Дерзость надежды. Мысли об возрождении американской мечты - Барак Обама

Далеко не каждая правительственная программа оказывалась столь эффективной, как от нее ожидали. С некоторыми функциями лучше справлялся частный сектор, так же как иногда рыночные меры приводят к тем же результатам, что и жесткое регулирование, причем с меньшими затратами и большей гибкостью. Высокие предельные ставки налога, которые действовали, когда Рейган пришел к власти, может быть, и не сдерживали стимулы к работе и инвестициям, но не в лучшую сторону влияли на решения инвесторов и в конечном счете привели к затратной экономике и появлению массы законных способов уменьшить суммы выплачиваемых налогов. И хотя система пособий определенно вытащила из нужды многих американцев, она же стала настоящей катастрофой для трудовой этики и стабильности семьи.

Рейган был вынужден договариваться с Конгрессом, где тогда в большинстве были демократы, и поэтому так и не осуществил свои далеко идущие планы по сокращению правительства. Но именно он радикально поменял условия политических дебатов. Протест среднего класса против налогов стал данностью общегосударственной политики и положил предел расширению правительственных структур. Для многих республиканцев невмешательство в деятельность рынка стало прямо-таки принципиальной позицией.

Конечно же, многие избиратели во времена экономических катаклизмов продолжали возлагать надежды на власть, и призыв Билла Клинтона к более активному вмешательству правительства в экономику помог ему пройти в Белый дом. После катастрофического провала его плана здравоохранения и выборов 1994 года в Конгресс, на которых выиграли республиканцы, Клинтон умерил свои амбиции, но сумел достичь некоторых целей, которые декларировал Рейган. Сказав «до свидания» эре большого правительства, Клинтон законодательно реформировал политику увеличения благосостояния, уменьшил налогообложение среднего класса и малоимущих рабочих, принял меры по уменьшению бюрократии и волокиты. И именно Клинтон довершил то, что так и не сделал Рейган, — он навел порядок в финансовой системе при одновременном уменьшении уровня бедности и скромном финансировании образования и профессионального обучения. К окончанию работы Клинтона казалось, что достигнуто некое равновесие — небольшое правительство, способное обеспечить социальные гарантии, которые первым ввел Франклин Делано Рузвельт.

Но капитализм не стоит на месте. Политические меры Рейгана и Клинтона стрясли жир с либерального «государства всеобщего благосостояния», но никак не могли изменить такие реалии, как международная конкуренция и технологическая революция. Рабочие места так и уплывают за границу — и не только в тяжелой промышленности, но и все больше в секторе обслуживания, как, например, компьютерное программирование. Бизнес продолжает бороться с высокими затратами на здравоохранение. Америка ввозит гораздо больше, чем вывозит, занимает гораздо больше, чем отдает.

Не имея ясной концепции управления, администрация Буша и ее союзники в Конгрессе ответили тем, что довели консервативную революцию до логического конца, то есть до дальнейшего снижения налогов, либерализации законодательства и даже до урезания программ социального обеспечения. Но, избрав эту стратегию, республиканцы вышли на свой последний бой, который они начали и выиграли в восьмидесятые годы, а вот демократы вынуждены сражаться в арьегарде, отстаивая программы «Нового курса» тридцатых годов.

Ни одна из этих стратегий больше не годится. Только урезая расходы и уменьшая правительство, Америка все равно не станет соперником Индии и Китая. Нам необходимо покончить с равнодушным созерцанием стремительного падения жизненного уровня американцев, больших городов, задыхающихся от смога, и нищих, заполонивших наши улицы. Устранив торговые барьеры и подняв планку минимального заработка, мы тоже мало чего добьемся, если только не решим конфисковать все компьютеры в мире.

Но наша история убеждает нас, что не всегда нужно делать выбор между вялой, управляемой правительством экономикой и хаотичным, беспощадным капитализмом. Она доказывает, что из экономических потрясений мы можем выйти, став сильнее, а не слабее. Как и наши предшественники, мы должны постоянно спрашивать себя, какие самые разные политические меры создадут динамичный, свободный рынок и всеобщую экономическую безопасность, поощрят предпринимательскую инициативу и подвижность. В качестве ориентира мы можем принять простую максиму Линкольна: сообща, то есть при помощи правительства, нужно делать только то, что нельзя сделать так же хорошо поодиночке.

Другими словами, мы должны руководствоваться тем, что действует.

Какой вид может принять этот новый экономический консенсус? Я не скажу, что знаю все ответы на все вопросы, да и подробный анализ экономической политики США требует нескольких томов. Но я могу привести примеры, в каких случаях мы можем выйти из тупика; когда, по заветам Гамильтона и Линкольна, мы можем вкладывать в инфраструктуру и свой народ; как мы можем обновить и перестроить тот договор, которым в свое время скрепил общество Франклин Делано Рузвельт.

Начнем с тех вложений, которые могут сделать Америку конкурентоспособной на мировом рынке: вложений в образование, науку, технологии, энергетическую независимость.

Всю нашу историю образование было и остается стержнем договора между государством и его гражданами: лучшей жизни достойны трудолюбивые и ответственные. А в мире, где образование определяет вашу цену на рынке труда, где ребенок из Лос-Анджелеса должен соревноваться не только с ребенком из Бостона, но и с миллионами сверстников из Пекина и Бангалора, слишком многие американские школы не выполняют свои обязательства по этому договору.

В 2005 году я посетил школу в Торнтоне, южном пригороде Чикаго, в которой большинство учеников — темнокожие. Мои сотрудники вместе с учителям і і организовали встречу с молодежью города; в каждом классе не одну неделю анализировали, что больше всего волнует учеников, потом сформулировали вопросы и пер едали их мне. На встрече мы говорили о росте насилия в районе, о нехватке компьютеров в классах. Но самый главный вопрос оказался таким: школьный округ не мог обеспечить здесь учителям полную занятость, поэтому школа закрывалась в полвторого дня. Урезанное расписание не позволяло ни провести лабораторную работу, ни дополнительно заняться иностранными языками.

Меня спросили: «А почему нас так обделяют? Кажется, нас и в школе никто не ждет».

Они хотели учиться.

Мы уже привыкли к таким историям, к бедным ребятишкам из черных и латиноамериканских кварталов, где школы не могут подготовить их даже к жизни в старом индустриальном обществе, не то что в веке информации. Но проблемы нашего образования нельзя сводить только к школам в бедных районах. Сегодня у американцев высочайший среди развитых стран процент отсева из государственных школ. Ученики старших классов показывают худшие знания по математике и естественным наукам, чем их зарубежные сверстники. Половина подростков не имеет понятия об элементарных дробях, половина девятилетних не умеют ни делить, ни умножать, и, хотя количество поступающих в высшие учебные заведения в целом повысилось, только двадцать два процента абитуриентов достаточно подготовлены, чтобы пройти университетский курс английского языка, математики и естественных наук.

Не думаю, что правительство в одиночку способно изменить эту статистику. Главная ответственность лежит на родителях — именно они должны воспитать в своих детях трудолюбие и стремление к знаниям. Но и родители вправе ожидать, что правительство, через систему государственных школ, примет равное участие в образовательном процессе, точно так же, как оно делало это раньше.

К сожалению, вместо решительных перемен и коренных реформ нашей школы, которые позволили бы детям из Торнтона получить работу в компании «Гугл», правительство вот уже почти двадцать лет занималось мелким ремонтом и культивировало посредственность. Возможно, это результат идеологических баталий, одновременно и предсказуемых, и уже устаревших. Многие консерваторы утверждают, что в решении проблем образования деньги не играют решающей роли; что проблемы государственных школ вызваны исключительно неудачными бюрократическими мерами и бескомпромиссной позицией учительских профсоюзов; что единственным выходом может быть ликвидация государственной монополии при помощи ваучеров. В то же время левые часто защищают совершенно невозможное существующее положение дел и утверждают, что только деньги спасут систему образования от полного развала.

На самом деле неверны обе точки зрения. Деньги важны для образования, иначе разве стали бы родители столько платить, чтобы жить в хорошо финансируемых пригородных школьных округах? Множество городских и сельских школ страдают от переполненных классов, устаревших книг, допотопного оборудования, а учителя вынуждены на свои деньги покупать простейшие учебные пособия. Но нельзя отрицать, что управляются государственные школы так же из рук вон плохо, как и финансируются.