Семь недель до рассвета - Светозар Александрович Барченко

погрузиться в сонную пустоту, раствориться в ней, были последней вспышкой в его сознании. Он пытался удержать их в себе, потому что они казались ему важными, как откровение.

Утром Михаил Сергеевич проснулся со смутным ощущением совершенной ошибки. Такое случалось с ним дома, когда, возвратившись с работы, неожиданно, припоминал попавшую в документацию неточность, и потом до следующего дня одолевала его тревога, покуда не исправлял он допущенную накануне оплошность.

Сперва Конохова удивило беспричинное это ощущение. Но стоило ему только представить, как зевал он за столом, а затем ушел спать, не дождавшись, когда хозяйка кончит рассказывать о странном том генерале, — его захлестнуло неизбывным каким-то стыдом.

«Фу-ты, черт, до чего же глупо получилось! — думал он, поспешно одеваясь и испытывая нарастающую неловкость от предстоящей встречи с Лидией Никитичной. — Хоть беги да извиняйся перед ней за собственное душевное свинство… Да ведь поздно теперь извиняться-то, поздно… Ах, черт, как нехорошо все вышло! Что же мне делать?..»

Ему хотелось, чтобы хозяйки не было дома. Он опасливо прислушался к устоявшейся в горнице тишине и внезапно понял, что Лидии Никитичны и вправду нет в избе, а может быть, и вообще на подворье. Наверное, ушла она в деревню или же в лес, на делянку к сыну.

Конохов поискал по карманам сигареты, но, обнаружив лишь пустую пачку, почувствовал не досаду, а скорее даже некоторое удовлетворение.

«Вот и за сигаретами теперь придется идти, — как бы отвлеченно размышлял он, стремясь подавить в себе малодушное это удовлетворение и делая вид, будто вовсе не пытается оправдать свое нежелание встречаться сейчас с Лидией Никитичной неожиданно возникшей необходимостью. — Конечно, надо будет сегодня обязательно сходить в магазин. Пропадешь ведь тут без сигарет До вечера можно было бы потерпеть, пока Павел придет. А если он сегодня не придет? Да и вообще, стоит ли на него надеяться? Лучше уж прямо с утра и сходить, деревню посмотреть заодно… В кои-то веки опять сюда выберешься!..»

Выйдя на крыльцо, Михаил Сергеевич с некоторым замешательством оглядел двор. Был он аккуратно прибран, чисто подметен и от этого казался необычно просторным и опустевшим. Меченные со спины фиолетовыми чернилами куры вразвалку прохаживались вдоль поленницы. Поднимая головы, они зорко косили круглыми глазами, изредка подпрыгивали, длинно вытягивая шеи, — охотились на бабочек-капустниц, разомлевших на раннем солнцепеке. От сложенных под сараем березовых поленьев, лучисто потрескавшихся с коричневых торцов, тянуло сухим душистым теплом. Над вершинами елок прозрачно голубело небо. День снова обещал быть тихим, солнечным.

Конохов запер дверь на висячий замок и сунул ключ с привязанным к нему обрывком грязного бинта в щелку за косяком. Он нарочно положил ключ так, чтобы захватанный, грязный этот бинт высовывался хвостиком из щели и хозяйка, вернувшись, сразу бы его заметила.

Но чем ближе подходил он к Жоготову, тем сильнее беспокоился, что какой-нибудь случайный прохожий, завернув во двор, тоже увидит свисающую из щели тесемку, тотчас догадается по ней, где спрятан ключ, достанет его и сойдет в избу.

«Да откуда ему там взяться, прохожему? — соображал Конохов, поднимаясь сыпучей песчаной тропкой на изволок, к магазину. — Ну, а если и забредет, то за каким чертом он станет в избу заходить? Поживиться там нечем, разве только догадается удочки из сеней прихватить… Да кому они нужны, твои удочки?..»

Однако он все же прибавил шагу и подоспел как раз к открытию магазина.

Расплывшаяся продавщица, кое-как стянутая по талии засаленным на животе и бедрах белым халатом, топталась за низеньким палисадником — отворяла ставни. Она, казалось, со злостью резко откидывала брякающие железные щеколды, со скрипом выдирала из гнезд длинные болты. Дверь магазина была распахнута, но собравшиеся у входа люди терпеливо ожидали, пока недовольная чем-то, должно быть, невыспавшаяся продавщица первой вступит в свои владения.

Михаил Сергеевич пристроился в конце очереди, которая, неспешно втянувшись в прохладное магазинное нутро, вроде бы рассосалась, поубавилась, так что он негаданно оказался почти рядом с прилавком.

На полках громоздились банки варенья, пирамиды рыбных консервов, пестрели конфетные обертки, а рядом отражались в наклоненном зеркале бутылки с коньяком, ромом и водкой. А вот сигарет видно не было. Недоумевая, Конохов хотел уже справиться у продавщицы, как обстоят у нее дела с куревом, но та, прихватив эмалированную кружку, отправилась в другой конец магазина — наливать подсолнечное масло. Михаил Сергеевич глянул на освободившееся место и сразу заметил стоявший на полу фанерный ящик, в котором лежали вперемешку спички, сигареты «Прима» и пачки махорки.

«Разорюсь-ка я, пожалуй, пачечек на десять «Примы», — решил он, прикидывая, хватит ли ему взятых с собою денег еще и на бутылку водки. Ведь теперь он вроде бы обязан был купить водки. Хозяйка-то, конечно, для сына ту бутылку за кроватью берегла. — Впрочем, что это я нацелился? И здесь, наверное, водку с одиннадцати продавать начинают. Не стану же я полдня из-за нее вокруг магазина ходить. Ладно, перебьются они и без водки…»

Конохов достал деньги и приготовился уже ступить еще на шаг ближе к весам, когда у прилавка впереди вновь вышла некоторая заминка.

— Ты бы отпустила меня, Тося, — не видя, что там происходит, услыхал Конохов просительный вкрадчивый голос стоявшего перед ним мужчины. — Отпустила бы, Тося, слышь…

— Я тебе сказала, не отпущу, значит, не отпущу! — продавщица отвечала зло, словно болты из гнезд дергала, и Михаил Сергеевич, все еще не улавливая, о чем речь, подивился: для чего понадобилось ей удерживать около себя этого покупателя?

— Да отпустите вы его ради бога, — как бы в шутку посоветовал он неулыбчивой продавщице. — Видите, человек торопится, а вы его не отпускаете.

— А ты откудова такой шустрый выискался, чтобы тут указывать? — не принимая шутливого тона его, продавщица гневно вскинула подкрашенные брови, уничтожающе глядя на Михаила Сергеевича. — Ты мне рубли свои не суй! Господи, нажрутся с самого утра и суют, как свиньи… А ну мотай отсюдова по-хорошему, пока участкового не позвала! Ты чего, читать уже разучился или, может, неграмотный? — Она ткнула растопыренной, лоснящейся от подсолнечного масла пятерней в подвешенную над бутылками табличку, на которой значились сроки торговли спиртным, а пониже содержалось и строгое предупреждение об ответственности за нарушение этих самых сроков. — Кому было говорено — мотай?!

Михаил Сергеевич растерялся. Продавщица грозно двинулась вдоль прилавка к откидному барьерчику. И он сообразил наконец, что тот, вышедший уже на улицу мужчина тоже водки хотел купить, уговаривал продавщицу, а он опрометчиво встрял между ними и конечно же помешал им договориться. Наверное, поэтому продавщица, еще сильнее озлобясь, и его причислила к пьяницам и сейчас, быть может,