Под гнетом страсти - Николай Гейнце

Кроме этого, Рена, вступив, по ее мнению, в брак с ним, Облонским, сделается тотчас же покорной женой и не испугается, как вчера, его ласк.

При воспоминании об инциденте, случившемся накануне, вся кровь бросилась в голову князя, он нахмурил брови, и лишь надежда на скорое исполнение его страстного каприза вновь озарила его лицо довольной улыбкой.

"Она будет моей, будет сознательно, а после можно будет даже покаяться ей во всем, — она простит, ведь она же женщина! Когда же надоест, обеспечить ее и ввести в тот же полусвет, где ныне царит ее мать. Она будет ее достойной преемницей в годы полного развития женской красоты".

Этой "чудной" мыслью заключил князь Облонский свои сладкие думы.

Пройдя в отделение Ирены, он застал ее всю в слезах.

— Что с тобою, моя ненаглядная? — спросил князь, целуя ее руку и садясь с нею рядом на диване.

Молодая девушка порывисто, прерывая свою речь всхлипыванием, рассказала ему, что Марфуша, посланная от няни Ядвиги, сообщила ей между прочим, что ее мать, может быть, и не приедет в Москву совсем, а проедет прямо за границу, где и встретится с ними.

— Когда же я увижу ее, когда увижу? — зарыдала Рена.

— Я не понимаю, о чем ты плачешь, — начал князь.

— Я и сама измучилась, ваше сиятельство, уговаривая Ирену Владимировну, они было утешились, занялись завтраком и потом конфетами, а тут, незадолго перед приходом вашего сиятельства, опять плакать принялись, — вставила бывшая в комнате Феня.

Облонский молча, но выразительно посмотрел на нее. Феня быстро догадалась и вышла.

— Повторяю, — начал снова он, — я не понимаю, о чем ты плачешь? Разве прежде ты так часто видела свою мать?

— Нет! — сквозь слезы ответила Ирена.

— То-то и есть. Если когда ты была одна с няней, когда около тебя не было человека, который на днях будет твоим мужем, она вследствие своих дел, для твоей же пользы, не виделась с тобой по нескольку месяцев, то теперь, когда она знает, что около тебя я, ей менее всего нужно о тебе беспокоиться… Ведь ты сама знаешь, какие у нее запутанные дела.

— Да, — прошептала Ирена.

— Эти-то дела, как передала мне г-жа Дюгамель, у которой я был сегодня и которая передала мне, по поручению твоей матери, твои бумаги, мешают Анжелике Сигизмундовне приехать на нашу свадьбу, которая будет послезавтра…

— Свадьбу… послезавтра… без мамы… — уставилась на него она, перестав плакать.

— Да, послезавтра… это также воля твоей матери, чтобы мы обвенчались скорее и без огласки. Выход твой в замужество за меня, человека с громким именем и очень богатого, может вредно отразиться на близком окончании ее дел. Приезд же на твою свадьбу породит непременно толки и совершенно нежелательную и несвоевременную огласку нашего брака. Поверь мне, что Анжелика Сигизмундовна знает, что она делает, а делает она только то, что клонится к твоей пользе, — докторальным тоном закончил князь.

— Мне это самое всегда говорила и няня… — чуть слышно пролепетала она.

— Конечно, я не хочу вести тебя со мной под венец насильно, если ты раздумала и не хочешь, то напиши своей матери — она приедет за тобой сюда или пришлет твою няньку…

— Нет, нет, как не хочу, я хочу, хочу!.. — она стремительно обвила руками его шею и поцеловала в губы.

Он едва удержался, чтобы снова не сжать ее в своих объятиях.

— В таком случае напиши своей матери, что князь и княгиня Облонские будут ожидать ее в Венеции.

— Ах, это там, где вместо улиц все каналы! — уже совсем радостно воскликнула Ирена.

— Да, — улыбнулся он.

— Я могу написать сейчас?

— Успеешь после обеда. Письмо отдашь мне. Я сделаю на нем приписку Анжелике Сигизмундовне и завтра утром отправлю на почту.

— Я напишу длинное-предлинное письмо! — заметила уже совершенно успокоенная Рена, тщательно вытирая еще влажные от слез глаза.

— Напиши, дорогая моя, а я почитаю. Я хочу судить о твоих литературных способностях, — с улыбкой сказал Сергей Сергеевич, нежно гладя ее по голове.

— Я всегда получала в пансионе отличные отметки за сочинения, — похвасталась она.

— Еще бы, ты у меня умница — m-me Дюгамель тобой не нахвалится.

Ирена вся вспыхнула от удовольствия.

— Я в каком платье буду венчаться? — вдруг спросила она.

— В каком хочешь из тех, которые у тебя есть, так как свадьба будет, опять же по желанию твоей матери, совершенно секретная, а на другой или третий день после нее мы поедем за границу, и ты сделаешь себе туалеты в Париже.

Заказ подвенечного платья мог породить нежелательные для князя толки в гостинице.

Ирена на минуту снова затуманилась.

Ее огорчило, что сон, в котором она видела себя в белом подвенечном платье, не совсем сбывается. Даже перспектива парижских туалетов не сразу ее утешила.

Он заметил это и заговорил о предстоящих удовольствиях заграничной жизни, о театрах, концертах и балах.

Тучка снова пронеслась мимо.

Незаметно пролетел остаток дня и вечер.

В двенадцать часов, пожелав Рене покойной ночи, князь поехал в ресторан "Эрмитаж".

Там уже дожидался его Перелешин, привезший с собой свои бумаги.

Они сели ужинать.

XII

СВАДЬБА

На другой день князь Облонский проспал до часу дня, так как накануне, на радостном заключении с Перелешиным окончательной сделки и получении от него бумаг, не ограничился угощением его роскошным ужином в "Эрмитаже", а повез еще в лучший московский загородный ресторан "Стрельну", находящийся в Петровском парке, откуда они возвратились в пятом часу утра, выпив изрядное количество бутылок шампанского. Надо, впрочем, заметить, что на эту поездку напросился сам Владимир Геннадиевич, Сергею Сергеевичу неловко было отказать своему сообщнику на первых порах.

Надев туфли и накинув на себя халат, князь отпер номер и позвонил.

Явился Степан.

— Ну что, как дела? — спросил Облонский.

— Все готово-с, ваше сиятельство! — невозмутимо отвечал камердинер.

— Как все? — радостно воскликнул князь, садясь в кресло.

— Пожалуйте-с бумаги. Венчаться можно хоть сегодня после вечерни.

Степан обстоятельно объяснил, что с помощью мужа своей сестры он нашел священника, который соглашается обвенчать без огласки и без согласия родителей невесты, лишь бы все бумаги были в порядке. Свидетелями при браке будут брат его сестры и два его товарища, которым он, Степан, и выдал по сто рублей на приличную экипировку.

— Только церковь-то, ваше сиятельство, не в Москве, а верстах в девяти — сельская.

Степан назвал подмосковное известное село.

— Тем лучше, тем лучше, — заметил довольным тоном Сергей Сергеевич. — Молодец, благодарю, очень благодарю.

Степан стоял весь сияющий.

— Поезжай же скорее и отвези бумаги священнику, заплати ему все что следует, да лучше всего найми прямо четырехместную карету и кати вместе со свидетелями, а мы будем к пяти часам, чтобы все было готово.

Князь подал ему бумаги Перелешина, метрическое свидетельство Ирены и пачку радужных.

— Слушаю-с, ваше сиятельство! — отвечал камердинер и направился было к выходу.

— Да ты смотри, — остановил его Облонский, — не вздумай мне там при них бухнуть "ваше сиятельство", помни — я на все это время твой знакомый и даже подам тебе руку.

— Помилуйте, ваше сиятельство, разве я дела не понимаю, такого фон-барона разыграю перед этими чернильными душами, что даже ваше сиятельство хохотать будете.

Князь улыбнулся.

— Ну, хорошо, ступай, да пошли мне лакея, он мне поможет одеться.

Степан ушел.

Совершив с помощью явившегося лакея свой туалет, Сергей Сергеевич отправился к Ирене.

— Ты отправил письмо маме? — был первый вопрос с ее стороны после взаимных приветствий.

— Отправил прямо на железную дорогу, оно пойдет в три часа с почтовым, а она его получит завтра утром, когда мы будем уже обвенчаны, я даже приписал ей об этом.

Ирена вопросительно уставилась на него.

— Как обвенчаны? Когда же мы венчаемся?

— Сегодня, в пять часов вечера, но прошу тебя, именем твоей матери, ни теперь, ни после свадьбы, пока мы в Москве, никому не болтать об этом. Помни, что огласка нашей свадьбы может сильно повредить делам Анжелики Сигизмундовны.

— Конечно, конечно, не буду, да и кому мне говорить, разве Фене.

— И ей не надо — она тоже может пойти звонить об этом по Москве после нашего отъезда. Понимаешь?

— Понимаю, понимаю! Так мамочка завтра утром будет знать уже о том, что я сделалась княгиней Облонской? — с довольной, даже гордой улыбкой спросила она.

— Говорю же тебе, что я об этом приписал ей в твоем письме, а его она получит завтра в это время.