На дорогах войны - Георгий Красковский

— Спасибо, сестренка.

В глазах у нее стояли слезы, как капельки росы. Она смахнула их, чтобы не видели…

У нее была собака. Ее дали для охраны кухни. Татьяна Кузьминична научила ее различать русскую и немецкую речь. По ночам обвязывала собаку мешками с хлебом, брала термосы, и они ползли к своим. Повисали надолго над головой ракеты, и тогда прижимались к снегу повариха и ее верный спутник — собака, и снова ползли. Не раз, заслышав издалека незнакомую речь, собака предупреждала ее об опасности, заставляла подолгу лежать, замерев на снегу. Добравшись до окопов, Татьяна Кузьминична разливала по мискам суп, не задерживаясь, шла дальше. Ее провожали всегда одним: «Спасибо, сестренка».

Шли мимо раненые. Она звала их, кормила, давала на дорогу хлеба.

— Спасибо, сестренка, — говорили ей.

Уходили в поиск разведчики. Она ждала их вместе со всеми, кормила в первую очередь и всегда слышала благодарное: «Спасибо, сестренка».

Как-то нечаянно услышала: «Сутки кончаются, а до ребят не можем пробиться». Спросила: что случилось? От нее не было секретов: двое не успели отойти. Окопались метрах в восьмистах от передовой. Пока держатся. Надолго ли их хватит?

— Спасать их надо, — сказала она.

— Не подойдешь. Двоих уже подстрелили. А третий едва дополз обратно с перебитой ногой.

Ей нужно было к командиру, и в его землянке она снова услышала о тех двоих. Командир кричал в телефонную трубку, и она поняла, о чем его спрашивают. Она вдруг забыла, за чем пришла, и когда командир спросил, что ей нужно, сказала:

— Пошлите меня. — Он не понял, и тогда она повторила снова:

— Пошлите меня к ним.

Он махнул рукой — куда тебе. Снова зазвонил телефон, командир разговаривал долго и, когда кончил, увидел, что она не ушла.

— Что тебе? — Она не успела ответить, командир сам вспомнил, о чем его просили. — Нельзя, Таня.

— Я маленькая, проберусь. — Он посмотрел на нее. И верно, маленькая, крепкая.

— Иди, Таня, мы подумаем.

К ночи, когда зажглись на небе звезды и стало тихо, ее вызвали к командиру.

— Не передумала, Таня?

— Нет.

— Собирайся. Сейчас тебе все растолкуют.

Она нагрузила собаку тяжелее обычного, и пес полз медленно, часто отдыхал. Она приказывала ему двигаться дальше, чувствуя, что сама устала, и они ползли снова.

Когда оставалось совсем немного, и она уже думала, что все обошлось благополучно, в небе будто опрокинулись невидимые раньше фонари и, казалось, кругом не осталось места, где бы можно было спрятаться. Совсем близко послышались выстрелы. Видно, те, двое, поняли, что не зря поднялись в небо немецкие ракеты, что кто-то пробирается к ним, и решили прикрыть его своим огнем.

Она лежала, не смея пошевелиться, но потом решила, что надо ползти дальше, что не переждать этих ярких вспышек, и теперь нет надежды, что темнота опять скроет ее.

Они доползли, и у нее еще хватило сил снять с собаки мешки. Она вытащила пулеметные диски, и те, двое, очень обрадовались им. Потом она вспомнила, что в термосах есть суп и чай. Она немного приподнялась, чтобы ей было удобнее, и в этот миг рядом с ней завизжали пули. Она упала, еще не зная, ранена ли.

— Жива, сестренка?

— Жива, кажется.

— Погоди, мы сами. — Пока они ели, она лежала за пулеметом, и ей казалось, что вот-вот появится враг, и она боялась проглядеть его. Рядом она слышала дыхание собаки, которая ловила каждый шорох.

— Спасибо, сестренка. Теперь нас сам черт не возьмет. — Ей нужно было уходить, и она не знала, что сказать на прощание.

— Иди, сестренка, скажи, что постараемся прорваться. Иди, иди, не бойся за нас. Утром встретимся.

…Татьяна Кузьминична еще спала и не слыхала, как в ее землянку вошли люди. Ее разбудило чье-то прикосновение, и она проснулась мгновенно, будто и не спала. Увидела командира и еще двоих, незнакомых ей.

— Спасибо, сестренка, — сказал один из них. — Она не знала, за что благодарят ее. Когда они ушли, она поняла, что это были те, двое. Она не могла их узнать, не запомнила ночью их лиц. Ей хотелось спать, но, посмотрев на часы, стала собираться. Пора было готовить завтрак.

Она прошла по многим дорогам родной земли, обожженной огнем. Татьяна Кузьминична встречала чехов, венгров, румын. Стояла на берегах Влтавы и Дуная. Вернулась на Родину в сорок шестом.

В селе Никольском Татьяна Кузьминична появилась в год освоения целины. Приехала с мужем — Петром Семеновичем Балбуцким, воевавшим в той части, где служил Александр Матросов. Потянуло их на новые места, хотя и немало повидали за свои годы. Обоих поставили на прицеп, потом на сеялки. Обживали вместе со старожилами этот край в березовых заводях. Узнали, что Татьяна Кузьминична повариха, предложили ей работу на полевой кухне. На свой вкус и лад соорудила тетя Таня, как стали звать ее в колхозе, кухню на полевом стане. Врыла котлы в землю, обмазала их. Вроде и кухни со стороны не видно, а обеды всегда ко времени готовы. Приезжали, смотрели, хвалили.

— Где научились, тетя Таня, поварскому делу?

— На фронте. — Удивлялись деревенские тому, что Лопатина прошла всю войну. Одна такая из женщин, на все село.

Собрались в районном центре школьники на смотр художественной самодеятельности. Пели и плясали. Вышли на сцену мальчишки и девчонки из 6 «б» большеникольской школы. Ведущий объявил:

— Исполняется песня «Пулемет строчил без перебоя». — Переглянулись в жюри, откуда у ребят эта песня. Потом шестиклассники пели песню о пограничнике Васе Баранове, герое Хасана. Снова удивились в жюри: откуда песня, которую теперь помнят немногие.

Потом узнали. Тетя Таня работала в интернате, варила обеды школьникам. Как-то сидела на кухне, чистила картошку. Заглянули из 6 «б».

— Помочь, тетя Таня?

— Садитесь, песни попоем вместе.

— А какие, тетя Таня?

— Нашим научу, фронтовым. — И она запела «Пулемет строчил без перебоя». Ее просили спеть еще и еще. На другой день она услышала: в коридоре кто-то из ребят пел песню про пулеметчика. Песня прижилась в отряде, как добрая память о героическом прошлом.

Как-то заболела тетя Таня. Ребята не забывали заглянуть к ней домой.

— Дров наколоть, тетя Таня, воды принести?

Татьяна Кузьминична смотрела на них полными слез глазами и не могла ничего сказать, видя их деловое беспокойство и заботливые лица.

— Милые вы мои, — шептала она. Ей хотелось встать, обнять всех, как одного родного сына.

В день Советской Армии за ней на кухню прибежал Виктор Сапельцев, классный руководитель 6 «б».

— Тетя Таня, вас ждут. — Заволновалась, так и не успела переодеться.

— Ребята просят, тетя Таня, — сказал Виктор. — И чтобы медали были.

— Надо домой бежать.

— Пойдемте, без вас нельзя.

Ее встретили шумно, 6 «б» повскакал с мест:

— Тетя Таня! Тетя Таня!

Она села с краю, но ее потащили в президиум. Она сидела среди мужчин, и на платье поблескивали медали.

Татьяна Кузьминична не знала, что говорить. Обо всем уже знает 6 «б».

Вспомнила, как три года назад военком снимал ее с учета.

Он пожал ей руку, пожелал здоровья и счастья. А она, подтянувшись, сказала с улыбкой:

— Если придется, молодым не уступлю. — А сейчас, когда нужно было что-то сказать мальчишкам и девчонкам, смотревшим во все глаза на нее, Татьяна Кузьминична растерялась. Она зачем-то поправила гладко прибранные волосы и вдруг почувствовала себя молодой, будто и не было ей пятидесяти лет и морщин, наброшенных на лицо трудным временем. И вновь она стала той, которую когда-то называли сестренкой.

У нее никогда не было детей, и она жалела об этом. Но сейчас каждый мальчишка в этом зале привязан к ней, как к матери. И для каждого из них она сумеет сказать то, что долго носила в своем сердце.

Л. Вайнштейн

ОБ ЭТОМ УЗНАЛИ ПОСЛЕ ВОЙНЫ…

Солдат искал дочь. Она была где-то на войне, и в душе у него все время жила надежда встретить ее или что-нибудь узнать о ней. Способ розысков был прост: увидев женщину в шинели — сестру или связистку, он допытывался: не встречала ли она его Марусю?

Шли дни, месяцы… Шли годы, а солдат все искал дочь…

Однажды на маленькой станции, до отказа забитой людьми и составами, он увидел девушку. Она стояла у крана с полустершейся надписью «Кипяток» и, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу, смотрела на тоненькую струйку теплой воды, бежавшую в котелок.

Услышав вопрос солдата, девушка не улыбнулась, не покачала головой, как другие, а чуть заметно вздрогнула. И глаза ее, только что выражавшие досаду и нетерпение, стали строгими и напряженными.

— А вы почему интересуетесь? — спросила она довольно недружелюбно. Но тут же, овладев собой, добавила уже обычным тоном: — Кем же вы ей приходитесь, что ищете?