Заговор против маршалов. Книга 1 - Еремей Парнов

17

В Шартре, отстоящем в восьмидесяти восьми кило­метрах к юго-западу от Парижа, жадно расхватывали специальные выпуски ведущих газет с фотографией Тухачевского перед зданием военного министерства. (Слева от маршала стоял Венцов, по правую сторону — военно-воздушный атташе Васильченков.) На другой день она появилась в четырнадцатом номере «Правды» со ссылкой на «Франс Пресс».

О содержании беседы с господином Мореном не было сказано ни полслова.

Кортеж машин с флажками обеих стран проехал через мост на реке Эр и, попетляв по узким улочкам вок­руг древнего готического собора, вырвался на современ­ную автостраду, ведущую к военному аэродрому. На каждом километре стояла охрана.

Летное поле, покрытое жалкими кустиками пере­зимовавшей травы, блестело лужами. Приземлившийся биплан с трехцветными кругами на выгнутых крыльях, протянуло по скольжине до самых ангаров. Он едва успел развернуться, вздыбив колесами желтую воду.

—      Недаром Иероним Петрович так ратует за твер­дые покрытия,— шепнул Тухачевский Васильченкову.— Скоростная авиация требует совершенно новых аэродромов.

—       Командарм первого ранга Уборевич будет вместе с нами на оборонных заводах в Гавре, товарищ маршал. Получается слишком плотный день. Утром посещение министра иностранных дел Фландена, затем маршал Петэн и поездка в Гавр, а вечером Владимир Петрович дает обед.-      

—      Вы предлагаете внести изменения в программу? Отказаться от Гавра?

—      Никак не возможно, товарищ маршал.

—      Тогда о чем разговор? — Тухачевский достал из чехла бинокль.

На взлет вырулили истребители.

Звено за звеном они вонзались в зенит, виртуозно вырисовывая фигуры высшего пилотажа: замедленные и восходящие бочки, иммельманы, повороты и перево­роты на горке, пикирование.

—      Великолепное мастерство,— похвалил Тухачевс­кий полет сомкнутым строем. Словно связанная неви­димой нитью, эскадрилья кружила по восходящим и нисходящим спиралям и падала в пике под сорок пять градусов.

—      Не хуже, чем у нас в Щелково,— шепнул Васильченков.

«Не хватает только, чтобы истребители «Моран» выстроили в небе имя вождя»,— подумал Михаил Ни­колаевич.

—      Поздравляю, генерал,— сказал он, приблизясь к Пикару, замещавшему начальника воздушного шта­ба.— Образцовая техника пилотажа.

Летчики и впрямь работали превосходно. Но ма­шины едва ли могли выдержать соревнование с истре­бителем Мессершмитта. Еще слабее оказались бомбар­дировщики. Старые «Амио» годились разве что для ноч­ного полета, а новым — со стрелком-радистом в хвос­те — все-таки недоставало скорости.

Настоящей бомбардировочной авиацией Франция фактически не обладала. Англичане и немцы ушли впе­ред минимум на три года.

Страна, зажатая между двумя фашистскими хищ­никами, проявляла поразительную беспечность. Оружие и боеприпасы устаревших типов. Новейшие образцы будут поставлены на поток только к сороковому году. До сих пор ведутся ожесточенные споры о снарядах. Никто не знает, сколько их может понадобиться: три, четыре или же пять миллионов в месяц. Одни стоят за сталь — эффективнее, другие с пеной у рта ратуют за чугун — дешевле. Идут бесконечные дебаты по по­воду новых типов взрывателей и мин, а производство стоит. Лучше бы уж просто скопировали у немцев. Пе­чальнее всего то, что обстановка с вооружением до тош­ноты напоминает родные картины. Единственное, в чем французы сумели продвинуться, так это стопятимиллиметровое орудие. Его уже поставили на конвейер вместо прежнего — семьдесят пять.

По дороге в Париж Васильченков вновь выразил беспокойство:

—      Я чего опасаюсь, товарищ маршал? На беседу с Петэном у нас остается от силы полтора часа. Кто его знает, как он себя поведет. Старикан хоть и в отставке, но с ним здесь очень считаются. Министры и те на пок­лон едут.

—       Мы в лучшем положении. Не мы к нему, а он к нам. Улавливаете различие? И вообще позвольте спро­сить: вы предлагаете решение или сами являетесь частью проблемы?

К общему удовлетворению все благополучно ула­дилось: и с заводами, и с Петэном, и с торжественным завтраком.

Старый маршал явился в полпредство с многочис­ленной свитой.

Советскую сторону представляли Тухачевский, Убо­ревич и Венцов. Запись вел помощник военного атташе полковник Кирилов.

После обмена дежурными любезностями необычай­но подвижный восьмидесятилетний старец ринулся в атаку:

—       Слушайте, господа! — он сердито фыркнул, про­дув седую щеточку усов.— Неужели вы не можете воз­действовать на коммунистов, чтобы они не разлагали нашу армию и нашу страну? Мы же разумные люди, профессиональные военные! Давайте выработаем об­щую позицию. Прямо здесь. Торезу и Кашену останется лишь подчиниться. Надеюсь, вы возьмете это на себя.

Тухачевский и Уборевич изумленно переглянулись. Михаил Николаевич никак не ожидал подобной наив­ности от человека, просидевшего брюки на высоких постах. «Выжил из ума? — невольно возник вопрос.— Или дурак от природы?»

Досье Анри-Филиппа Петэна рисовало несколько иной образ.

Он родился в той благословенной части Франции, где люди отличаются несокрушимым упрямством и от­менным здоровьем. Образование получил в знамени­том Сен-Сире, кузнице кадров высшего офицерского состава. Не блистая ни талантами, ни даже пороками, могущими привлечь внимание начальства, медленно рос в чинах. К началу войны четырнадцатого года дос­лужился до полковника и в пятьдесят лет получил пехотную бригаду. До вершины карьеры оставался пос­ледний шаг, ибо в личной карточке значилось: «Не продвигать выше бригадного генерала».

Как и Гинденбурга в довоенной Германии, Петэна считали ординарным штаб-офицером. Но волей случая предание связало его имя с героической защитой Вер­дена. Суровый упрямец с ясными голубыми глазами неожиданно оказался любимцем нации и, минуя про­межуточные стадии, выскочил прямо на Олимп. В сем­надцатом году он уже на посту главнокомандующего.

Еще в «Эколь де Герр»[11] Петэн проповедовал идею непрерывного наступления, «проводимого без всяких колебаний». Война предоставила возможность на прак­тике и в гигантских масштабах проверить теорию. Ре­зультаты оказались плачевными. Петэн положил мно­жество пехотинцев, бросив их, без необходимой артпод­готовки, на пулеметы кайзера.

Эти эскацады, дорого стоившие армии, заодно с про­чими просчетами высшего командования довели солдат до отчаяния. Вспыхнули бунты. Петэн подавил их со всей решительностью. По его приказу в восставших полках, как во времена римских цезарей, был расстре­лян каждый десятый.

После подписания мира он вышел в отставку. Но когда в двадцать пятом году понадобилось усмирить восставших риффов в Марокко, республика вспомнила героя. В эту кампанию одним из офицеров его штаба был полковник де ла Рокк.

Маршал вновь встретил старого товарища уже в Па­риже, где тот основал фашистского толка организацию бывших фронтовиков. Имя Петэна немало способство­вало укреплению авторитета «Боевых крестов». Он стал их кумиром. После неудачного февральского путча 1934 года Думерг предложил ему пост военного ми­нистра в своем кабинете. Вкус власти оказался весьма притягательным. Пламенный католик, чье мышление ограничивалось рамками служебного устава, сделался на старости лет заядлым политиком. Лидеры правых партий частенько предпочитали дом маршала кабинету премьера в особняке Матиньон и палате депутатов в Бурбонском дворце. Вот почему для поддержки догово­ра столь важен был хотя бы нейтралитет «теневого президента».

Петэн начал почти с ультиматума, чего, надо приз­наться, вряд ли кто ожидал.

Тухачевский вновь бросил выразительный взгляд на Иеронима Петровича. Уборевич терпеливо разъяснил позицию Советского правительства. Ссылаясь на крае­угольные положения марксизма и высказывания това­рища Сталина, попытался внести некоторое успокоение. Но его доводы явно не достигали цели. Пришлось руба­нуть сплеча:

—       Скажу вам так же прямо, господин маршал, по-солдатски. Если вы сами крепко сидите в седле, вам нечего опасаться. Мы не собираемся экспортировать ре­волюцию.

—       Смею уверить, что будь у нас желание разложить чью-либо армию, то в первую очередь мы бы обратили внимание на германскую,— добавил Тухачевский.