Цена империи. Фактор нестабильности - Влад Тарханов

А то сей молодой человек явно не в себе… Настолько, что медикуса к нему надо вызвать немедленно. Никола, путая сербские и русские слова объяснил, что собрал модельку, да вот не ожидал подобного эффекта. Вот Василия, добровольно-принудительного помощничка, и приложило. Ну а потом похвастал-таки синхронным генератором переменного тока. Воплотил свою идею. Молодец. А по поводу помощника…

— Знаете, Никола, я пришлю вам помощника, который в вашей лаборатории не только приживется, а еще и придется вам ко двору. Поверьте, весьма перспективный молодой человек.

Я имел ввиду студента Рижского политехнического института Мишу (Михаила Осиповича) Доливо-Добровольского. Напишем ему, предложим интересную работу с параллельным обучением в Санкт-Петербурге. Да еще и от антиправительственной агитации убережем. Нечего ему в агитаторах ходить, пусть делом занимается! А то, что молод, так и Никола не старец, общий язык быстро найдут.

Ну что, здравствуй, двадцатый век! Я смотрю на эту грубоватую пока что модель двигателя, понимая, что вот оно — будущее. И в этом нам необходимо быть первыми. В условиях России электрификация — корень решения многих проблем. Не помню, кто сказал, что своим изобретением Никола Тесла создал двадцатый век и вторую техническую революцию — после первой (пара) вторая — электрическая. Ну что же. Теперь надо создавать генераторы, которые будут создавать электричество и передавать его по проводам. А исследование эфирного электричества? Никола… Никола… Будут тебе эти исследования. Только не в Санкт-Петербурге, а где-то от него подальше, ибо техника безопасности прежде всего… А Нью-Йорк? А что Нью-Йорк, неплохой такой городишко… Нью-Йорка мне жалко! Но не очень.

Глава пятнадцатая. Рождество на носу

Светские люди вообще одиночки, затерявшиеся в море смутно знакомых лиц. Они приободряются, пожимая руки. Каждый новый поцелуй — трофей. Они тешат себя иллюзией собственной значимости, здороваясь со знаменитостями, хотя сами в жизни ни черта не сделали. Бывать они стараются только там, где шумно, — можно не разговаривать. Праздники на то и даны человеку, чтобы скрывать, что у него на уме.

Фредерик Бегбедер

Санкт-Петербург. Ново-Михайловский дворец. 20 декабря 1880 года.

ЕИВ Михаил Николаевич

Вот за что люблю свою супругу, та это за то, что умеет она огорошить, причем с самого утра и пораньше! Оказывается, сегодня вечером мы едем на Рождественский бал в Институт благородных девиц. Ну да, состоялся у меня с Ольгой разговор, выложил я ей всё, как на духу. Не мог не рассказать. Юлить и скрывать что-то от женщины можно, но не долго. Она все равно заподозрит и потом будет подозревать всё время. Лучше уж так… сразу. Думаю, что о некоторых моих мимолетных увлечениях, Оленька знала, правда, они были именно что мимолетными. И никаких последствий, в виде отношений или, не приведи Господи, бастардов не было. Меня всегда поражало, что наше общество с весьма консервативной, пуританской моралью, для высшего класса делала какое-то странное послабление. Не иметь любовницу было моветоном. Гомосексуализм замечали, но не осуждали вообще. Чайковского под самоубийство подвести — раз плюнуть: суд офицерской чести и вуаля, но вот великий князь или какой-то там Юсупов уже вне рамок такого суда проходили. Кстати, в судьбу композитора я немножечко да вмешался. Зная, что он пребывает в стесненных обстоятельствах, в том числе, вызванных крайне неудачной женитьбой и последовавшим разводом, я написал ему в Италию, где он лечился и творил, поздравив с орденом Святого Владимира четвертой степени, в награду за увертюру «1812-й год». К письму был приложен чек на три тысячи рублей серебром. Именно такую сумму в той реальности вскоре композитор решиться попросить у государя в долг. Александр Третий даст ему эти деньги на безвозвратной основе, по прошению обер-прокурора Победоносцева. В этой ветке истории я решил помочь великому композитору напрямую. И да, прослежу, чтобы никакой барончик на его пути не нагадил[21].

Ну вот, отвлекся… Ольга, а что Ольга? Увлекся молодой девицей? Так бывает… В принципе, воспитанная в строгих условностях немецкого двора она прекрасно видела нравы двора российского. И не могла понять, почему я так мучаюсь.

— Неужели сия девица так тебя зацепила, что ты стал подумывать о разводе? — вопрос был задан, что называется, в упор. Пришлось отвечать.

— Ну что-то такое есть, только… не могу я так. Любить двух женщин одновременно. Вот и рву себе сердце на части. Умом понимаю, что она мне никто, и зовут ее никак, и вообще, а вот не выходит из головы, и баста.

— Ну, встреться с нею, переспи, я ведь не возражаю. Твое спокойствие намного важнее…

— Знаешь, Оленька, удивительное дело… Один мой знакомый генерал утверждал, что не заводит себе любовницу из-за лени, второй сказал, что не заводит любовницу из-за старости и слабых мужских сил, и только я старый идиот, понимаю, что не завожу любовницу, потому что не имею на это времени.

Она рассмеялась в ответ. А ночью пришла в мою постель и это была очень жаркая, наверное, самая жаркая ночь за всё время наших коротких отношений. И пойми, что это было? Благодарность? Или решила показать класс, мол, ничего ты от этой малолетки не получишь интересного? Так тут она права. Анна, которая Нина, скорее всего, девственница, ибо это единственный капитал, который она может реализовать, найдя себе подходящего супруга. Не даром институт благородных девиц называли «охотничьей фермой», ибо там растили охотниц за мужьями. А в ее состоянии, так действительно. Насколько я помнил, в той реальности, ей не повезло. Вышла замуж за сотрудника министерства иностранных дел, да только тот оказался слишком привержен Бахусу, ни по службе не продвинулся, ни капитала не нажил, в общем, скончался рано, оставив жену без средств к существованию и с тремя детьми на руках. Умерла в при советской власти в доме престарелых.

Но зачем Ольге понадобилось тащить меня на этот бал? Нет, балы и приемы мы посещали. Не так часто, как хотелось бы супруге. Она понимала, насколько тяжелое положение в государстве и поддерживала меня. И что, променять верную жену и, можно сказать, боевую подругу, на непонятное что? Однозначно не хочу. А если замутить что-то чуть более серьезное, нежели простая интрижка, то… нет… не смогу я так, не смогу. Ну вот — моральный кодекс строителя коммунизма мешает. Читали его? Нет? А десять заповедей читали? Так почти слово в слово. Не знаю: вера, воспитание или ответственность, но вот что-то мне мешает сделать еще один шаг навстречу незнакомке. Хотя сволочь Алешка нет-нет, да и