Обманувший дьявола - Игорь Ягупов

– В другой могиле, – хмыкнула трубка. – Даже если ваша информация о том, что в могиле на Погорельцевском кладбище лежит не Пров, верна, это вовсе не означает, что он до сих пор жив.

– Да, да, я понимаю, – согласился Андрей, уцепившись за фразу «ваша информация верна». – Но дело в том, что у меня имеется столь же верная информация о том, что каким-то непостижимым способом Пров все еще жив. Может быть…

– Вы не в себе, – раздраженно пискнула трубка.

– Помогите мне, – простонал Андрей, – телефон, запишите, пожалуйста, мой телефон, – он продиктовал номер и продолжил свои увещевания: – Может быть, вы еще что-нибудь вспомните о Прове? Что-нибудь необычное. Да все равно что. Тут любая мелочь может оказаться важной. Я был бы очень благодарен. Вы даже не представляете себе, как мне может помочь любая, самая ничтожная информация. Я…

Он поперхнулся тем комом, что поднимался все выше и выше в его горле, наглухо запирая его. Прикрыв трубку рукой, он зашелся удушливым кашлем. Тем временем в телефоне послышались короткие гудки.

– Я прошу… – по инерции начал Андрей, немного отдышавшись, но сообразил, что на другом конце провода его уже никто не слушает.

Что ж, он сделал все, что мог. Он попытался. Поморцев был его последней надеждой найти что-то, что помогло бы ему справиться с Провом. Теперь он остался с отцом Ани один на один. А если снова перезвонить Поморцеву?

Андрей набрал уже заученный наизусть номер и стал ждать – долго, бесконечно. Но ему больше никто не ответил. Возможно, старик просто отключил аппарат, выдернул его из розетки. Пьет, наверное, сейчас снотворное. Или успокоительное. И клянет его, Андрея, на чем свет стоит. Поморцева можно понять. Кто ж поверит тому, что пытался объяснить ему Андрей? Да еще так сбивчиво, косноязычно. Впрочем, как еще можно говорить о подобных вещах? Тут к Андрею вновь подступила его треклятая тошнота и, зажимая ладонями рот, он бросился в ванную.

32.

Андрей опустился перед унитазом на колени, как будто это был языческий алтарь. Его рвало долго и мучительно. Он ничего не ел с обеда. Прошло уже часов двенадцать. Поэтому рвоты почти не было. Но организм словно выворачивало наизнанку. И он бесконечно сплевывал в нутро сантехнического прибора желтоватую слизь. Потом повалился животом на пол и прижался головой к полу. Холод кафельной плитки приятно холодил лоб. И он забылся в полудреме.

Сколько он так пролежал? Час? Больше? Он опять потерял счет времени. Ему очень хотелось, чтобы скорее наступило утро. И тут раздался звонок – пронзительный и настойчивый в ночной тишине. Телефон лежал у Андрея в кармане брюк. Он сунул его туда после разговора с Поморцевым. Поморцев? Может быть, это он звонит? Что-то нашел, сменил гнев на милость? Перевернувшись на бок, Андрей нащупал в кармане аппарат, достал его и нажал кнопку. В трубке послышались какие-то хрипы.

– Алло, – пробормотал Андрей, – алло! Кто это?

– Пров! Пров! – заревела трубка. – Только это и говорила! Погубил дочку!

– Что? Какую дочку? – прохрипел Андрей, чувствуя, как в глазах у него темнеет.

– Какую дочку? – ревела трубка. – Одна она у меня была. Анютку мою. Приехала днем сама не своя. Пров, говорила, Пров. Глянула на меня – и в свою комнату. И я, дурак, не пошел за ней. Думал – устала с дороги. К обеду стали звать, а она в петле.

– Аня? – прохрипел Андрей, который уже узнал голос треклятого Семена.

– Я тебя из-под земли достану! – ревел Семен.

– Да как же так? – снова захрипел Андрей, голос которого отказывался ему подчиняться.

– Из-под земли! – продолжал реветь голос в трубке.

– Да я не о земле, я об Ане, – почти прошептал Андрей.

– Проклятье на всем роде, – сорвалась на вой трубка. – Как Евдокия тогда, говорят, утопилась, так и нет бабам счастья. Гибнут Велюгины. Знал я, когда женился. Знал. Жену всю жизнь берегу, как зеницу ока. А дочку вот и проглядел!

– Я… – бормотал Андрей, – как же так… я…

– Ненавижу, – ревела трубка, – будь ты проклят вовеки.

В телефоне раздались короткие гудки. Андрей с трудом встал на колени. Он не мог поверить в то, что Аня покончила с собой. Как такое может быть? Она же вроде не поверила в то, что видела. Решила, что он ее разыграл. Значит, все-таки поверила? А Пров, откуда он узнал его номер? Ах да, он же звонил ему с Аниного телефона. Посмотрел, наверное, последние звонки. На всем роде, говорит, проклятье? На Велюгиных? А на его, на Киржаковых? И что теперь будет? Кто кого теперь ловит? Разве может он, Андрей, остановить Прова? И где этот чертов велосипедист?

Мысли неслись в голове Андрея одна за другой. Но постепенно среди них выделилась одна, которая пронзительно зазвенела у него в голове, перекрыв даже ужас от известия о гибели Ани: из гостиницы надо убираться как можно скорее.

Дело в том, что Андрею весьма не нравился его нынешний номер. Он сразу, еще утром заметил его неудачное расположение. Коридор гостинцы изгибался буквой «Г». Номера шли с обеих сторон его длинной составляющей. В коротком же коридоре, под прямым углом примыкающем к главному, было всего несколько комнат. И все они, кроме одной, той самой, куда поселили Андрея, самой дальней, были подсобными помещениями. В случае опасности здесь трудно будет докричаться до помощи. Соседи отделены от него многометровым коридором и несколькими пустыми комнатами. Более того, если номер начнут взламывать, этого даже никто не увидит из-за поворота. Когда Пров доберется сюда, спастись от него будет невозможно. Наверняка он знает, в какой гостинице остановился Андрей. Выработал чутье за полторы сотни лет. Или Аня что-нибудь говорила о гостинице раньше, еще перед их поездкой в Таганрог. Какой же он дурак, что снова въехал в ту же самую гостиницу. Идиот!

Откуда звонил Пров? Из Митрошина? Тогда у Андрея еще было время на то, чтобы убраться отсюда. Он с усилием поднял левую руку, поднеся запястье к глазам. На часах была половина второго. Андрей тихо застонал от ужаса. Да что же это такое? Он думал, что близится утро. Утром было бы не так страшно, утром легче затеряться среди людей, сбежать, найти другое жилье. Квартиру? Перебраться на частную квартиру? Или вообще уехать домой?

Но время словно остановилось, сделав ночь бесконечной. Что же делать? Бежать? К людям? Но куда в такой час? В какой-нибудь ночной клуб? Возможно, сейчас это единственный путь к спасению. Он с трудом встал с пола и, держась за стены, прошел из ванной в комнату. Надо взять куртку. Кажется, он оставил ее на кровати.

Подойдя к кровати, он обессилено повалился на нее. Ему словно загнали в грудь деревянный кол. Он не мог вздохнуть и только не прекращающиеся спазмы давали возможность перехватить какое-то количество воздуха, чтобы не задохнуться. И все же оставаться в номере явно было опасно. Собравшись с силами, Андрей сел на кровати. Путаясь в рукавах, натянул на себя куртку и, превозмогая слабость, встал. Он дойдет. У него получится. А как же иначе? Ему ведь надо выжить. Добраться туда, где много людей. И переждать ночь. О том, что делать дальше, Андрей не хотел сейчас думать.

Только бы опять не было приступа. Ему нельзя сейчас терять сознание. Надо продержаться до утра. Утром все будет нормально. Безопасно. А потом? Вечером? Что такое он сможет сделать за день, что даст ему гарантии на будущую ночь?

Отогнав от себя нехорошие мысли, он добрался до двери номера и вышел в гостиничный коридор. Свет был погашен. Причем не только в том мрачном закоулке, где располагался номер Андрея, но и, насколько можно было судить, в длинной части коридора.

Андрей осторожно, стараясь не шуметь, прикрыл за собой дверь и стал аккуратно запирать ее. Но проворачиваемый ключом замок скрежетал так, как будто был заодно с Провом. Наконец Андрей вынул его из скважины и, держась за стену, медленно пошел вперед. Дойдя до угла, он остановился и осторожно выглянул в большой коридор. В кромешной тьме трудно было что-либо разобрать. Впрочем, где-то далеко впереди, точно портовый маяк, приветствующий морехода, брезжил слабый желтоватый свет. По-видимому, там была дверь, выходившая на освещенную лестницу.

Андрей хотел шагнуть в большой коридор, туда, к свету – так, наверное, бабочка стремится долететь до горящей вдалеке лампочки, – но почувствовал, что тело не слушается его. Ноги стали ватными, а по левой руке, от кончиков пальцев вверх, к плечу, побежали мурашки, точно уколы тоненьких иголочек. И весь коридор поплыл перед глазами Андрея, извиваясь и кружась.

Чтобы не упасть, он поспешно опустился на пол, словно надувная кукла, из которой внезапно выпустили воздух, и обессилено прислонился головой к стене, не зная, что же теперь делать. Свет в конце длинного коридора теперь представлялся ему столь же недостижимым, как поверхность Луны. И он, как мальчик, мечтающий стать астронавтом, с мучительным желанием вглядывался и вглядывался в это далекое и манящее пятнышко бледно-желтого света.