Девочка для шпиона - Фридрих Незнанский

— А все это одна мафия! — обронил Слава.

— Возможно, — не стал спорить Моисеев. — Я теперь лицо партикулярное, петлиц с погонами не ношу, поэтому клиенты меня особенно не стесняются. Народ разный приходит, в основном, конечно, подлинность документов и ценностей просят проверить. Один молодой человек приходит не часто, но регулярно, приносит доллары в банковских упаковках не нашей страны. В отличие от многих не жадный. За проверку подлинности купюр дает мне пять процентов от общей суммы.

— Хороший клиент! А большие хоть суммы?

Слава задал вопрос и проворно налил всем еще по рюмочке.

— Суммы, Слава, хорошие: от трех до пяти тысяч…

— Ты можешь хорошо подняться со своим клиентом, Семеныч! — оценил Слава.

— Если, конечно, клиента скоро не посадят, — говорю я.

Моисеев с печальной улыбкой смотрит на меня:

— Вы меня знаете, Саша, не первый год, я всегда был за торжество закона, но сколько у нас с вами было дел, когда под суд шли одни шестерки, а тузы исчезали или выходили сухими из воды. У меня глаз наметанный. У моего клиента номер один, как я его для себя называю, повадки не преступника, а военного из аристократии. Высок, спортивен, элегантен, умеет убедительно врать. Он был у меня на днях и принес на этот раз деньги россыпью, явно побывавшие в чьем-то кошельке, был озабочен, сказал, что в Кремле все сошли с ума, со дня на день надо ждать введения в Чечню подразделений российской армии. Это значит, гражданская война!

— Раньше это называлось замирением, — вздыхаю я.

Слава спрашивает:

— А фамилию интересного клиента ты не можешь сказать, Семен Семенович?

— Не могу, Слава, я фамилий не спрашиваю, ворованным не приторговываю…

— Да я не про то, Семеныч!..

— Может, и так, но это не твои клиенты, Слава, не щипачи, не медвежатники и не гопники. Таких и раньше трудно было арестовать, а теперь и подавно!

— Как сыновья, Семен Семенович? — спрашиваю я, чтобы увести разговор от больной и неприятной темы.

Парни-близнецы Миша и Гриша, сыновья Моисеева, вскоре после невразумительной истории с ГКЧП в августе 1991 года уехали в Израиль. Тогда Семен Семенович очень переживал, потому что руководство Мосгорпрокуратуры ясно дало понять идеологически неустойчивому прокурору-криминалисту, что попрут его из партии, если Гришка с Мишкой отправятся-таки на землю обетованную. Но нет худа без добра. Случился путч, и по его итогам Коммунистическая партия перестала быть руководящей и направляющей силой нашего общества.

— Саша, вы помните, они всегда были у меня скрытные, про их отъезд я узнал, наверное, самый последний из всей родни. Там они не стали лучше, пишут скупо: работают, получили жилье, женились…

— Поздравляю!

— Ха, поздравляете! С чем? Подшиванцы, свадьбу играли оба в один день, а что мне с той свадьбы перепало? Причем женились на бывших москвичках, представляете? Стоило ехать за тридевять земель, чтобы найти жену из Черемушек?

Я понимал, что возмущается Семен Семенович притворно, в шутку, чтобы не сглазить относительное благополучие сыновей. На самом деле он рад за них.

Перед тем как проститься, я, поддавшись внезапному импульсу, достал из кармана одну из ксерокопий письма, обнаруженного Олегом Величко в шинели умершего полковника Скворцова.

— Семен Семенович, посмотрите, как вам понравится такая шифровочка?

Моисеев взял у меня белый лист, поднес поближе к глазам.

— На шифровку не похоже, — заключил он.

— Тем не менее обнаружено в кармане у полковника Главного разведывательного управления. Если не трудно, покумекайте на досуге, а?

— Для вас всегда с удовольствием, Александр Борисович, — согласился Моисеев. — Что бы вы ни сказали, уверен, что интерес у вас не праздный…

— Очень может быть.

— Опять гусей дразните! — с укором произнес бывший криминалист и неожиданно предложил: — Знаете что, ребята, если у вас так все серьезно, я имею в виду, что Славин телефон на кнопке, давайте сделаем штаб у меня или у Шуры Романовой? Кому в голову придет, что вы между собой можете связываться через нас? Как думаете?

— Вполне, если вас не обременит.

— Меня — нисколько, и Александра Ивановна, насколько я знаю, скучает. Она ведь дама деятельная, не то что я, старая лабораторная крыса…

Моисеев был прав: сейчас Грязнов был, кажется, трезвее, чем после того, как мы простились с Меркуловым. Он шел почти не шатаясь, только в развалку, как морской волк.

— Давай так, Сашка, разгребусь после Балашихи — и закроем этого американца, на фиг. Буряк практически сознался, побудительные причины ясны, а чтоб за Исматом ехать, надо эскорт из внутренних войск брать, иначе не пустят никуда. А кто нам сейчас сопровождение даст, все столицу от дудаевских камикадзе охраняют, маловато шансов второго достать…

— Может, ты и прав, Слава, хотя боюсь, что устного, хоть и при свидетелях, признания будет маловато. Надо же кого-то посадить на скамью подсудимых за убийство высокого американского гостя. В принципе преступление раскрыто больше чем наполовину. Остальное можно и отложить до тех пор, пока на Кавказе не станет тихо. Но, прежде чем откладывать дело в долгий ящик, хотелось бы мне узнать, кто и зачем убил Мещерякову Катерину…

Дома, разбавляя выпитые водку и кофе чаем с медом, я положил перед собой оставшуюся у меня копию зашифрованной факсограммы из кармана Скворцова. Было бы на моих плечах поменьше усталости, а на часах поменьше времени, вспомнил бы захватывающее дух отроческое чтение — рассказ Конан Дойла «Пляшущие человечки». Единственное, что я смог сделать, пока карандаш не выпал из пальцев, это выписать в столбец все составляющие текст знаки, подсчитать количество одинаковых. А вот при попытке найти ключ к шифру, подставляя наобум вместо знаков буквы алфавита, я впал в глубокую дрему.

Чтобы не разбудить чутко спящих своих женщин, пробираюсь в спальню ощупью, по стеночке, как пьяный. Голова тяжелая, но это не угнетает, как после водки, потому что алкоголя в крови нет, есть только усталость и почти восторженное предчувствие подушки, о которую ударится сейчас с размаху вместилище аналитического ума.

В спальне бархатный мрак, и легкое дыхание жены и дочери трудноуловимо. То ли дело — когда здесь почивает хозяин. Пока я снимаю костюм и пытаюсь повесить его в шкафу на плечики, глаза понемногу привыкают к темноте. Крупицы света, проникающие в спальню через окно, словно заставляют отсвечивать белизну постельного белья. И я, уже не боясь придавить свою хрупкую музыкантшу, ныряю под одеяло и… натыкаюсь на худощавое, но округлое колено.

Колено медленно уползает на другую половину кровати.

— Явился, пьяница? — сонно шепчет Ирина.

— Являются привидения, а здесь вполне конкретный на ощупь человек, — бормочу я.

— Где?!

Она шарит рукой и по иронии судьбы попадает пальцами, нет, не в небо, скорее совсем наоборот. Мы, как говорится, не первый год замужем, поэтому Ирка смущенно хихикает, но руку не убирает.

А я, подчиняясь не столько мысли, сколько условному рефлексу, опускаю мягкую, расслабленную ладонь на ее не скованную лифчиком грудь. Некоторое время мы лежим молча, не шевелясь. Затем с некоторым удовольствием осознаю, что добропорядочное стремление поспать уступило место совсем иным желаниям.

— Это ничего, что тебе завтра рано вставать? — шепчу я.

— Ты же меня знаешь, Турецкий! — шепчет она в ответ. — Ради хорошего дела…

— Тогда пошли, — говорю я и сползаю с кровати.

У малышки сон чуткий, как у сторожевой собаки, поэтому громко разговаривать, шуметь, а тем более секс в спальне противопоказаны. И хотя мы оба люди не старые, но достаточно консервативные в некоторых вопросах, пришлось в последние пару лет заниматься любовью не на супружеском ложе, а где придется. Причем чаще это бывало днем.

Вот и сейчас мы тихонько перебираемся в гостиную. Стоим у стены между креслом и телевизором. Я тычусь лицом в теплую укромную ложбинку между грудей. Ирина крепкими и в то же время нервными пальцами музыкантши теребит ежик волос у меня на затылке так, что мурашки бегут по спине между лопаток.

Перед тем как перейти к более глубоким ласкам, мы отстраняемся друг от друга на минуту, чтобы потом уже не расплетать объятий до самого финала. И тут я начинаю чувствовать психологический дискомфорт. Не могу понять, в чем дело. Ирка все так же любима, привлекательна, соблазнительна, в конце концов. Но в чем же тогда дело?

Наши окна не задернуты шторами, а на крыше соседнего дома установлена световая реклама какой-то фирмы. До сих пор никогда не обращал на нее внимания, не знаю, как она называется — эта чертова фирма! И сейчас не смогу узнать, потому что светореклама периодически мигает, как фотоаппарат со вспышкой на автоспуске… Вот она, причина! Эти упорядоченные до жути бело-голубые блики напоминают о работе. Когда их отсвет падает на Ирину, я невольно воображаю себя дежурным следователем, выехавшим в очередное дежурство на место происшествия.