Бенкендорф - Дмитрий Олейников

Как позже признавался Александру министр внутренних дел В. П. Кочубей, немедленно после создания нового министерства «город закипел шпионами всякого рода: тут были и иностранные, и русские шпионы, состоявшие на жалованьи, шпионы добровольные; практиковалось постоянное переодевание полицейских офицеров; уверяют, даже сам министр прибегал к переодеванию. Эти агенты не ограничивались тем, что собирали известия и доставляли правительству возможность предупреждения преступления; они старались возбуждать преступления и подозрения. Они входили в доверенность к лицам разных слоев общества, выражали неудовольствие на Ваше Величество, порицая правительственные мероприятия, прибегали к выдумкам, чтобы вызвать откровенность со стороны этих лиц или услышать от них жалобы. Всему этому давалось потом направление сообразно видам лиц, руководивших этим делом»105. И хотя подобные методы были далеки от благородных желаний Бенкендорфа и его товарищей, сама идея тайной полиции была сполна реализована, и император Александр имел все основания не утверждать проект Бенкендорфа.

Однако флигель-адъютант попытался найти «когорту добромыслящих» в другом месте. Он стал членом тайной организации, давно стремившейся избавить род человеческий от свойственных ему недостатков, достичь «златого века» и даже построить царство Божие на земле.

Начиная с 1810 года мы видим Бенкендорфа в списках членов масонской ложи «Соединённых друзей» (Les amis réunis), причём не на низшей ступени «ученика», а в продвинутом разряде «мастера»106. (Позже в доносе А. Б. Голицына утверждалось, что вследствие причастности к масонскому ордену Бенкендорф не был беспристрастен в решении политических дел107.) В неё в разное время входили такие разные люди, как великий князь Константин Павлович, граф Станислав Костка-Потоцкий, граф А. И. Остерман-Толстой, министр полиции А. Д. Балашов, П. А. Вяземский, А. С. Грибоедов, П. Я. Чаадаев, С. Г. Волконский, П. И. Пестель, М. И. Муравьёв-Апостол… Намерения основателя ложи А. А. Жеребцова[9] казались вступающим в неё важными и благородными: «Стереть между человеками отличия рас, сословий, верований, воззрений, истребить фанатизм, суеверия, уничтожить национальную ненависть, войну, объединить всё человечество узами любви и знания»108. Тайное и благородное объединение единомышленников (каким, видимо, казалась ложа неофиту) ради достижения благих целей по совершенствованию рода человеческого — не образ ли «когорты добромыслящих», о которой мечтал Бенкендорф? В обоих случаях главной для Бенкендорфа была причастность к кругу целеустремлённых людей, обеспокоенных тем, как портится год от года род человеческий. Как привлекательно звучали слова гимнов:

Не Вавилонску башнюМы созидаем здесь,А истину всегдашню,Чтоб свет был счастлив весь…109

или

Оставьте гордость и богатство,Оставьте пышность и чины, —В священном светлом храме братстваЧтут добродетели одни110.

На таинственном треугольнике, считавшемся символом ложи «Соединённых друзей», были выписаны три латинские буквы S, обозначавшие Soleil, Science, Sagesse — солнце, науку и благоразумие. Впрочем, братья-масоны не замыкались исключительно на «работе над своим диким камнем» (то есть умосозерцательным совершенствованием нравственности). Наоборот, постепенно ложа приобрела репутацию «беспокойной», отличающейся пышными обрядами, буйными пиршествами и богатым убранством собственного помещения для собраний, что говорило о высоком статусе её завсегдатаев. К братским торжественным трапезам порой приглашались «прекрасные нимфы двора Купидона», то есть дамы; на некоторых собраниях играл весьма неплохой оркестр «братьев гармонии», как тут называли музыкантов111. Был даже издан печатный сборник песен с нотами: «Гимны и кантаты для петербургской ложи “Соединённых друзей”». Одним из известных авторов гимнов был дядя и «парнасский отец» А. С. Пушкина Василий Львович. В его стихах на французском языке воспевалась любовь к России. Одна из песен даже вышла за стены ложи. Она начиналась строками:

Servir, adore sa PatrieC’est le devoir d’un bon maçon(Служить своей Отчизне, восхищаться ею —Вот обязанность истинного каменщика!)112

При всём этом «беспокойная ложа» беспокойств политических не доставляла. Вхожий в неё министр полиции и генерал-адъютант А. Д. Балашов именно в 1810 году лично призвал к себе управляющих петербургскими ложами и добился согласия «доставлять в министерство полиции ежемесячные отчеты о всём происходящем в собраниях их, которые сам несколько раз посещал»113.

Александр I в то время был прекрасно информирован о деятельности масонов. Вот приводимый в мемуарах Я. де Санглена (управляющего упоминавшейся Особой канцелярией Министерства полиции) его диалог с императором:

«— Вы франкмасон или нет?

— Я в молодости был принят в Ревеле; здесь, по приказанию министра, посещал ложу “Астрея”.

— Знаю; это ложа Бебера. Он честный человек; брат Константин бывает в ложе его. Вам известны все петербургские ложи?

— Кроме ложи “Астреи”, есть ложа Жеребцова, Шарьера и Лабзина.

— Сперанского ложу вы забыли?

— Я об ней, государь, никакого понятия не имею…

— Балашов сам вступил в ложу Жеребцова.

— Знаю, государь, от самого министра, и удивляюсь, каким образом министр полиции принят в сотрудники и собраты.

Государь засмеялся. <…>

— Почему не вступили вы в ложу Жеребцова?

— Я предпочёл ритуал немецкий. Он проще; французский слишком сложен, театрален и не соответствует настоящей цели франкмасонской»114.

Сам М. М. Сперанский, находясь на вершине своего положения, составлял для Александра записку, «которая обеспечила бы государю более благотворное влияние» на масонство, и даже пытался создать единую «масонскую конституцию». Масонство в России переживало расцвет.

Однако ложа Жеребцова постепенно стала всё больше замыкаться на внешних, церемониальных сторонах обрядности. Рассматривая акты ложи, министр народного просвещения писал: «Учения масонского в них мало, и предмету нет никакого, в чём сами начальники согласуются; признавались мне, что они определительной цели не имеют и тайны масонской никакой не ведают»115. Даже если предположить, что это был хитрый масонский манёвр и «братья» высших степеней обладали другими, таинственными намерениями, Бенкендорф не достиг такого уровня посвящения, чтобы знать о целях ложи больше, чем знал министр. В результате его желание активно действовать «на пользу царю и Отечеству» не находило достаточной реализации внутри масонской системы. Выход из образовавшегося тупика был уже привычным: Бенкендорф направился туда, где служба на благо Отечества была понятна и почётна, — в действующую армию.