Сотый рейс «Галилея» - Евгения Лопес
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
По металлической обшивке шлюпки градом забарабанили пули. Ник в нагрудном кармане Алана завозился, забеспокоился.
— Проснулся, наконец, — усмехнулся Алан, приоткрывая иллюминаторы, и в следующую секунду воскликнул — Эй, ты куда?
Ник, не обращая внимания на хозяина, вылетел из кармана и устремился через щель в окне наружу, где сразу бесстрашно бросился в бой: он налетал на охранников, кусал, мелькал перед глазами, вынуждая отмахиваться, отвлекая и мешая стрелять, сам же ловко уворачивался от ударов.
— О таком помощнике можно только мечтать, — засмеялся Дайо.
Сражение закончилось быстро: Дайо стрелял молниеносно, не целясь, но не сделал ни одного промаха. Алану тоже удалось усыпить четверых, одного — Эните. Через четверть часа все стихло.
Друзья вышли, и, обходя спящие тела, направились к зданию, как вдруг возле шлюпки послышался шорох…
— Алан, сзади! — отчаянно крикнула Энита.
Алан обернулся и увидел направленное на него дуло лазерного пистолета: начальник охраны, очевидно, прятался под шлюпкой и, оставшись незамеченным, дождался их выхода. Но, прежде чем у в голове у землянина успела пролететь хоть одна мысль, рядом раздался громкий хлопок, и через секунду пистолет полетел в одну сторону, его владелец — в другую. Увеличившийся Ник в один прыжок оказался на номийце, и, встав ему на грудь мощными лапами, рычал и скалил зубы.
Алан прерывисто вздохнул и вытер лоб.
— Спасибо, Ник, дружище…
Пока он приходил в себя, Энита и Дайо отстегнули пояса от своих комбинезонов и связали нападавшему руки и ноги.
— Теперь пойдемте скорей искать принца, — позвал Алан, указав на ряд дверей, за которыми, очевидно, располагались камеры.
Однако Ник и тут опередил их: подскочив к пятой слева двери, он принялся царапать ее и жалобно скулить. Друзья подбежали; Алан открыл крохотное оконце и заглянул внутрь.
— Да, это Рилонда! Принц здесь!
И в этом возгласе выплеснулись все чувства, скопившиеся в нем за пять последних дней.
Глава 4. ПЛЕН
Сколько дней?
Два — до. Это когда он еще держался. Остальные — после. Он не знает, сколько.
Обессиленность и боль, боль, боль…
Кажется, в теле не осталось ни одной клеточки, которая не кричала бы от боли.
Тяжелая голова. Тяжелые веки. Тюремные стены нависают и давят… Давят…
Больно дышать.
Дурацкая, нелепая генетическая болезнь. Никто и не узнал бы о ней, если бы не…
Жигонда. Кажется, они с отцом росли вместе. Отец доверял ему, как брату. Доверял и он, принц, хотя начальник службы безопасности никогда не был ему особенно приятен. И тогда, ночью, у него не возникло никаких сомнений…
Жигонда разбудил его около трех часов.
— Ваша звездность, вставайте, король срочно приказал привести Вас к нему. Он хочет сообщить что-то важное.
— Что случилось, Жигонда?
— Его звездность не уполномочил меня сообщать новости. Он хочет переговорить с Вами лично и именно сейчас.
— Хорошо…
С трудом разлепив глаза и поднявшись с постели, он натянул джинсы, футболку и проследовал за Жигондой к выходу. И понял, что его ведут вовсе не к отцу, только когда в коридоре начальник службы безопасности, обернувшись, выстрелил парализующими пулями в Урганду, который дежурил у двери. Но было уже поздно: в следующую секунду ему в руку вонзился шприц с неизвестным препаратом; усмешка Жигонды поплыла перед глазами, и сознание отключилось.
Очнулся он здесь, в этом каменном мешке размером два на два метра, без окон, и сразу понял все. Жигонда предал его, и похитителям, (а это, конечно, вергийцы), известно и о его генетической болезни, и наверняка — о работе с Веландой. Значит, они будут требовать формулу вещества — излучателя. Под страхом неизбежной смерти… Значит, ему осталось жить пять-семь дней.
Он попытался исследовать свою тюрьму, но исследовать было нечего: везде — на полу, потолке, стенах — плотно пригнанные каменные плиты, ни единой щели. Убежать действительно невозможно. Из мебели — только низкая деревянная кровать, на которой ему, видимо, и придется умирать…
А может, еще рано отчаиваться? Ведь отец наверняка окружит Вергу, пригрозит Дильмуну, — он не позволит вергийцам убить Атонского принца. Ну конечно, его положение вовсе не безнадежно!
Он уселся на кровать и принялся ждать визита Дильмуна. Через полчаса дверь действительно отворилась, и в камеру вошел человек.
Но это был не Дильмун.
— Господин А-Тох? — недоуменно воскликнул принц.
Председатель главной партии удовлетворенно улыбнулся.
— Вот видишь, ты тоже подумал, что это сделали вергийцы. Так думают все, в том числе и король Гаренда. И хотя Дильмун все отрицает, ему никто не верит.
— А… что хотите вы?
— Формулу. Формулу излучателя.
— Нет, — коротко ответил принц.
— Подожди, не горячись, — А-Тох снова улыбнулся. — Выслушай меня до конца.
— Ну хорошо, говорите, хотя я не вижу в этом смысла.
— Возможно, сейчас увидишь. Изложу все по порядку. Дело в том, что я всегда скрывал от всех истинное положение дел на Номе. А оно таково, что жителей у нас вовсе не десять миллиардов, как сообщается в официальных источниках, а двадцать. Двадцать миллиардов! Мы пытались бороться с этим, накладывая ограничение на рождаемость различными законами, но практически безуспешно. Нам не хватает места, не хватает ресурсов на нашей планете, мы задыхаемся. Продукты, вода стоят баснословно дорого, люди нищают, уровень жизни стремительно падает. Мы в шаге от катастрофы. Нам жизненно необходимы новые территории… Я давно слежу за тобой, принц Рилонда. Ты очень умен, а у меня нет детей, и в моем окружении нет ни одного достойного человека. Открой мне формулу вещества-излучателя, и я сделаю тебя своим преемником. Мы очистим для номийцев остальные планеты. Ты будешь властелином Вселенной! — «Очистим остальные планеты» — это значит «убьем сорок миллиардов человек»?
— А что люди? Мусор. Большинство из них не развились дальше инстинктов. Они вечно чего-то требуют, вечно лезут не в свои дела. Ради животных удовольствий они бессовестно убивают и предают. Но номийцы не такие. Наша философия позволяет выращивать дисциплинированных, послушных и абсолютно управляемых членов общества. Только представь — все пять планет — твои, а на них — двадцать, а впоследствии и больше, миллиардов вымуштрованных, до самозабвения преданных тебе подданных!
— А Вам не кажется, что лояльности подданных следует достигать не запугиванием или оболваниванием, а уважением к ним и улучшением условий их жизни?