Красив и очень опасен - Энн Стюарт

Стучать в дверь она не стала. Шон вопреки, а возможно, и благодаря огромному количеству поглощаемого виски спал очень чутко и мог легко пробудиться от малейшего шума. Кэссиди прикоснулась к ручке с опасением — а вдруг Ричард запирался на ночь. Однако ручка легко опустилась, и дверь распахнулась.

Кэссиди и сама не знала, чего ей ожидать. После возвращения в Нью-Йорк она еще ни разу не была в комнате брата, и поэтому воображение рисовало ей картины то ли сатанинских ритуалов, то ли интерьера тюремной камеры.

Однако при лунном свете, проникающем через незашторенное окно, спальня казалась такой же, как и прежде. Южный стиль, узкие кровати, чистое белье. Обе кровати, составленные рядом, пустовали. Одна была застлана, а вторая разобрана, и постель смята. Кэссиди оглянулась по сторонам и увидела его.

Тьернан стоял у окна, силуэт его четко вырисовывался в лунном свете. Хотя лицо было в тени, Кэссиди видела, как поблескивают его глаза.

Войдя в комнату, она прикрыла за собой дверь.

— Только не делайте поспешных выводов, — строгим голосом предупредила она.

Тьернан не шелохнулся. Кэссиди задыхалась в своем многослойном одеянии, а вот ему, судя по всему, было прохладно. Он был облачен в одни лишь джинсы, а из раскрытого окна тянуло ночной прохладой. Свежий ветерок ерошил черные волосы Тьернана, а потом приятно, почти игриво задувал в лицо Кэссиди.

— Я и не помышлял, — ответил Тьернан. — Я давно уже привык, что действительность крайне редко соответствует ожиданиям. И уж никогда моим.

Кэссиди не собиралась оспаривать его утверждение.

— Мой отец умирает, — с места в карьер заявила она.

— Знаю.

— Откуда?

— Он сказал мне.

При всем желании Тьернан не мог бы ударить ее больнее. Причем он наверняка это знал.

— Я вам не верю.

— Верите. Это ведь совершенно в духе вашего отца. Держать в неведении собственную семью, но проболтаться незнакомцу. Собственно говоря, я и не согласился бы работать с ним над книгой, если бы не знал наперед, что это его последний шанс. Я сразу понял: запороть эту книгу он себе позволить не может.

Кэссиди еле слышно всхлипнула, и Тьернан направился к ней в темноте.

— Ведь не думали же вы, что он признается в своей хвори вам или Мабри? — спросил он. — Не такой человек Шон. Он не из тех, кто просит о помощи, и уж тем более женщин из собственной семьи. В особенности тех, перед кем более всего виноват.

— Да, к моей матери он бы за помощью никогда не обратился, — вздохнула Кэссиди.

— Я имею в виду вас, Кэссиди. Он прекрасно понимает, что обошелся с вами дурно, в этом сомнений быть не может. Чувство вины перед вами грызет и гложет его душу, как рак, который сейчас вгрызается в его тело. Причем в обоих случаях Шон совершенно бессилен что-либо сделать. Он таков, каков есть, и бесполезно даже пытаться изменить его.

— Я его не брошу, — упрямо заявила Кэссиди. Даже в темноте она различила его улыбку.

— Вот, значит, что вас заботит? Вас так и подмывает сбежать от меня, но бросить отца вы не способны. Да, мы повязаны друг с другом, как карточная колода. Главный вопрос звучит так: кто умрет первым?

— И вы со свойственной вам добротой решили пощадить мои тонкие чувства, — съязвила Кэссиди.

— У вас железный характер, Кэссиди, — сказал Тьернан. — Это и слепому видно. Бог знает, сколько вам пришлось вынести от вашего папаши, но в решающий миг вы вновь готовы пожертвовать собой ради него. Даже мне не удалось вас запугать. — Он шагнул вперед и оказался в полосе лунного света. Теперь Кэссиди ясно видела его лицо. Вдоль щеки от самого глаза протянулась багровая царапина, и Кэссиди с трудом подавила в себе желание прикоснуться к ней.

— Что с вами случилось? — хрипло прошептала она, даже не заметив, как ее пальцы непроизвольно сжались в кулаки.

Тьернан протянул руку и взял Кэссиди за запястье, но не попытался разжать ее кулачок. Вместо этого он просто медленно провел кончиками пальцев по тыльной стороне ее ладони, а затем прикоснулся к перстеньку.

— Мне досталось по заслугам, — ответил он.

У нее это совсем из головы вылетело. Она напрочь позабыла, как в порыве гнева ударила его по щеке. Хотя причину своей вспышки помнила прекрасно. Кровь бросилась Кэссиди в лицо, и она судорожно сглотнула. Сердце бешено заколотилось.

— Вы так и не спросили, зачем я сюда пришла, — дрогнувшим голосом выдавила она.

— А я это и сам знаю. — В полутьме сверкнула его белозубая улыбка. — Вы пришли сказать, что вам все осточертело и обрыдло, и чтобы я оставил вас в покое. Причем вы собираетесь не попросить, а потребовать. Отныне мне возбраняется давать волю рукам, дерзить вам, подначивать, да и вообще я должен забыть о вашем существовании. Вы же останетесь здесь и будете, как и подобает примерной дочери, ухаживать за больным отцом. Проявлять свою невостребованную любовь. Словом, станете образцовой пай-девочкой. Мне же следует держаться от вас поодаль и не мешать. Впервые в жизни вы решили, что настала пора выполнить свой священный дочерний долг, и уверены, что я соглашусь на все ваши требования.

Кэссиди не стала оспаривать эти заявления, хотя у Тьернана и был настоящий талант переворачивать все с ног на голову.

— У вас нет выбора, — промолвила она. От его улыбки повеяло могильным холодом.

— Выбор есть всегда, — сказал он, по-прежнему не выпуская ее руки. — Я заключу с вами сделку.

— Никаких сделок.

Тьернан пропустил ее реплику мимо ушей.

— Условия приемлемы для нас обоих. Мы оба получим то, что нам нужно, хотя и не все. Назовите это сделкой или компромиссом, как угодно.

— Вы не способны дать то, что мне нужно, — возразила Кэссиди. — Даже частично.

— Вот как? Это зависит от того, что именно мы имеем в виду. Верно, я не могу спасти вашего отца, и никому это не под силу. Слишком долго он бросал вызов судьбе, уверенный в собственном бессмертии. И еще я не могу заставить его любить вас. Он и так уже вас любит в меру своих возможностей. Гораздо сильнее, кстати, чем вы думаете.

— Тогда что вы можете мне предложить? — с вызовом спросила Кэссиди. Эх, надо бы вырвать руку из его лапищи! Однако прикосновение его длинных сильных пальцев было настолько завораживающим, чуть ли не гипнотизирующим, и Кэссиди не могла заставить себя оторвать руку.

— Любовь, вернее, отличный секс, о котором вы только мечтать могли, — негромко и спокойно ответил Тьернан. — Но вы в нем не нуждаетесь, не правда ли? Вы были настолько заняты, отгораживаясь глухими заборами от любой боли, что совсем перестали жить. А зря, никакое существование немыслимо без боли. Жизнь — это боль с момента рождения и до самой смерти. Вы только должны решить для себя, выбираете ли вы жизнь.