Гордиев узел - Бернхард Шлинк

— …и твоих кошек! Не забудь про кошек!

Он изумленно уставился на нее. Она опять заговорила этим резким, капризным детским тоном, но в прищуренных глазах и в голосе теперь была жгучая ненависть в сочетании с холодным презрением.

— Ты корчишь из себя супермена! Ты думаешь, что ты умнее его и меня. Смотришь на нас свысока! Но такова жизнь — все борются за свой кусок пирога. И ты тоже! Только у тебя это плохо получается. И не Джо придумал правила этой борьбы.

— Ты меня не поняла, — спокойно продолжал он. — Ты не поняла главного: речь идет о том, что после всего, что между вами было и есть, ты должна знать его как облупленного, ты должна знать, где могут лежать мермозовские документы и как к ним подобраться. Речь не о том, кто придумал правила борьбы. Хорошо, Бентон их не придумывал, ты их не придумывала, я их не придумывал… Зато я их наконец усвоил, эти правила, которые вы знали давным-давно. Короче: Джилл в моих руках. Ты достанешь мне материалы Мермоза. А еще ты назовешь мне имя человека, через которого Бентон связан с Гильманом, и достанешь лист фирменной почтовой бумаги Гильмана, какую-нибудь брошюру или еще что-нибудь с логотипом фирмы. И советую тебе поторопиться, если ты хочешь поскорее получить назад Джилл.

— Ты это серьезно?

— Да, Фран, я не шучу.

— И как ты себе это представляешь? Ты — один с Джилл в Сан-Франциско?

— А что тут представлять? Каждый день тысячи отцов путешествуют со своими маленькими дочерьми по стране. Если будет нужно, найму бебиситтера. Я буду ее кормить, пеленать…

— Так просто?

— Так просто. Если ты захочешь дать мне подробные инструкции, я охотно тебя выслушаю. Я могу, например, купить такой специальный мешок для детей, чтобы носить ее на груди, — ты, наверное, знаешь?

Они смотрели друг на друга. Теперь в ее взгляде вместо ненависти была лишь печаль. Печаль? Георг видел ее испуганной, робкой, замкнутой, холодной, злой, радостной, ликующей, но никогда не видел ее печальной. «Если она может быть такой, значит она все же Спящая красавица за терновой изгородью, — подумал он. — Интересно, может ли она при том же выражении серьезности и собранности выглядеть счастливой?»

Она смотрела уже не на него, а сквозь него. Георгу очень хотелось спросить ее, о чем она в этот момент думает. Потом у нее в горле что-то звонко булькнуло — словно подавленный смех. Может быть, она представила себе Георга с Джилл в сумке-кенгуру на груди и это ее рассмешило.

— Георг… если ты действительно это сделаешь… я никогда тебе этого не прощу. Никогда. Отнять у меня Джилл, шантажировать меня ребенком — это такая подлость, и гадость, и трусость, что я не могу этого даже выразить! Ты не смог бороться за свой кусок пирога как… как мужчина или, может, попытался и проиграл, а теперь как трусливый заяц хочешь задним числом, хитростью, исподтишка… То, что ты не до конца разрушил там, в Кюкюроне, ты разрушаешь сейчас… Я знаю, я не должна была соглашаться на это задание в Кюкюроне, я не должна была допускать того, что между нами произошло, чтобы все было так серьезно и так надолго. Это моя вина. Я все время думала об этом и пыталась… но все как-то… Может, это из-за секса? Не важно. Не ломай того, что еще осталось от наших прежних отношений. Пожалуйста. Хочешь, побудь здесь еще, а хочешь, уезжай — я поговорю с Джо, и ты сможешь без проблем вернуться в Кюкюрон. Только не отнимай у меня Джилл и не заставляй меня, как воровку, подкрадываться к его сейфу.

Она пыталась убедить его, что ему нужно выбросить эту затею из головы. Георг отметил про себя, что это была не та Фран, которая говорила, обращаясь не к нему, а скорее к себе самой, которая сердито-капризным голосом маленькой девочки чеканила предложения, потому что, будучи большой девочкой, уже не может просто кричать.

— Нет, Фран. Я доведу дело до конца. Ты считаешь, что эта история уже закончилось, но это не так. Она не закончилась. Во всяком случае, не для меня.

Вечером она еще раз попыталась переубедить его. Она пыталась это сделать и на следующий день, и через день. Она перепробовала все: спокойный рассудительный тон, слезы и крики, призывы к здравому смыслу, просьбы, угрозы, оскорбления, ласки. Несколько раз он с ужасом и в то же время с облегчением замечал, что она его боится. Тем же страхом, который ей внушал Бентон.

На следующий день она принесла ему фирменный бланк Гильмана и назвала имя контактного лица, через которое Бентон был связан с Гильманом, через день — коробочки с негативами чертежей. На копиях, которые были у Георга, справа внизу была бледная, едва различимая эмблема Мермоза, которая в оригинале представляла собой выпуклое изображение биплана с буквами М, Е, Р, М, О и 3 между верхним и нижним крыльями. На одной из своих копий Георг наклеил поверх нее эмблему Гильмана — маленький земной шар в виде буквы О с летящим поперек него самолетом — и замазал ее белилами так, чтобы она тоже была едва заметна. Эту копию он попросил Фран скопировать еще раз. Потом напечатал на ее пишущей машинке короткое письмо:

Многоуважаемые господа!

Прилагаемая к письму копия чертежа должна вас заинтересовать. Стоимость полного комплекта документов составляет тридцать миллионов долларов. Если вы готовы заплатить эту сумму, то ваш человек, располагающий соответствующими знаниями и полномочиями, должен быть готов встретиться со мной в Сан-Франциско. Место и время встречи вам будет сообщено в следующую среду в десять часов утра. Распорядитесь, чтобы ваша телефонистка приняла это сообщение. Кодовое слово: «винты». Сделка должна состояться в следующую пятницу.

Несколько секунд он раздумывал, не написать ли «Многоуважаемые дамы и господа», но вовремя вспомнил, что «господа» — форма множественного числа от «господин» и «госпожа». Еще полминуты он потратил на выбор кодового слова. Под адресом, в строке «тема», он написал: «Боевой вертолет». Сунув письмо и препарированную копию в конверт, он надписал на нем адрес русского посольства в Вашингтоне и в среду вечером — под покровом темноты, с Джилл на руках — опустил его в почтовый ящик. Он долго сидел с негативами перед лампой, изучая их на предмет аутентичности и полноты комплекта. Но, сворачивая пленки и рассовывая их по коробочкам, он вынужден был признаться себе, что никакой уверенности ни относительно одного, ни относительно другого у него нет.

В субботу он забронировал билеты для себя и Джилл на рейс в Сан-Франциско. В среду он должен был встретиться с русским, но до этого переговорить с Бьюканеном, контактным лицом Бентона в компании Гильмана. Еще раньше ему нужно было найти место для встречи с русским. На это он планировал потратить два дня.

Потеряв надежду переубедить Георга, Фран стала избегать его. Он отнесся к этому с пониманием, но избегать друг друга в маленькой квартире не так-то просто. Сидя друг против друга за столом, сталкиваясь на пороге гостиной и спальни или в коридоре, из которого вели двери в ванную и на кухню, они молча пропускали друг друга или проходили друг мимо друга, соприкасаясь рукавами; Фран каждый раз опускала глаза. Эта завядшая, засохшая близость вселяла в Георга щемящую грусть. А иногда напоминала ему традицию в древних или современных, но экзотических культурах, согласно которой девушка, помолвленная с мужчиной, могла показать ему свое лицо лишь после свадьбы. Фран опять спала в гостиной. Она еще в первые несколько ночей, возбудив его, но не сумев вырвать у него согласие отказаться от своего плана, каждый раз вставала и уходила в гостиную.

В пятницу вечером он опять встретил ее по привычному сценарию домашней идиллии, как на прошлой неделе. Днем он сходил с Джилл в супермаркет — не в последнюю очередь ради того, чтобы немного адаптироваться к внешнему миру, — и полдня провел в кухне, колдуя над ужином а-ля Кюкюрон: с тапенадой на тостах, уткой с провансальскими пряностями и шоколадным муссом. Фран подавленно молчала, стараясь не встречаться с ним глазами. Но утром он обнаружил в своей дорожной сумке рюкзак-переноску, в котором он мог носить Джилл на груди.

5

В начале полета Джилл не переставая кричала. Она уснула, лишь когда ее крик начал вызывать у пассажиров уже не участие, а раздражение. Какая-то четырехлетняя девочка пыталась заинтересовать ее книжками с картинками и шоколадом. Пожилая дама давала Георгу полезные советы по воспитанию детей вообще и юных леди в частности. Стюардессы приносили одеяла, грели бутылочки, помогали менять пеленки и делали «утютю». Они всячески баловали Джилл, а вместе с ней и Георга.

В Сан-Франциско его встретили Джонатан и Фирн. Университетский друг Георга, который некоторое время учился в Стэнфорде и делил в Сан-Франциско квартиру с художником Джонатаном, но просьбе Георга организовал ему временное пристанище у этого Джонатана. Останавливаться с Джилл в отеле он не хотел. Кроме того, Фирн, актриса, в настоящее время сидела без работы и охотно вызвалась исполнить роль няньки, пока Георг будет решать свои проблемы. Она взяла на себя заботу о Джилл еще до того, как Георг изъявил готовность передать ей эту заботу.