Масть - Виталий Каплан

Кстати, в этой же, огнестрельной стене и была та самая, обклеенная обоями дверца, где дожидался Дашу медведь. Неприятно кольнула меня мысль, что я сейчас стою, возможно, на том самом месте, где зверь терзал несчастную девицу. На шкурах напольных вроде крови нет… хотя скорее всего их заменили. Впрочем, особо крови и не было – медведь ударом лапы расплющил ей голову. Чистая, можно сказать, работа. Впрочем, сам я того не видел и вообще узнал о случившемся только на другое утро от благонамеренного Кузи, одного из здешних лакеев.

Да, наверняка тут как следует убрались, всё затерли, а что не затереть – заменили. В секретной медвежьей каморке тоже чисто – ни следа пребывания зверя, ни шерстинки… и стены окроплены настоем полыни, чтобы отбить остаточный запах. Видно, какие-то опасения у князя всё же возникли. Возможность следствия он, выходит, не отвергал начисто. Может, и не столь сильны его столичные заступники, как утверждает дядюшка?

Я опустился на мягкое, гостеприимно просевшее подо мною княжеское ложе. Никогда ещё не доводилось мне валяться на таких роскошных перинах… у нас в Чернополье всё куда проще было, а уж в Корпусе… не хотелось и вспоминать про тамошние холодные дортуары, про жидкие щи и ежедневную муштру. Умом-то я понимал пользу такого воспитания, но сердце моё – во всяком случае, то, человеческое, до-Иное сердце – принадлежало всё-таки Чернополью. Не той убогой деревеньке, какой оно стало сейчас и откуда мне ежегодно возили жалкий оброк, – нет, прежнему Чернополью, до той кровавой зимы семьдесят четвёртого года.

Сложив пальцы в знак «Фламель», я зажёг свечи в серебряном подсвечнике. Хорошая получится тень, удобная. Мне-то, положим, всё равно, я свою и в полных потёмках поднять сумею, но мальчишке же придётся делать это впервые.

Интересно, что ощутит он, увидев, что никакого князя в спальне нет? Только бы не облегчение! Только бы не радость, что пролитие крови откладывается. «А такое возможно, – ещё вчера предупреждал меня дядюшка. – Знаю я натуру таких, как наш с тобою Алёшка. Сильный гнев их может охватить, и в том гневе они страшны… но ярость у них не держится долго. Это как зажжённая бумага – пламя загорается быстро, ярко… и столь же быстро гаснет, если не подложить тонких берёзовых щепок. Поэтому, если заметишь такое по его ауре, немедленно действуй. Сам знаешь как».

А где он, кстати? Брегет мой показал, что с нашего расставания в лесу прошло уже более часа… скоро, значит, появится.

«А может, всё-таки нам Модеста Яковлевича того? – ещё давно, ещё излагая первоначальную идею, спрашивал я дядюшку. – Пускай Алёшка и впрямь выпустит ему мозги наружу. Тогда и состояние духа получится лучше некуда… для наших целей. А князь – вредное насекомое, которое ведь и вам, Януарий Аполлонович, ничуть не жалко».

«И думать про то не смей! – вскричал дядя Яник. – Нецелесообразно! Князя, конечно, ни одно живое существо на этом свете не пожалеет, а только пока он нам нужен живым. Многое на него завязано, племянничек, многие ниточки к нему сходятся, но до срока тебе того знать не стоит».

Поэтому пришлось его на сегодня из Старого Лога услать. Я долго ломал голову над тем, как бы это сделать так, чтобы отъезд его случился внезапно, чтобы вести о том не успели достичь Твери. Ничего толкового не мог придумать – и потому поделился своими затруднениями с дядюшкой. «Нет ничего проще, – засмеялся тот. – Вообще не бери то в голову, я сам всё устрою. В тот день, как отправитесь вы с Алёшкой творить праведную месть, ближе к вечеру прискачет к его светлости человечек, передаст послание. И его светлость тотчас без лишнего шума велит оседлать коня и поскачет на ночь глядя в городок Торжок. Ибо в том послании будет сказано, что синклит великой и тайной Ложи Изначального Света решил вне очереди возвести князя Корсунова в очередной градус за щедрые услуги, оказанные ложе. И потому надлежит князю немедля прибыть в известное ему место для прохождения посвящения.

– Так он у нас что, масон? – присвистнул я.

– Ну конечно же! – рассмеялся дядюшка. – А кто не масон? Губернатор – масон, предводитель дворянства – масон, я, кстати, тоже масон. Пожалуй, только ты у нас доселе неохваченный, да тебе, в общем, пока и незачем. Модно это сейчас, понимаешь? Через ложу можно такую карьеру сделать, какая обычному чиновнику и не снилась! Церковью, конечно, оно сурово осуждается, да кто ж из образованных людей сейчас на то смотрит? Особенно после того, как матушка-императрица монастырские земли у попов отняла и орлам своим раздала. А мы, Иные, с масонства свою пользу имеем. Только учти – Светлые тоже. Мы одними ложами крутим, они другими. А бывает, что и пересекаемся.

Так и вышло, что посланный с нарочным конверт спас князю жизнь. Я, впрочем, дал себе слово дождаться минуты, когда дядюшкина надобность в Модесте Яковлевиче отпадёт, и уж тогда…

А вот, кстати, и Алёшка! Когда в очередной раз я глянул сквозь Сумрак, то вдалеке, на пределе магического зрения, углядел-таки алую точку. Будто капелька крови сюда ползёт. Сейчас, по моим прикидкам, он как раз подходил к усадьбе. Отопрёт, стало быть, артефактом погреб, оттуда через лаз проникнет на кухню – там уже никого нет, время-то без четверти десять. Тут, в усадьбе, рано встают и рано ложатся. Дворня, конечно, в людской ещё не спит – кто молится на ночь, кто играет в карты или в кости, кто просто чешет языки. Но в кухне сейчас пусто. А из кухни, как и нарисовал я ему на бумажке, – в коридор, оттуда по лестнице в левое крыло, там пройти анфиладой, спуститься вновь на первый этаж, пробраться другим коридором, параллельным главному, до чёрной лестницы наверх, и там, мимо комнат приживалок, в парадный коридор, и потом уж сюда…

Сложный путь, заковыристый… намеренно я такой рисовал, чтобы дело казалось ему сложным, чтобы подогревало его ощущение опасности, чтобы вкупе с тоской и гневом дало оно нужную смесь.

Я погасил магическое зрение, оставив себе обычное. Сейчас уже ни к чему наблюдать, как пробирается он по засыпающему дому, – уж доберётся сюда, не заблудится.

Осталось самое неприятное – ожидание. Я обнаружил, что не могу более сидеть на мягких княжеских перинах – тело требовало движения. Во мне бурлила, кипела сила. Не магическая, а обычная, людская. Хотелось что-то сделать – куда-то бежать, кого-то рубить, что-то бросать. Меряя спальню шагами, я то и дело посматривал на брегет. Стрелки точно застыли, хотя внутри и тикало.

Почему я в таком волнении? Ведь, если разобраться, это всего лишь работа… моя работа в тверском Дозоре. Да, первое серьёзное поручение, первое сложное дело… да, стыдно было бы напортить… но разве решается сейчас, жить мне или рассеяться в Сумраке? Разве сейчас творится со мною то же, что в январе семьдесят четвёртого? Или хотя бы то же, что было в позапрошлом ноябре, когда смотрел я в чёрное дуло пистолета и всё не мог решиться?