Третий Проект. Том I "Погружение" - Максим Калашников

Но программа реформ Столыпина не исчерпывалась радикальными аграрными преобразованиями. Огромное значение имели конкретные меры, направленные на улучшение быта рабочих, введение их государственного страхования. Не в последнюю очередь благодаря этим мерам годы перед Первой мировой войной вспоминались потом русскими рабочими, пережившими Первую мировую войну, ужасы революции и период нэпа, как благословенные времена, годы счастья и благоденствия. Спустя десятилетия после ленинской революции в народе нашем жила сказка-воспоминание о прекрасной жизни «при царе». Она, читатель, порождена именно столыпинскими годами.

Для Столыпина было очень важным, чтобы, попадая из деревни в город, рабочий оказывался в коллективе, чтобы сразу не разрывалась привычная для него психология поддержки или, по современному говоря, патернализм. Именно поэтому он придавал такое значение мерам, нацеленным на улучшение благосостояния рабочих, на предотвращение стеснения их прав со стороны работодателей.

В том же ряду стоят и меры, связанные с реформой местного самоуправления, реформы судебной системы, развитие земства в Прибалтике и северо-западном крае. Все они нацеливались на защиту личных прав граждан, их собственности. Граждане империи обретали, таким образом, возможность выражать свое мнение, защищать свои права и собственность. Наконец, чрезвычайно важным элементом программы столыпинских реформ стал законы о свободе вероисповедания и неприкосновенности личности. Об отмене стеснения прав для отдельных категорий граждан. В частности – черты оседлости для евреев.

Фактически Столыпин провозгласил свободу веры. Причем особое значение это имело для двух категорий, для двух огромных миров, которые, по мысли Столыпина, грозили взорвать страну. И как показала практика, в конечном счете так и случилось. Речь шла о стеснении староверов и о мерах, направленных на дискриминацию евреев.

Столыпин стремился отвинтить детонатор от бомбы 1917 года. Он хотел убрать питательную почву для той агрессивной пассионарности евреев, которая в революцию сыграет такую трагическую роль. Одновременно Петр Аркадьевич хотел канализовать, максимально раскрыть Россию для возврата в нее староверов, которые жили отдельным миром в своей стране.

Этот процесс шел весь конец XIX века, но, по мысли Столыпина, он должен был из экономической сферы перейти в культурную, политическую, социальную. И тогда, по его мнению, наступало желанное благоденствие. Спокойный, уверенный, могучий, пассионарный потенциал староверов и жесткая накопленная, спрессованная агрессивная пассионарная энергия евреев обращались на благо, на созидание. В конечном счете они могли послужить тем катализатором, который ускорял преобразование Российской Империи и ее продвижение к процветанию, благоденствию и стабильному развитию.

Таким образом, тремя важнейшими составляющими столыпинских преобразований во внутренней сфере стали, во-первых, аграрная реформа, с комплексом законов, обеспечивающих формирование крепкого хозяина на земле. Во-вторых, комплекс реформ, нацеленных на гармонизацию социального мира в стране, на создание необходимых гарантий для права граждан, включая важнейшее право — право собственности. И, в-третьих, мера, направленная на обеспечение свободы вероисповедания, на снятие всяческих ограничений по религиозным признакам.

Таковы, дорогой читатель, конкретные составляющие Столыпинской реформы. А в чем есть глубинный, если можно так выразиться, сакральный смысл Столыпинской реформы? На какой вопрос русской жизни отвечала она? Какое гибельное противоречие пыталось преодолеть Столыпинская реформа?

Как нам представляется, Столыпин едва ли не единственный из обличенных властью политиков России поставил ей верный диагноз.

Русская цивилизация, Россия выдвинула глубочайший и чрезвычайно жизнеспособный цивилизационный проект Святой Руси-Китежа, но так и не смогла перевести этот проект на язык политики, экономики и повседневной социальной жизни. Иными словами, не смогла породить адекватные цивилизационному национальные проекты. И Третий Рим, и Северная Пальмира решали текущие, конъюнктурные исторические задачи, а в итоге привели страну к тупику и катастрофе.

Силу России Столыпин видел в цивилизационном проекте, который укоренен прежде всего в культуре. Всем вам хорошо известно знаменитая крылатая фраза Столыпина, обращенная к радикал-революционерам и либерал-реформаторам всех мастей: «Им нужны великие потрясения. Нам нужна Великая Россия!». Однако эту фразу процитировали бессчетное число раз. Затерли ее и засалили. Превратили почти в бессмыслицу. Практически никто не знает предыдущей фразы высказывания, которая объясняет все высказывание, конкретизирует его и наполняет смыслом. Затерев слова Столыпина до дыр, нынешние «реформаторы» ой как не хотят восстанавливать весь ее контекст! Мы же приведем эту фразу, сказанную Столыпиным в своем главном выступлении, посвященном правительственной программе реформ, которую Столыпин произнес 6 марта 1907 года, выделив те слова, которые вырезают из нее ныне.

«Противникам государственности хотелось бы избрать путь радикализма, путь освобождения от исторического прошлого России, освобождения от культурных традиций. Им нужны великие потрясения. Нам нужна великая Россия».

Это – одновременно диагноз, программа и приговор национальным проектам последних трехсот лет.

В борьбе с «завоевателями трофеев»

Столыпин очень точно и емко определил силу России. Сила эта — ее культурная традиция, цивилизационный проект. Он должен быть перенесен из сферы культуры, ценностей и веры в сферу политики, экономики и повседневной социальной жизни.

Возвращение к культурным традициям означало возрождение корневого значения труда, возврат в русскую жизнь творческого начала. Это главное, что необходимо для переустройства России. Здесь – ключевое звено для того, чтобы вытянуть Россию из пропасти катастрофы. Столыпин четко понимал, что Россия больна, почти неизлечимо больна страстью к присвоению, воровству, «добыванию трофеев». Причем как в верхах, так и в низах. Десятки миллионов золотых рублей ежегодно уходили в Монте-Карло, в Баден-Баден, в Карлсбад, тратились в парижских магазинах, берлинских ресторанах, на курортах Биаррица, Бельфранша или Сен-Тропеца. Дворянство, этот никчемный хозяин богатейшей страны, вывозило ее ресурсы в Европу, питало ими развитие европейской цивилизации. Дворянство сосало кровь своей родины, обирая ее, отнимая у нее надежду на будущее.

Наряду с трофеизмом верхов, существовал не менее страшный трофеизм низов. Труд для народа перестал быть потребностью и творчеством, превратился в тяжелую, непосильную провинность. «Работа не волк, в лес не уйдет». Ни у одного народа мира нет такой горькой пословицы. Народ на своем месте ощущал, что сколько бы он не трудился, лучше жить не станет. Все отнимут либо погода, либо хозяева. И в этих условиях не труд, не сознательные усилия, направленные на повышение продуктивности своего двора, хозяйства, не улучшение работы – а грабеж, присвоение и бунт стали для народа выходом. В глубины подсознания народа проник трофеизм. Грабь награбленное, экспроприируй экспроприаторов. Ничего не делай – но получай много. Вернуть свое, преодолеть несправедливость – вот наиболее популярные мысли и чаяния русской толщи, как выражались популисты конца XIX века…

Именно в преодолении этого «духа захвата трофеев» Петр Столыпин увидел главный смысл своих реформ. Указ 9 января трактовался им как выбор между крестьянином-бездельником и крестьянином-хозяином в пользу последнего. «Всегда были и будут тунеядцы, – решительно заявил премьер. – Не на них должно ориентироваться государство. Только правоспособного, праводаровитого человека создало право собственности на Западе», — утверждал он в своем выступлении. Он говорил: «Правительство желает видеть крестьянина богатым и достаточно трудолюбивым, так как где достаток – там и конечное просвещение, там и настоящая свобода». Он в своей речи говорил, что «способный, трудолюбивый работник есть соль земли русской и потому его надо скорее освободить от тисков общины, передав ему землю в неотъемлемую собственность».

Именно в борьбе с трофеизмом, в стремлении перестроить на началах русской культуры и подлинной исторической традиции России ее экономику и политику, Столыпин видел смысл, сверхзадачу своих реформ. В этом и заключался их сакральный, священный смысл.

Поэтому уделялось такое внимание крестьянскому вопросу. Столыпин, пожалуй, вторым после Александра Освободителя, четко осознал, что без коренного переворота в народной толще, в основном теле русского социума, не совершить прорыв, не вернуть России ее цивилизационный смысл. Не обрести новое дыхание в политике, экономике и общественной жизни.