Поиски путей (СИ) - Максим Далин

— Здесь не пески, Хенту, — сказал Анну, невольно отводя глаза. — Здесь чужая земля, чужой закон. Мы с тобой ещё будем убивать шаоя — потом, когда я вернусь домой, и мы отправимся в поход. Но этот — пусть живёт. Его охраняют хозяева этих мест. Миссия…

И тут его взгляд сам собой остановился на Ар-Неле, который обнимал шаоя за плечо и вполголоса говорил что-то. Грязный еретик злобно зыркал на волчат, шипел — а Ар-Нель мурлыкал: "Успокойся, Нури-Ндо, друг мой, не стоит распускаться, надо держать себя в руках, надо быть выше мстительности и собственных страстей…" — и улыбался, судя по голосу и тону.

Каждый звук его речи втыкался в Анну, как шип.

— Ар-Нель, — окликнул Анну. — Я поговорить хотел…

Ар-Нель обернулся.

— Благодарю, Анну, — сказал он так тепло, что у Анну упало сердце. — Ты всё сделал правильно, мой дорогой. Позволь мне закончить — и мы поговорим непременно. О чём хочешь.

— Я провожу гонца и приду к тебе, — сказал Анну упавшим голосом.

— Конечно, — отозвался Ар-Нель, как ни в чём ни бывало, и обратился к еретику. — Тебя тоже надлежит проводить, Нури-Ндо? Пойдём, я покажу тебе Зимний Сад…

И удалился вместе с шаоя, оставив Анну с Хенту, с сотником Хенту, боевым товарищем, вместе с которым Анну воевал и в Шаоя в том числе. Хенту смотрел выжидающе, и надо было что-то сказать.

— Устрой лошадь, — приказал Анну, кажется, слишком резко. — Я покажу тебе наши конюшни.

До покоев Анну и его волк не дошли.

Просто в один прекрасный миг перестали нести ноги. Анну остановился у широкой террасы, украшенной каменными вазами с колючими кустами в них — и Хенту остановился рядом.

— Что-то случилось, командир? — спросил он слегка встревоженно.

— Рад, что ты приехал, — сказал Анну, вымученно улыбаясь. — Как — дома?

— Дома по-прежнему, — отвечал Хенту широчайшей радостной улыбкой. — Твои волчата ждут тебя, командир. Все говорят о настоящем деле, о том, что теперь-то ты всё видел — так мы в пыль втопчем этих язычников! Они же расползаются, как вши, как зараза — вот как Шаоя забыл веру предков, перенял всю эту северную мерзость… Волк Волков прямо говорил: Лев считает, что из этого города идёт всё зло. Из Тай-Е. Он ведь прав?

— А ты как думаешь? — спросил Анну, чтобы что-нибудь сказать.

— Я-то… Командир, я маловато, конечно, видел — но уж мерзостей достаточно. Богато живут — и отвратительно. Любой холоп ходит с мечом, считает себя важной птицей. Рабыни строят из себя настоящих людей, смеют спорить с мужчинами. Низкие не почитают высоких — совсем. А зачем им? Воображают, небось, что сами себе господа…

— Погоди, — слушать было совсем уже нестерпимо — тем ужаснее, что Хенту говорил, как все, как сам Анну пару-тройку месяцев назад. — Так ведь… язычники ещё не отдали Элсу.

— За этим дело не станет, я думаю, — сказал Хенту. Он искренне хотел порадовать своего командира, это слышалось и в словах, и в тоне. — Ты же понимаешь: Львёнок очень провинился. Все говорят — если язычники отдадут Элсу живым, то Лев не оставит ему статуса, а жизнь без статуса — как раз соответствующее наказание. Слишком дорого всё это нам обошлось.

— Чем — дорого? Просто разведка…

— А тем, что Лев ждал позора? Пятна на чести Прайда? Говорят, Лев сам сказал, что Элсу уронил честь Прайда в грязь, заставил Прайд унижаться… Так вот, пусть и наползается в грязи за это.

— Мы не унижались, — сказал Анну.

— Прости, командир, — Хенту смутился. — Я понимаю, тебе об этом говорить тяжело… Ну ничего. Лев думает, что лучше всего стереть это гнездо зла в прах — об этом и в армии говорят, и везде. Тут ведь даже неважно, нужна ли нам эта вымерзшая земля, правда? К чему — если тут ничего не растёт, ни винные ягоды, ни хель… совсем никудышная земля. Мы просто должны будем дойти, сжечь этот клоповник — и наши дети будут спать спокойно… Ты чего такой грустный, командир? Что-то не так?

— Письмо при тебе? — спросил Анну.

— А как же! Вот оно, — Хенту вытащил из-за пазухи свиток, запечатанный сургучной львиной мордой. — Возьми, отдашь Наставнику.

Анну посмотрел на свиток, несколько мгновений думая, что с ним делать — и сунул его в рукав, как северяне. Рукав был узкий, держать в нём свиток оказалось с непривычки неудобно — но Анну только впихнул бумагу поглубже.

— Хенту, — сказал он медленно, — ответь мне… я ещё твой командир, брат?

Располосованная старыми шрамами простецкая физиономия сотника отразила предельное удивление.

— Конечно! Я что ж… ты меня знаешь, Львёнок! Ты мне только скажи — я ничего не забыл, я — куда угодно…

Анну помолчал, решаясь.

— Не говори никому о письме, — сказал он, наконец. — Ты приехал ко мне. Только ко мне. Привёз привет от отца. Ты ведь видел моего отца?

Хенту секунду смотрел во все глаза — и вдруг хлопнул себя по лбу.

— Вот пустая башка! Я же и точно привёз привет от Львёнка Джарату! В сумке-то… а я, болван забывчивый, в конюшне оставил! Вино-то из твоего сада!

— Как отец? — спросил Анну гораздо непринуждённее — разговаривать об этом было намного легче.

— Как? Хорошо. Джарату — хорошо. Велел сказать, чтобы ты привёз рабыню с севера, командир. А то у твоих братьев уже свои дети, а ты обо всём забыл с боями и походами… Старший сын Зельну, твой племянник, уже дрался с детьми Антору, победил, знаешь! Наверное, будет лихим героем, ужасом Песков… Нолу спрашивал о тебе. У Нолу новый жеребец, привезли с гор, заплатил полторы тысячи "солнышек"…

Анну слушал, улыбаясь. Он чувствовал смесь обычной грусти по отцу и по дому, но ещё — какого-то нового, болезненного напряжения. Впрочем, то, что Хенту так легко перевёл разговор на домашние дела, очень успокоило его.

— Пойдём в тепло, — сказал Анну, когда Хенту принялся рассказывать о скачках в честь Цветущей Луны. — Ты голодный, наверное, а, брат? Пойдём, доскажешь в доме — пусть Львёнок Льва послушает.

— А письмо? — спросил Хенту, скинув тон до шёпота.

Анну обнял его за шею и подтянул к себе. Сказал в самое ухо:

— Ни слова при чужих, Хенту. Львёнку Эткуру я скажу сам — а с прочими молчи. Мне кажется, что Наставник хочет нас предать. Он сговорился с писцом, следит за нами и куда-то отлучается по вечерам. Я не могу дать ему письмо Льва.

Хенту охнул.

— Ах ты, пёс адов! А как же прочесть-то?

— Не беспокойся, брат, — улыбнулся Анну. — Я сам разберу и расскажу Эткуру. Лишь бы бестелесные не заподозрили ничего. Ты скажешь, что Лев размышляет. Скажешь, что донесения ждут от нас. И всё, запомни.

Хенту истово кивнул, глядя на Анну, как на вещающего пророка. Творец, Отец Сущего, благодарю тебя, подумал Анну — благодарю тебя за Хенту, лучше нет, чем боевой товарищ. Если придётся драться, по крайней мере, один волк будет на моей стороне — а один Хенту стоит троих.

И — он настоящий солдат. Он почти ни о чём не спрашивает.

Анну оставил Хенту с волками, свободными от караулов. Дал им угощать его здешними хрустящими пирожками с молотым мясом и пряной приправой, болтать о доме и расспрашивать об общих знакомых. Сам он не просидел и пяти минут.

Вышел из Дворца, долго бродил по саду, в конце концов, остановился в круглой беседке, увитой голыми гибкими лианами. Присел на мокрую скамью и вытащил из рукава письмо Льва.

Своё преступление. Своё предательство.

А почему, собственно, предательство? Почему он, Львёнок, командовавший десятью тысячами волков, взявший два города в Келли и один в Шаоя, не имеет права взглянуть на письмо своего Льва Львов?! Где, кем это произнесено? Разве Лев говорил им с Эткуру, отправляя их на север: "Не смейте читать моих писем"? Разве не приказы, адресованные Львятам, в этом свитке?

Я могу прочесть приказ моего Льва, предназначенный мне, решил Анну — и сломал печать.

Чёрные каракули на желтоватой плотной бумаге в первый миг показались ему не осмысленными знаками, а беспорядочной мазнёй. Творец-Отец, мелькнула паническая мысль, я же не смогу это прочесть! Это не каллиграфический рисунок Ар-Неля! Ерунда какая-то, маранье… но уже в следующий миг Анну начал узнавать знакомые буквы. "Ли"! Почему же так криво… "А", "ро", "хэл"…

Знаки внезапно собрались в слова в середине послания.

Нн-нет… смы… смы-сла жж… ждать… доб… доб… доб-ро-го… что ж это? А, доброго! Нет смысла ждать доброго от нелюдей… Ес-ли им… им? Что за "им"… А, им, северянам, ясно. Если им не нуж… нужно? Да, если им не нужно золото… пусть… ж-жрут сло-ва… Пусть жрут слова? Что за вздор… или… слова… обещания? Клятвы?

Лицо Анну горело огнём. Он рывком развязал шнурок на вороте, будто это шнурок, а не душевный надлом, мешал Анну дышать. Он успел сто раз пожалеть, что взялся читать это письмо — но глаза сами собой скользили по строчкам, а знаки — эти кривые и небрежные знаки, скрытные и нервные — собирались в фразы, сказанные Львом, несмотря ни на что.