Демократия по чёрному (СИ) - Птица Алексей

— Его зовут Аль-Максум!

— Рабих аз-Зубейра.

— Я услышал тебя Палач, и ты получишь его тело, даже если оно будет на вес золота, но это будет не сейчас. Если тебе нужны ещё люди, то мои воины в твоём распоряжении. Ты волен выбрать себе наиболее достойных. Да вернётся к тебе твоя душа… Кат.

Глава 16 Финансы

Майкл Левинс довольно потирал обе руки. Очередной груз, пришедший из Африки, оказался выше всяких похвал. Алмазов было немного, но все отменного качества! Кроме того, среди них были и очень редкие, чёрного цвета. А эти безумно красивые ткани, сделанные из неведомого материала. Куда там обычной мануфактуре. В этих тканях царил национальный колорит Африки и особо модного сейчас Египта.

Всё было распродано в кратчайшие сроки, и по самым высоким ценам, что несказанно радовало. Полученные эликсиры радовали разнообразием, отменным качеством и огромной востребованностью. Очередь на африканские снадобья была расписана на три месяца, и каждый хотел купить их в первую очередь.

Даже отец, старый Авраам Левинсон, кряхтя поинтересовался, не прислал ли негр что-нибудь для бодрости, здоровья и долголетия. И с удовлетворением воспользовался присланной «Утренней зарёй» и мазью от болезней суставов, сделанной на основе змеиного яда. Ох, уж этот Мамба!

Но, наряду с приятными, были и не очень приятные новости. Вместе с грузом прибыли и двое сопровождающих. И, что особенно неприятно, оба были евреями, точнее, евреем был один, второй… был не лучше.

Из разговора с ними Левинсон понял, что сверхдоходы у него закончились, уступив место тяжёлой нудной работе по зарабатыванию денег.

— Эх, Феликс… как было удобно работать с немцем. Всё чётко, быстро, без суеты, и особо не торгуясь. Этот же… Шнеерзон, и второй с ним, сын цыганки и румына, родивших его под кустом, где-нибудь под Кишинёвом, уже всю душу из него вытянули, требуя повышения закупочной цены.

Шнеерзон «прошвырнулся» по окрестным аптекам и лавкам экзотических товаров, приценился, так сказать. Вернувшись из своего вояжа, он безапелляционно заявил об обмане, и потребовал двадцати процентного повышения оплаты.

Всё это говорилось на идиш, с упоминанием всех богов, и прочих, чисто еврейских, торговых примочек. Мойшу все эти слова нисколько не тронули. А затребованную цену он выплатил только потому, что боялся потерять источник товара, на что ему прозрачно намекнул Шнеерзон.

То, что эти двое разуют и разденут любого, Мойша понял с первого взгляда. А после того, как ему в лицо сунули проект производства… скрепок, он вообще поплыл. Шнеерзон показал изогнутую особым образом, из металлической проволоки, конструкцию, названную им скрепкой, а потом ещё и кнопку, которую смастерили из круглого металлического диска, с приделанным посередине треугольным штырём, направленным вертикально вверх.

И слово в слово передали слова Мамбы, для чего это нужно. После, продемонстрировали всё это наглядно, пришпилив кнопкой к деревянной доске лист бумаги, и скрепив скрепкой множество листов бумаги вместе.

На этом они не успокоились, и выудили откуда-то из недр пиджачного костюма свёрнутый в рулон папирусный лист, на котором была схематично изображена шариковая ручка. Впоследствии оказалось, что похожий патент был уже сделан на имя Джона Лауда в 1888 году, но эта конструкция была совершенней, и в ней были указаны многие нюансы, улучшающие её качество написания, вроде степени густоты чернил, и необходимость добавления в них масляной основы.

Стив Роджерс, вызванный для оценки данных изобретений, быстро оценил их потенциал, и помог двум авантюристам оформить на них патент, взяв за свои скромные услуги энную сумму, и добавив ещё одну причину головной боли Майклу Левинсону, занявшемуся организацией производства этой мелочевки.

Забрав свои деньги и патенты, два Леонида исчезли с поля зрения Майкла. Но он не сомневался, что это было до поры до времени, и оба ещё появятся, и проявятся с самой необычной стороны.

Так и оказалось. Приодевшись в достойный «прикид», они отправились в Луизиану, а там, перебравшись в Новый Орлеан, принялись осваивать все местные подпольные казино. Выбор был достойнейший. Рулетка, бильярд, покер, преферанс, банальные кости, наконец.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Во всём этом оба «товарища» были специалистами самого высокого класса. Шнеерзон, в основном, специализировался на картах и рулетке, а Леон — на бильярде, и игре в кости. Деньги у них были, желание и умение играть тоже. И колесо фортуны закрутилось.

Деньги, женщины, вино, карты, кости, домино. Через две недели откровенного загула и азартных игр, они вернулись обратно, став богаче в три раза, и обретя множество полезных связей, как в игорном бизнесе, так и среди игроков. Многие были им должны, а карточный долг — это святое, в этой специфической среде. Отчаявшиеся в проигрыше женщины готовы были расплатиться с ними своим телом.

Ну, этого добра они уже отведали сполна, и Шнеерзона интересовали связи и знакомства той или иной дамы, а не её зрелые, или не очень, прелести. Его обычно молчаливый спутник был полностью с ним согласен. Через них, и других должников, а также тех, кому они великодушно простили долг, или показательно проиграли, они наладили связи с местными контрабандистами, и откровенно уголовными элементами.

С помощью этих связей была закуплена очередная партия оружия, так необходимого Мамбе. Товар был оформлен как поставки в американскую армию, но кто там будет искать партию новых магазинных винчестеров, которую никто и не ожидал.

Оружейным фирмам нужны деньги, проигравшимся офицерам тоже нужны деньги, Лёне тоже нужны деньги, а Мамбе нужно оружие. Лёня уважал Мамбу, Мамба уважал Лёню, а что ещё нужно бедному еврею, кроме денег, которых ему тоже дал Мамба, правильно, уважение.

Кроме оружия, Шнеерзон со своим другом купили оборудование для штамповки монет, а также несколько сот килограммов серебра. На будущее, новые друзья из Техаса заверили его о контрабандных поставках отличного мексиканского серебра.

Обстряпав ещё пару тёмных делишек, они отчалили на пароходе в Африку. В порту Нового Орлеана новые знакомые заверили Шнеерзона, что скоро у него появится и свой пароход. Не новый, конечно, но ещё крепкий. Бермудский треугольник — такая страшная вещь, тонет там невозможно сколько кораблей, а то и пропадают без вести.

А так, найдёшь пароход, например, в порту Кабинды, с экипажем, но без названия. Название придумал, порт приписки обозначил новый. И вот пароход, под названием «Чёрное солнце Африки», вновь бороздит океанские просторы, не заходя, впрочем, в европейские воды.

Ефим Сосновский с удовлетворением запечатал конверт международной почты, и отправил его с первым судном, зашедшим в порт Кабинды.

Облокотившись на деревянную стойку маленькой конторки, располагавшейся в убогой глиняной хижине, над деревянной дверью которой красовалась надпись на португальском «Banco», он мечтательно обвёл взглядом хлипкую и скудную обстановку.

— Ничего, я докажу вам всем! Я… Фима Сосновский, стану первым банкиром Африки, а вы все будете молить меня о кредитах, — сказал он вслух и погрузился в расчёты, раскрыв на первой странице девственно чистую бухгалтерскую книгу.

«Фима, Фимочка, сыночек», — заливалась слезами над письмом сына его рано постаревшая мать, урождённая Гинзбург, наследница одной из младших ветвей знаменитого рода российских банкиров и баронов.

Неизвестное лицо перевело на счёт Горация Гинзбурга сумму, которую проиграл на бирже Фима, когда в 1892 году рубль резко подешевел и все долговые обязательства повисли на банкирах.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Государство не пришло на помощь Гинзбургам, а Фима, который попал не в ту струю, вынужден был бежать, как оказалось впоследствии, в Африку, чтобы не сесть в тюрьму. А ведь Гинзбурги когда-то дали Российский империи в долг десять миллионов рублей, на ведение Крымской войны, отказавшись от процентов, и получив за это титул баронов.

Но всё течёт, всё меняется, и Александр III не стал помогать баронам. Гинзбурги, потеряв миллионы, усвоили урок, и переключились на золотодобычу. Гораций Гинзбург, получив на свои счета сумму, потраченную Ефимом Сосновским, был изрядно удивлён, если не сказать, ошарашен.