Красный Адамант - Юлия Винер

Интересно, а если бы не пациент, а просто по жизни? Был бы у меня шанс с ним поближе познакомиться? Вряд ли. Он бы на меня и внимания не обратил. Да и я, если б он мне не врач и операцию не делал, я бы, наверно, тоже так сильно не относился. Они там в больнице в белых халатах все для нас как боги, а халат снимет, может, и ничего особенного. Но это вопрос теоретический, я его теперь больше и не увижу. Может, один раз еще, когда швы снимать, да и то, скорее всего, сестра или стажер.

Между прочим, вот кому стоило бы пожертвовать камушки, если б только это можно было законно оформить — на медицинские опыты, типа. Он бы разработал новую редкую операцию, а ему за это Нобелевскую премию. Вот это было бы действительно употребление. Но это, конечно, так, мечты.

Часть третья

СУДНЫЙ ДЕНЬ

Я теперь настоящий султан-богдыхан. Живу, окруженный женской заботой. Не одна женщина за мной ухаживает и не две, а целых четыре.

Кармела к моему возвращению устроила мне царский прием. Прибрала в квартире, даже цветных воздушных шариков навешала, как тут принято, и большой плакат против двери:

ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ ДОМОЙ, МИШЕНКА!

И еды нанесла массу, самых вкусных своих блюд. Как раз был Эрев Рошашана, канун еврейского Нового года, Алексей пришел с женой и ребеночком, все сошлись вокруг моей кровати, включая Татьяну, выпили сладкого вина по рюмочке, хорошо посидели.

И дочка совсем сменила гнев на милость, каждый день после работы забегает: не нужно ли чего, папаня. Правда, больше сама кофе пьет, а то и питается, однако, видно, испугалась все-таки. Правда, есть догадка, что не только в этом дело.

И с Ириской мы много времени проводим. У нее, оказывается, квалификация по лечебной физкультуре, поэтому теперь уже не только от Татьяны приходит, но и по официальной линии, разрабатывать мою ногу. В какой-то момент она все-таки спросила в разговоре, зачем ко мне тогда приходила полиция, я равнодушно ответил, что драка во дворе была, а у меня украли мешок с материалами, но все это уже проехало и забыто. Ладно, говорит, если будут опять беспокоить, ты меня к ним пошли, я им сделаю внушение. И посмеялись оба.

Но главное — сама Татьяна. Я все правильно рассчитал, что она меня в таком положении не сможет бросить. Конечно, пока трудно сказать, вернулась ли она ко мне полностью, или только временная забота о больном. Но почти все свободное от работы время она здесь, при мне, и привычка свое возьмет. Правда, когда ночует, то спит на диване в салоне, но это и правильно, мне и раньше было тесно вдвоем, а при моей травме тем более.

Нога прогрессирует семимильными шагами. Наклейку сняли, там длинный ровный шов, и не ниткой сшито, а скрепками стянуто, редкой красоты шов, чистенький, неинфицированный, только припухлость и легкое покраснение. Очень аккуратно доктор Сегев сделал.

С ходунком уже сам в уборную потихоньку ползаю и малое дело нормально справляю сам, а большое садиться пока трудно, Татьяна помогает.

Ирис говорит, к костылю не приучайся, скоро с палкой будешь ходить, и палку принесла с четырьмя лапками, стариковскую, но я с такой палкой по улице не пойду, только дома. Она вообще меня здорово гоняет, в кресле ездить совсем не дает, тебя, говорит, Татьяна разбаловала, я тебя в форму приведу. Это предположим, но свои формы она бережет строго, за меня во время упражнений хватается, где хочет, а мне ни-ни. Просил ее помочь мне помыться, а она мне — раздеться помогу, а мыться ты сам можешь, только дверь не закрывай. Вот так вот. Казалось бы, случай непростой, серьезная травма наложилась на тяжелое хроническое заболевание, но она обращается, как будто это обыкновенный перелом, как будто в остальном я здоровый. Обидно, с одной стороны, но с другой — довольно приятно.

Боли, конечно, есть. В больнице состояние все время было возбужденное, и чувствовал только свежую боль, да и ту успешно забивали новейшими достижениями. А дома и старые пробудились, плечи тянет, шею щемит, плюс шейка бедра ноет постоянно, а к вечеру просто ломить начинает. Но я не переживаю. У меня теперь есть перкосет, мне выписали, а понадобится, и еще выпишут.

Курю, сколько хочу и когда хочу, но в меру. В больнице так изголодался, что сперва накуриться не мог, но это лишнее, снизил норму до десятка в день и редко превышаю.

Ицик заглядывает каждый день, хочешь, говорит, я тебе книжку почитаю? Или в шеш-беш давай, в нарды то есть. А хочешь, на компьютере поучимся? Но мне пока что ничего не хочется, приходи, говорю ему, завтра.

И даже музыки я что-то последнее время не слышу, говорят, балалая ранило в теракте. Хорошо, что не погиб, я ему смерти не желаю, но какая-то справедливость на свете все же есть, хотя наверняка выздоровеет и вернется. Со дня на день жду флейтиста, не пойму, куда девался, в отпуск ушел, что ли? Но и о нем думаю без прежней злости, похоже, больница нервы мне тоже подправила.

Ресторан по-прежнему наглухо закрыт, висит табличка, что сдается помещение, но сейчас времена для бизнеса плохие, и надеюсь, что сдастся нескоро.

Короче, все складывается нормально. Лучше, чем можно бы ожидать в создавшейся ситуации. Правильно говорят, что только когда случится что-нибудь, человек понимает, как он хорошо и прекрасно живет.

Если б только не одно.

Если б не камни треклятые.

Очень мне дома хорошо показалось.

Тихо, никто не дергает, постель широкая, простыни прохладные, пища вкусная, пепельница под рукой. И нога заживает, и ясно, что ходить буду, и Танечка ничего не упоминает, что уйдет, и Йехезкеля этого я не вижу, и бабенки кругом мельтешатся — так хорошо показалось, что вот ничего больше пока не надо, и про камни готов забыть.

Но забудешь тут.

Устроился я дома, расположился, отдохнул немного, и очень скоро Татьяна вручила мне обратно все: и макраме постиранное, и что из него вывалилось, и даже Красный, который я ей в больнице передал. Вручила молча, без комментариев. Я посчитал — потерялось всего пять штук, двадцать семь налицо, не считая Красного.

— Красный, — говорю, — оставь себе, я тебе его дарю.

Головой покачала:

— Нет, не надо.

— Ты что, — говорю, — неужели не нравится? Смотри, какой красивый.

— Не хочу.

— Глупая, ты спрячь его куда-нибудь пока, а потом посмотрим. Может, я тебе кулон сделаю.

— Нет, не хочу.

— Да бери, Таня, чего ты, я ведь от души.

— Нет. И тебе то же самое скажу.

— Какое?

— Выкинь.

— Выкинь? Как это выкинь?

— В помойку. И из головы.

В помойку? Драгоценнейшие бриллианты выкинуть в помойку?

Ну, это уж как-то…

А что, думаю.

Что, думаю, Миша, слабо тебе?

Вот взять сейчас все, не разглядывая завернуть в старую газетку, и в ведро. Из ведра пойдет в мусорный контейнер. А там приедет машина, свалят в нее, она все пережует, спрессует и выплюнет на свалке. И уж там никто никогда не найдет. Правда, рассказывают, там живут особые бомжи, мусор перебирают, ценности ищут. И говорят, находят. Когда-нибудь, глядишь, один найдет такую блестяшечку — вот счастье привалило! Но вряд ли, кто такую мелочь увидит, а увидит — и внимания не обратит. А со временем эту свалку засыплют землей, сделают красивый холм, разобьют на этом месте парк, и уже никто никогда, и концы в воду. А? Слабо?

Был такой момент и прошел.

Позвонили в дверь, явилась Галка со своим Азамом. Я все сгреб, и куда же еще — под подушку.

А зачем, спрашивается?

Зачем спрятал? Я ведь еще в больнице решил все ему отдать? И Таня говорит — выкинь? Вот тут бы сразу и отдать ему, и с плеч долой, все равно что на помойку выкинуть. Но нет, инстинктивно спрятал. Видно, одно дело больница, а другое дома, и решения тут другие.

Все эти дни в больнице ни Азам, ни Галина ко мне с этим делом не приступались, скорее всего, он ее удерживал, оберегал покой больного. Но сейчас, понимаю, не избежать.

Что ж, я готов. Нет, решения своего не меняю, отдам, но к чему такая спешка, послушаем сперва, что они скажут. Я ведь в больницу загремел как раз в тот вечер, когда Азам хотел сообщить мне что-то важное. По телефону тогда сказал: я знаю, что делать с камнями. Вот и поглядим, что он такое знает, а то поспешишь — людей насмешишь.

Несмотря что мне глубоко не нравится сам факт их общения, опять не мог не отметить, как они красиво смотрятся вместе. Она у меня такая вся белокожая, в мать, и небольшой румянец на щеках так и светится, здесь это у девушек большая редкость, натуральный румянец. А он рядом такой смуглый, и волосы у обоих одинаковые до плеч, крутыми кудрями, только у него черные, а у нее светло-русые. Прямо два ангелочка, позитив и негатив. И одеты. У Галки всегда был вкус в одежде, от меня переняла, если не считать того, что голизны много. Но этот-то, Азам, откуда у него вкус? Одет еще лучше, чем в тот первый раз. Темно-красная рубашка, причем явно не ширпотреб, а настоящая фирма, куплено в дорогом магазине где-нибудь в Тель-Авиве. Откуда только деньги берет, а жалуется, что учиться не на что. И не побоялся в наш дорогой магазин зайти!