Блеск и нищета куртизанок. Евгения Гранде. Лилия долины - Оноре де Бальзак

он хотел попытать счастья в игре, чтобы утроить десять тысяч франков для приданого Лидии. — Я принужден разбираться в делишках молодого человека, с первого же взгляда обворожившего мою дочь. Он, верно, из тех мужчин, у которых сглаз на женщин», — сказал он мысленно, употребляя одно из выражений особого жаргона, который он ввел в обиход и который помогал ему и Корантену подытожить свои наблюдения в форме, пусть нередко насилующей язык, зато тем самым придающей ему силу и красочность.

Когда барон Нусинген воротился домой, его нельзя было узнать; он удивил жену и слуг; он был румян, оживлен, даже весел.

— Берегись, акционеры! — сказал дю Тийе Растиньяку.

Вернувшись из Оперы, все пили чай в малой гостиной госпожи Дельфины Нусинген.

— Та, — сказал с улыбкой барон, уловив шутку своего собрата, — я чувствуй желанье делайть дела…

— Стало быть, вы виделись с вашей незнакомкой? — спросила госпожа Нусинген.

— Нет, — отвечал он, — только натеюсь видеться.

— Любят ли так когда-нибудь свою жену?.. — вскричала госпожа Нусинген, ощутив легкую ревность или притворяясь, что ревнует.

— Когда она будет в ваших руках, — сказал дю Тийе барону, — вы пригласите нас отужинать с нею, ведь любопытно посмотреть на существо, которое могло вернуть вам молодость.

— Лутчи шедефр тфорени! — отвечал старый барон.

— Он дает себя поймать, как мальчишка, — шепнул Растиньяк Дельфине.

— Полноте! Он достаточно богат, чтобы…

— Чтобы кое-что промотать, не так ли?.. — сказал дю Тийе, перебивая баронессу.

Нусинген ходил взад и вперед по гостиной, точно у него был зуд в ногах.

— Вот удачный момент обратиться к нему с просьбой заплатить ваши новые долги, — шепнул Растиньяк на ухо баронессе.

В эту же самую минуту Карлос, преподавший последние наставления Европе, которой предстояло сыграть главную роль в комедии, придуманной, чтобы одурачить Нусингена, выходил, исполненный надежд, из дверей дома на улицу Тетбу. До бульвара его сопровождал Люсьен, весьма обеспокоенный видом этого полудемона, настолько изменившего свою внешность, что даже он, Люсьен, узнал его только по голосу.

— Где, черт возьми, ты нашел женщину прекраснее Эстер? — спросил он своего развратителя.

— Милый мой, в Париже такую не найдешь. Подобные краски не вырабатываются во Франции.

— Послушай-ка, я все еще ошеломлен… Венера Калипига сложена не лучше! За нее черту душу продашь… Но где ты ее достал?

— Она самая красивая девушка в Лондоне. Напившись джина, она в припадке ревности убила любовника. Любовник этот — отъявленный негодяй, от которого лондонская полиция рада была избавиться. А чтобы дело забылось, девицу отослали на некоторое время в Париж… Распутница получила отличное воспитание. Она дочь какого-то министра, по-французски говорит, как парижанка. Она не знает и никогда не узнает, зачем она тут. Ей сказали, что она может тянуть из тебя миллионы, надо только тебе понравиться, но что ты ревнив, как тигр, почему ей и предложили вести образ жизни Эстер. Она не знает твоего имени.

— А вдруг Нусинген предпочтет ее Эстер?..

— Ах, вот до чего ты дошел!.. — вскричал Карлос. — Сегодня ты жаждешь того, что тебя ужасало вчера. Будь покоен. У этой белокурой и белотелой девушки голубые глаза, она полная противоположность еврейке; но лишь глаза Эстер способны взволновать такого растленного человека, как Нусинген. Ведь не мог же ты скрывать от света дурнушку, черт возьми! Как только эта кукла сыграет свою роль, я отправлю ее под охраной верного человека в Рим или в Мадрид, пусть там разжигает страсти.

— Если она у нас недолгая гостья, — сказал Люсьен, — ворочусь к ней…

— Ступай, сын мой, забавляйся… Завтрашний день тоже в твоем распоряжении. А я подожду одну особу, которой поручил следить за тем, что творится у барона Нусингена.

— Кто эта особа?

— Любовница его лакея; ведь надобно в любую минуту знать, что происходит у неприятеля.

В полночь Паккар, гайдук Эстер, встретился с Карлосом на мосту Искусств, наиболее удобном месте в Париже, чтобы перекинуться словом, которое не должно быть услышано. Разговаривая, гайдук смотрел в одну сторону, его хозяин — в другую.

— Барон ездил сегодня в префектуру, между четырьмя и пятью часами, — сказал гайдук, — а вечером хвалился, что найдет женщину, которую он видел в Венсенском лесу. Ему обещали.

— За нами будут следить! — сказал Карлос. — Но кто?..

— Уже обращались к услугам Лушара, торгового пристава.

— Бояться его было бы ребячеством! — отвечал Карлос. — Мы должны опасаться только охранного отделения и уголовного розыска, а раз они бездействуют, мы-то уже можем действовать!..

— Есть еще кое-кто!

— Кто же?

— Дружки с лужка… Вчера я видел Чистюльку… Он затемнил одну семью, и у него на десять тысяч рыжевья пятифранковиками.

— Его арестуют, — сказал Жак Коллен. — Это убийство на улице Буше.

— Ваш приказ? — спросил Паккар почтительно: так, вероятно, держал себя маршал, явившийся за приказаниями к Людовику XVIII.

— Выезжать каждый вечер в десять часов, — отвечал Карлос. — Рысью ехать в Венсенский лес, в Медонские леса, в Виль д’Авре. Ежели станут следить, преследовать, не мешай, будь податлив, разговорчив, продажен. Болтай про ревность Рюбампре, который без ума от мадам и до смерти боится, как бы не пронюхали важные господа, что любовница у него из тех самых…

— Понятно! Надо вооружиться?..

— Отнюдь нет! — с живостью сказал Карлос — Оружие?.. А на что оно тебе? Натворить бед? Забудь, что при тебе охотничий нож. Чего бояться, если ударом, который я тебе показал, можно переломить ноги самому крепкому человеку?.. Если можно вступить в драку с тремя вооруженными полицейскими в полной уверенности, что двое будут уложены на месте, прежде чем они вытащат свои тесаки?.. Ведь при тебе твоя палка!

— Правильно! — сказал гайдук.

Паккар, прозванный Старой гвардией, Стреляным воробьем, Молодчиной, человек с железными икрами, стальными бицепсами, итальянскими баками, артистическим беспорядком волос, бородкой сапера, с бледным лицом, бесстрастным, как у Контансона, скрывал горячность своего характера и щеголял осанкой полкового барабанщика, отводившей от него все подозрения. Ни один висельник из Пуасси или Мелена не мог бы с ним состязаться в чванстве и самовлюбленности. Джафар этого Гарун-аль-Рашида каторги, он искренне восхищался им, как Перад восхищался Корантеном. Сей долговязый колосс, неширокий в груди, без лишнего мяса на костях, шагал на своих двух ходулях чрезвычайно важно. Никогда правая нога не ступала, покуда правый глаз не исследовал окружающей обстановки спокойно и молниеносно, как свойственно ворам и шпионам. Левый глаз брал пример с правого. Шаг, взгляд, еще шаг, еще взгляд! Поджарый, проворный, готовый на все в любое время, Паккар, умей он только справиться с заклятым врагом своим, под названием напиток храбрецов, был бы, по словам Карлоса, совершенством, в такой степени он обладал талантами, которые необходимы человеку,