Наследники - Гарольд Роббинс

— Дружба — это одно, а бизнес — совсем другое, — Сэм не сводил глаз со Стива. — Эта картина стоит миллион долларов, не так ли, Стив?

Все обернулись и уставились на Стивена Гонта. Его серые глаза были спокойны. Он медленно кивнул.

— Думаю, ты прав, Сэм.

— И ты ведь заплатишь мне за нее миллион долларов?

— Нет, — ровным голосом отрезал Стив. — Я заплачу тебе ровно столько, сколько мы договорились, не больше и не меньше.

Сэм долго смотрел на него, а затем внезапно рассмеялся.

— Правильно. — Он глубоко вздохнул. — Я бы никогда не сел бы играть с тобой в покер. — Он встал. — Отведи меня домой, мама, — попросил он Денизу. — Я пьян.

Джек смотрел, как они уходят, и наклонился к Стиву.

— Я был прав насчет этого негодяя. Кто-то однажды верно произнес: «Невозможный в горе, невыносимый в радости».

ПОСЛЕДНИЙ ДЕНЬ ВЕСНЫ

ДНЕМ

I

Она шмыгнула из постели, как кошка. Только что она была рядом со мной, теплая и мурлыкающая, а в следующую секунду, словно животное, почуявшее опасность, уже стояла возле окна. Она посмотрела в щель между занавесками. В ней было что-то такое, когда она стояла, напряженно вглядываясь, омываемая золотистым солнечным светом.

Я перевернулся на живот.

— Залезай опять в постель, Блондинка.

Она не шевельнулась.

— У тебя гости.

— У тебя тоже, — сказал я.

Но она будто не слышала меня.

— Он пошел обратно к автостоянке. Такой коротышка.

— Может, ты все-таки перестанешь смотреть? Он сейчас уйдет.

— Может, это кто-нибудь очень важный? — сказала она. — У него серебристый «роллс-ройс».

Я смотрел на нее. Длинные белокурые волосы, голубые глаза, полная грудь с крохотными сосками, золотистые волосы внизу живота. «Ладно», — подумал я.

— Почему бы тебе не пригласить его?

— Хорошая мысль. — Она раздвинула шторы и вышла на террасу. — Эй! — закричала она, махая рукой. — Мы здесь!

Это стоило увидеть! Я встал с постели и подошел к ней. Увидев машину, я сразу понял, кто это. Это означало только одно — Сэм Бенджамин все еще не сдался. Он прислал, наверное, самого лучшего увещевателя в мире.

Дэйв Даймонд, ваш добрый сосед-банкир. Конечно, если вы живете в районе для миллионеров. А всем остальным он известен как президент Объединения Калифорнийских Банков.

Она позвала его снова, тот обернулся. И застыл на месте с отвисшей челюстью. В следующий момент он бросился к машине, запрыгнул в нее и мгновение спустя уже отъезжал со стоянки.

Я перегнулся через перила террасы и заорал, когда он проезжал мимо нас:

— В чем дело, Дэйв? Ты что, никогда раньше не видел голых женщин?

«Ролле» заскрежетал тормозами, и Дэйв высунулся из окошка.

— Черт возьми, что это вы там делаете?

— Загораем, — засмеялся я.

— Вы с ума сошли! — закричал он. — И это средь бела дня! Вас же сейчас сцапает полиция нравов!

— Это единственное, чего нельзя делать ночью, — возразил я. — Давай, присоединяйся к нам!

— Только если вы наденете что-нибудь на себя, — сказал он. — Моим вкладчикам не понравится, если меня отведут в участок за то, что я расхаживал голышом в публичных местах.

— Ну, что скажешь, Блондинка?

— Классный парень!

Я перегнулся через перила.

— Ты слышал, что она сказала? Поднимайся!

Пока Дэйв припарковывал машину у тротуара, мы вернулись в комнату. Я натянул свои джинсы, а она достала из шкафа бикини. В нем она казалась еще более обнаженной, чем вообще без одежды. Она пошла к двери и открыла ее.

Дэйв вошел в комнату, подозрительно оглядываясь по сторонам.

— Мне казалось, у тебя другая девушка.

— А теперь у него новая, — весело откликнулась она.

— Блондинка, — сказал я, — познакомься с хранителем моих денег. Дэйв, это Блондинка.

— Он и мои деньги хранит, — улыбнулась она.

Банкир посмотрел на нее с возросшим интересом.

Говорить о деньгах он любил больше всего.

— Я вроде не видел вас в банке? Или я ошибаюсь?

— Нет, мистер Даймонд, — скромно произнесла она. — Я не храню деньги в вашем главном банке. У меня один из тех маленьких счетов в филиале «Сансет Плаза», ну, вы знаете, там, где минимальный взнос двадцать пять тысяч. Но я получила от вас такое нежное письмо, когда открыла этот счет.

Он самодовольно улыбнулся.

— Ну, если вам что-нибудь понадобится, вам стоит только позвонить мне. Вы где-то здесь работаете?

— Нет, — ответила она. — Я работаю в Чикаго.

— В Чикаго? — переспросил он. — А живете здесь? Когда же вы работаете?

— Да по понедельникам, — сладким голосом сказала она. — Может, принести вам что-нибудь выпить?

Даймонд смотрел на нее некоторое время, стараясь переварить услышанное.

— Виски. Шотландское, если есть.

— Есть. — Она вышла из комнаты.

Он оценивающим взглядом посмотрел ей вслед, затем повернулся ко мне:

— Ну, не знаю, как это у тебя получается. У тебя всегда все самое лучшее. Где ты ее откопал?

— Это она нашла меня, — сказал я. — Так же как и ты. А Сэму скажи, что ответ все тот же — «нет».

— Но погоди минуту, — попросил меня Дэйв. — Ты ведь еще не слышал, что я хочу сказать.

Она вернулась с бутылкой, ведерком со льдом и бокалами и поставила все это на маленький столик.

— Вы, мужчины, можете сами за собой поухаживать, — девица стала расстегивать лифчик. — А пока вы будете говорить, я приму душ.

Дэйв не мог отвести взгляд, когда ее груди выпрыгнули наружу. Он смотрел ей вслед, пока дверь ванной не закрылась.

— Ты специально ее подговорил, — обвиняющим тоном сказал он. — Ты ведь знаешь, что я не могу говорить о деле, когда у меня стоит.

Я засмеялся, наполнил бокал и передал ему. Затем взял свой.

— L’chaim,[11] — сказал я.

— Твое здоровье, — ответил он.

Мы выпили.

— Так почему же нет? — переспросил он.

— Мне надоело, что меня используют, — я вздохнул. — На этот раз пусть Сэм все делает сам.

— Он до сих пор должен мне двенадцать миллионов, — сказал Дэйв. — Я уже не волнуюсь. Он мне все выплатит.

— Ну что ж, хорошо, — кивнул я. — Желаю вам обоим удачи. А теперь иди и скажи ему, что меня его предложение не интересует.

— Ты тут три года сидишь, ждешь дела, а когда оно наконец появляется на горизонте, ты отказываешься от него.

— Это не то дело, которого я хочу, — сказал я.

— А чего же ты хочешь? — Ему все это стало надоедать. — Ты что же, хочешь быть главой студии? Каждый хочет быть главой студии. Но ведь…

— Ладно, Дэйв. Хватит. Ты ведь сам все знаешь. Ты знаешь, чего я хочу. Я хочу иметь свою собственную компанию. Там, где я буду боссом. Как Синклер. Как Сэм.

— Сэм говорит, что ты будешь боссом, если согласишься.

— Сэм — это мешок с дерьмом. Как я могу быть боссом, если кто-то другой владеет компанией? — Я снова наполнил свой бокал. — И к тому же, что может знать компания по производству посуды о кинобизнесе, даже если это самый главный производитель посуды в мире?

— Ты, наверное, отстал от жизни, Стив, — Дэйв уставился в свой бокал. — Сейчас уже не время для одиночек. Оглянись вокруг. «Транс Америка», «Галф-энд-Вестерн», «Авко Корпорейшн». Чтобы иметь дело с такими компаниями, в твоем кармане должны звенеть монеты.

— Так что ты предлагаешь?

— Ладно, Стив, — сказал он, — если ты действительно хочешь купить компанию, забудь об этом. Никому не нужны твои деньги. Им нужны бумаги. Бумаги, на которых написано название большой компании. Золотыми буквами. Чтобы они могли взять эти бумаги и идти на Уолл-стрит играть в свои игры. У тебя нет таких денег, чтобы их переплюнуть. Да и ни у кого их нет.

Некоторое время я молчал.

— Так ты думаешь, мне не остается ничего лучшего?

Он кивнул.

Я отвернулся и посмотрел в окно. Все было просто. Три года коту под хвост. Три года я ждал, когда это случится. А теперь все кончено, этого не будет никогда.

— А если я приму это предложение? — спросил я.

— Тридцать два миллиона долларов? — иронически хмыкнул Дэйв.

— Но нужна-то в основном одна бумажка.

— Ну и..?

Я глубоко вздохнул.

— Ну и что это мне даст?

— Больше, чем ты думаешь, — сказал Дэйв. — Если я передам ему, что ты заинтересовался, мы можем организовать встречу.

— Я уже встречался с Сэмом.

— Не с ним, — быстро сказал Дэйв. — С Джонстоном из «Паломар Плэйт». Он — ключевая фигура. Именно он хочет тебя и настаивает, чтобы это было частью сделки.

— Но почему я? Мы же с ним никогда не встречались!

— Он просто зациклен на тебе. Говорит, что знает тебя с тех пор, как занялся бизнесом. Он считает, что ты — единственный, кто в этом деле хоть что-то соображает.