Час шестый - Василий Белов

Калинин крупным косым почерком наложил резолюцию на углу пачинского письма: «Комфлота т. Орлову. Владимир Митрофанович! Настоятельно прошу ознакомиться и принять меры. М. Калинин». Он по рассеянности положил жалобу краснофлотца не в ту папку…

Командующего флотом Орлова в коридорах ворошиловского Наркомата кликали издевательски «адмиралом». Конечно, не все и не прямо, а за плечами, облаченными по торжественным датам в белоснежный китель. Но белоснежный френч с легкой руки Сталина носил и сам Климент Ефремович, а глядя на них, многие перешли на белое. Да ведь и должность у Орлова была адмиральская, хоть и с добавлением «товарищ». Нет, не гнался Владимир Митрофанович за карьерой, это она всю жизнь по пятам его преследовала!

Впрочем, Владимир Митрофанович карьеру называл фортуной. Латынь была причиной всегдашней как бы шутливой конфронтации между наркомом и начальником флота. «De minimis поп curat praetor», — случайно сказал как-то Орлов про Сталина. Климу почудилась в этой фразе издевка, и он потребовал перевести на русский. «Претор не занимается мелочами», — сказал «адмирал». Постигнув смысл латинской пословицы, нарком успокоился и согласился с Орловым. Клименту Ефремовичу казалось, к примеру, что фортуна — это вовсе не римская богиня. Нарком считал ее свойством везучести всех недорезанных. Орлов не стал спорить с Климом, когда зашла речь о фортуне. Но каким только боком не поворачивалась к Орлову эта дамочка! И так-то она, и эдак…

Все началось еще в глубоком детстве. Десятилетний отпрыск директора гимназии получил однажды отцовский подарок — серебряный древнеримский статер. Одна сторона монеты была почти неразборчива, на другой явственно проявлялась мощная голова быка. На коротких толстых рогах висела цепь с биркой и какими-то знаками. Отец поощрял интерес к истории и настойчиво твердил о пользе бронзовозвучной латыни. Володя не очень-то верил в эту пользу и того же дня променял серебряного быка на медную византийскую фортуну.

«Volenti non fit injuria!»[6] — улыбнулся отец, когда узнал об этой весьма невыгодной сделке. Одноклассник, новый владелец серебряного статера, был отнюдь не дурак. Он же познакомил юного Орлова и с херсонским социализмом, взращенным под нежным крылом Цурюпы. Правда, в год, когда родился Володя Орлов, Александр Дмитриевич Цурюпа уже заседал в императорских каталажках, и марксизм в Херсоне креп и ширился уже без него.

Фортуна же под ручку привела Володю Орлова прямиком в Петербургский университет. Затем она почему-то отклонилась от орловской судьбы. Началась война с Вильгельмом, и Орлова призвали на царскую службу. Никогда и ни разу не мечтал он о подобной службе. Крейсер «Орел» будил в нем патриотический пыл, и душа Орлова как бы двоилась. А может, она и троилась и даже четверилась, подобно воде в днепровском гирле? Херсон был стерт в памяти событиями семнадцатого. Орава шумных матросов за доброту и мягкость характера выбрала Орлова в судовой комитет. Школу мичманов неудавшемуся студенту пришлось заканчивать уже при новой, народной власти. Личных желаний тогда никто не спрашивал. Вскоре фортуна послала Володю служить вахтенным начальником русского крейсера «Богатырь», а в двадцать четыре года приказом ленинского комиссара Дыбенко она произвела мичмана Орлова в начальники политотдела всего Балтийского флота…

Приблизилась ли она к Орлову еще ближе, взошла ли на русском небе адмиральская звезда после стычки с Юденичем? Никто не знает. В 1920 году по распоряжению той же фортуны Ленин турнул Орлова на водный транспорт (хорошо, хоть не в равелин Петропавловки). Командовать речным флотом, то бишь вонючими баржами, было ничуть не занятней, чем красавцами крейсерами. Канцелярских бумаг оказалось значительно больше. «Abrapto!»,[7] — как сказал бы отец.

Уже в следующем 1921 году Орлов снова потребовался в политуправлении РВС, хотя и в роли помощника. Ну, а дальше фортуна, вернее советская власть, произвела его в комиссары… Орлов начал командовать всеми морскими учебными заведениями…

После учебы на высших академических, а точнее политических курсах, фортуна ненадолго сводила Орлова поближе к родному Херсону, чтобы покомандовать Черноморским флотом. Затем она обручила его уже и со всем, хотя и поредевшим, военным флотом Великой России. Он член РВС…

Чем же не адмирал? И тогда что же тут обидного в наркомовской кличке?

… Сразу после VII комсомольской конференции комфлота повесил в гардеробный шкаф свой белый мундир. Заседание у Ворошилова он не удостоил парадной формы. Ворошилов и в будни не снимал белый наркомовский френч. Рубиновые шпалы на вороте мерцали довольно эффектно. Безусый Орлов по сравнению с Климом выглядел тучнее и старым, хотя был намного моложе Ворошилова. Нарком не только тщательно брился, но и подстригал свои усы ножницами. Ходили слухи, что, подобно Кирову, Клим Ворошилов не брезгует балеринами. Сталину, разумеется, известно об этих слухах, однако генсек прощал другу и не такие грешки. За что? Конечно, за личную верность! За Сталина Климент Ефремович хоть в огонь, хоть в воду.

Так думал Орлов, слушая Клима и рассказывая о рапортах комсомолу. Он едва удержался от замечания в адрес Алксниса по поводу его дурацких моделей, летавших среди хрустальных люстр по Колонному залу. В авиации за последнее время произошла целая серия серьезных аварий, сопровождавшихся гибелью летчиков. Только что обнародовано серьезнейшее постановление ЦК по поводу этих аварий. Бравурные нотки в речах на конференции звучали слегка неуместно…

Ворошилов спросил комфлота:

— А за что ты там распекал Украину с Челябинской областью?

— Отбирают и направляют в училища не тех, кого надо.

— Тебе каких надо?

— Грамотных надо, Климент Ефремович. Военный корабль — это не тарантас. Такую кобылу обуздать не всякий сумеет.

— На лошадях, Владимир Митрофанович, мы выиграли гражданскую… — Щека Ворошилова дернулась. — Интервентов японских и европейских мы обуздывали и будем громить впредь, ежели сунутся!

Нарком заметно повысил голос, и Орлов нервно поднялся:

— От англичан и тогда драпали чуть не до Котласа. Теперь у буржуев один мотор мощностью в тысячу лошадей! Скажите, что могли наши Хаджи-Мураты на одних лошадях? Против танков и самолета, против бронированного катера? А вы с Косаревым тащите комсомольцев на ипподром…

Орлов чувствовал, что сказал липшее.

Усы Ворошилова задвигались из стороны в сторону, но Владимир Митрофанович не смог вовремя прикусить язык. Назревала ссора, вернее, всегдашний спор коня и мотора.

— Куда тащить комсомольцев, я разберусь без тебя! — закричал Ворошилов, багровея. — Ты лучше скажи, как сам от Юденича бегал! Разве твои ржавые посудины остановили Юденича? Что они хорошего сделали, эти морские калоши?

— Многое! — задиристо воскликнул Орлов, хотя спор был неуместен. И вреден, особенно сегодня. Комфлота только что намеревался поговорить с наркомом о перспективах подводного плавания. Строительство лодок шло в стране ни шатко ни валко. СНК вновь задерживал заводам поставку многих дефицитных материалов. Теперь после такого спора будет уже не до подводных лодок. Ворошилов совсем разъярился. Выглядел как бык, изображенный на древнеримской монете. Интеллигентный комфлота поспешно извинился, хотя извиняться было и не за что. Но Ворошилов пропустил извинение Орлова мимо ушей. Он продолжал кричать:

— Хаджи-Мураты?.. Да, и Хаджи-Мураты! Южный фронт спасла Первая конная, а возьми хоть и польский рейд?

— Чем он кончился, мы знаем, — опять не утерпел комфлота и попросил разрешения уйти. — Да, да, не мешало бы помнить, чем кончился у Тухачевского этот рейд… — как будто назло начальству, уже в дверях повторил Орлов.

— А все твои комсомольские рапорты ничего не стоят! — тихо и зло, угрожающим тоном произнес Ворошилов. Глаза его совсем сузились. Но комфлота был тоже не из трусливых и порой очень обидчив. Во второй раз не стал извиняться. Он вышел из кабинета, хотя в его нетвердых шагах сквозило раскаяние. Русский человек силен задним умом. Конечно, не надо было так говорить! А как с ним говорить? Чурбан, обтянутый белым кителем… Совсем помешался на своих жеребцах. Еще и Сталину доложит… Либо Молотову наябедничает. Прощай тогда, советский подплав! СНК не даст на подводные лодки ни рубля… Ну и черт с ними, пусть выращивают своих кроликов! Ипподром…

Командующий флотом не ошибся в своих предположениях. Ворошилов действительно все доложил Сталину и попросил приструнить Орлова, этого херсонского болтуна, способного командовать только речным флотом…

Сталин тоже весь июль ходил в белом. Нынче он собирался в отпуск. Встреча наркома с генсеком перед отъездом в Мухолатку проходила один на один. Сталин сосал потухшую трубку и прищуренным глазом смотрел на Клима. Тот продолжал клеймить Орлова. Сталин молчал. Он вдруг встал, прошелся позади своего большого стола и вновь опустился на ленинский стул.