об одних и тех же людях? Нет, только равных, до неразличимости, в несчастии. Потому что первое, из доклада д-ра Крейнина, который только что «с большим трудом, едва не расстрелянный, вырвался из сов. России». (Совершенно так же, как вырвались и нееврейские, а русские общественные деятели — не большевики. И тут полное равенство.) Это первое сообщение — только о евреях. Второе — просто газетное сообщение о русских.

Вывод один, общий для тех и других: люди массами двинулись, идут и идут от смерти — к смерти…

Д-р Крейнин отмечает погромы населения в местностях… заселенных евреями. Там погромы, конечно, будут «еврейскими». Однако тот же д-р Крейнин не скрывает, что погромы идут и в Поволжье, на севере, где «разгромлены даже немецкие колонии». Вряд ли последние погромы можно отнести за счет антисемитизма.

Что «громит также и армия Буденного, и коммунисты» — вы давно знали; но кого «громит»? Евреев? И крестьяне, население, действуют тут с коммунистами вместе. Этому мы никогда не поверим. С коммунистами — крестьяне никогда не будут заодно, ни на одной стороне, — даже в момент грабительского безумия.

А вот еще одно недавно промелькнувшее известие, очень характерное: неудержимое, всерастущее избиение китайцев. Дело дошло до гласных жалоб Кремлю и чуть не до особого декрета. Что же, не растет ли в России антикитаизм?

Нет, это все тот же, действительно страшный, действительно растущий, — антикоммунизм. А если есть он — воистину нет ни эллина, ни иудея, ни русского, ни китайца. Только мы; люди; и они — большевики, «дьяволы».

Я говорю, конечно, не о каком-нибудь 4-м Интернационале, не отрицаю самосознанья национального, не хочу сказать, что народы России слились, идентифицировались (неловко даже оговариваться, но, кажется, нужно). Нет, у народа еврейского свой «лик», у русского — тоже свой, другой; и они не одинаковы, и это хорошо. Я говорю не об одинаковости, я беру простой и жгучий вопрос о равенстве нашем, сейчас, перед лицом одного несчастья, одного врага — и о нашем долге перед одной общей родиной Россией.

И тут я скажу прямо: мы, русские, больше и глубже чувствуем равенство с евреями, чем евреи с нами. Мы не обособляем себя, не можем. Взывая о помощи гибнущему населению России — ни один русский не отделяет русских от других, там страдающих народностей, не думает (просто в голову не приходит), что его долг сначала помочь русским, а потом уж всем остальным. Между тем, многие (не скажу — все) еврейские деятели, несомненно, обособляют свой народ, выделяют его из всей массы одинаково погибающих. В линии разделения наднационального у рядового еврея нет еще той твердости, до которой дошли мы. Это слишком понятно… Но факт равенства — есть факт объективный, мудрость требует учитывать его, и даже мудрость практическая.