Пёрл-Харбор: Ошибка или провокация? - Михаил Маслов

Однако бросаться стремглав, напролом президент не собирался. Он знал, что любой план всегда хорош только на бумаге, действительность нередко вносит такие коррективы, что последствия предугадать просто невозможно. Было решено прощупать позицию Японии. 24 июня американское правительство через посла Грю конфиденциально предложило имперскому правительству обменяться нотами по вопросу о сохранении статус-кво в Тихоокеанском регионе. 29 июня правительство Коноэ ответило, что Япония является стабилизирующим фактором в Азии, а «страны Восточной Азии и Южных морей географически, исторически, расово и экономически очень тесно связаны»[345]. Данный ответ базировался на принятом 28 июня документе «Новые основы внешней политики Японии», в котором говорилось, что японское правительство приложит все силы, чтобы не допустить изменения статус-кво в регионе, могущее помешать разрешению «китайского инцидента», в нем также ставилась задача фактического недопущения в регион Англии, США или Германии и Италии, и говорилось о невмешательстве Японии в европейскую войну[346]. То есть Япония не только не собиралась останавливаться, она, наоборот, решила расширить свою экспансию. Для Вашингтона эта новость не стала сюрпризом.

В конце июня — начале июля 1940 г. японское правительство предприняло серьезный нажим на правительство Виши и начало стягивать войска к границам Индокитая. Япония стремилась как можно быстрее захватить Индокитай, чтобы получить необходимые ресурсы для подготовки к большой войне. 1 августа правительство Коноэ опубликовало документ «Об основных принципах национальной политики», в котором говорилось о приоритете создания зоны сопроцветания, в которою японцы включали: Индокитай, Индонезию, Таиланд, Малайю, Бирму, Британское Борнео, Филиппины, а в дальнейшем даже Индию, Австралию и Новую Зеландию[347].

Действия Токио вынудили Рузвельта бросить первый пробный шар. 25 июля 1940 г. президент после длительных консультаций с военным министром подписал прокламацию об ограничении экспорта нефтепродуктов за пределы Западного полушария. Этот шаг во многом явился результатом июньских предложений англичан. Но как санкции его никто в Белом доме не воспринимал. Чтобы хоть как-то смягчить впечатление от этого демарша Госдеп 26 июля выпустил пояснения, в которых говорилось, что ограничение поставок касается только высокооктанового бензина. 31 июля 1940 г. эмбарго на поставки авиационного бензина за пределы Западного полушария, в том числе и в Японию, начинает действовать. Вашингтон просто давал понять Токио, что будет, если Империя попытается себя вести не так, как того хотят в Вашингтоне.

В данный момент Рузвельт не стремился к войне с азиатской империей, во-первых, эта война значительно снизила бы шансы на победу в Европе, победу, с которой президент связывал особые надежды для будущего страны, а во-вторых, он стремился получить определенную выгоду от дальнейшей японской агрессии. Как уже не раз говорилось, Токио имел два варианта продолжения агрессии — на юг (фактически война против Англии и, возможно, США) и на север против СССР.

Введение экономических санкций могло «толкнуть Японию в объятия России»[348] и укрепить пока еще не окончательно сформировавшийся блок Германии, Италии, СССР и Японии — возможность такой коалиции сбрасывать со счетов не приходилось. Кроме того, эмбарго вынудило бы Империю искать новые источники нефти, прежде всего в Индонезии. Оба варианта сулили только одно — неизбежную войну на Тихом океане, а в Вашингтоне считали, что для конфликта время еще не пришло. Недаром, когда попытка ввести хотя бы частичное эмбарго провалилась, Рузвельт просто закрыл глаза на новые японские требования. Напуганная поведением США, Империя потребовала от Индонезии увеличения в шесть раз годичных поставок нефти. Госдеп порекомендовал голландским властям в подобных условиях удовлетворить японские притязания на 60%. Неправда ли, очень похоже на политику умиротворения? Неудивительно, что советские историки ее так и воспринимали и нещадно клеймили пораженческий курс США. Но в действительности курс Рузвельта на данном этапе ничего общего с умиротворением не имел. Он даже не был продолжением политики попустительства агрессии, то была попытка тонкой дипломатической интриги, которая в случае успеха сулила кардинальное изменение ситуации. Причем на этот раз в пользу англо-американской коалиции.

Так чего же хотели в Белом доме от Японии? Для Рузвельта вообще было характерно ставить грандиозные задачи, и этой интригой он также хотел пошатнуть сложившийся геополитический расклад, он хотел, чтобы Япония напала на Россию. Нет, мы не противоречим сами себе, выше мы говорили, что русско-японская война была невыгодна США, что Вашингтон симпатизировал Советскому Союзу — так оно и было в 1938—1939 гг. Но ситуация в мире менялась стремительно, и так же стремительно менялись и акценты в симпатиях американского кабинета. В 1940 г. советское государство стало врагом. После заключения пакта Молотова—Риббентропа, после раздела Польши, после подписания договора о дружбе с фашистской Германией, после финской войны СССР не выглядел в глазах Лондона и Вашингтона потенциальным союзником, он стал врагом. Всеми своими действиями Москва еще и еще раз подтверждала, что она все сильнее входит в орбиту фашистской коалиции. В то же время существовали множественные данные, говорившие о том, что в Токио не оставили идеи о нападении на советский Дальний Восток. Данное стремление Японии подтверждалось как сведениями из посольства, так и информацией из Китая, говорившей о стремительном усилении Квантунской армии. Вообще было очевидно, что противоречия между СССР, с одной стороны, и Германией и Японией, с другой, практически не разрешимы, поэтому война с любой из агрессивных держав сделала бы СССР союзником и лишила бы противников возможности использовать преимущества торговли с этой богатой ресурсами державой.

В подобной ситуации было несказанно выгодно толкнуть Токио против Москвы, не важно, на чью сторону в этом конфликте встанет Германия, потенциальный евроазиатский военный блок был бы разрушен, а Соединенные Штаты и Великобритания получили бы одного могущественного союзника. Будь то СССР, который бы сразу стал угрожать Восточным фронтом Гитлеру, или Япония, что позволило бы сконцентрировать все военные усилия на Европе и Атлантическом океане. Что же требовалось от Рузвельта, чтобы подобная перспектива превратилась в реальность? А требовалось немногое — дать понять Японии, что на севере ее агрессию будут приветствовать и продолжать торговлю стратегическими материалами. Вот США и не особенно спешили с эмбарго[349].

Тем не менее в Токио неверно интерпретировали действия Вашингтона. Япония активизировала свои действия, но не в северном направлении, а наоборот, в южном. 10 августа начались переговоры с французским правительством Виши, а 13 августа Япония получила военные и военно-морские базы на территории Индокитая, кроме того, был подписан договор об экономическом сотрудничестве. 30 августа было заключено «соглашение Мацуока—Анри», по которому французское правительство соглашалось на временную оккупацию японскими войсками Северного Индокитая. В сентябре японское правительство вновь выдвинуло ультиматум Франции с требованием предоставления ей баз в Индокитае. 22 сентября ультиматум был принят, и Япония получила право на строительство трех военно-воздушных баз в Тонкине и размещение там 6000 солдат для охраны. 23 сентября японские войска вторглись в Индокитай, правительство Петэна было вынужденно в очередной раз капитулировать и подписать договор о предоставлении Японии «льготных условий»[350].

12 сентября 1940 г. Грю писал в Вашингтон, что Япония может воспринять запрет вывоза высокооктанового бензина за пределы Западного полушария как санкции, кроме того, он сообщал, что в японском правительстве совершенно уверены в том, что им представился «золотой шанс» для реализации экспансии. Японское правительство старается укрепиться в регионе до того, как его правый фланг будет потревожен «возможным увеличением германского флота», правительство пристально «наблюдает за позицией США и сбрасывает со счетов возможность нашего эффективного противодействия»[351]. Японцы просто стремились обезопасить свою экономику от возможного эмбарго за счет захвата богатых ресурсами районов Восточной Азии.

Параллельно японская дипломатия резко активизировалась на германском направлении. В течение лета 1940 г. между Японией и Германией шли интенсивные переговоры о заключении военного союза. Во время обсуждения была поднята и проблема вступления в войну Японии против США. Германия не особенно желала видеть Америку под ружьем. Поэтому как немецкие, так и японские дипломаты и военные пришли к выводу, что Вашингтон лучше не провоцировать, но готовиться к конфликту следует[352]. 27 сентября 1940 г. был подписан тройственный пакт, означавший военный союз Германии, Италии и Японии.