Горит ли Париж? - Ларри Коллинз

Бендер на мгновение растерялся, но тут же впал в ярость. Гауптштурмфюрер, удивленный его бурной реакцией, наконец согласился позвонить в штаб округа Большого Парижа для получения разъяснений. Вдвоем с Бендером они ушли, оставив Сен-Фалля и его спутников сидеть в гробовом молчании, которое нарушалось лишь едва слышными обращениями к Деве Марии, исходившими из уст сидящего на заднем сиденье «ситроена» человека из Красного Креста.

Через час оба вернулись. Бендер хорошо сыграл свою роль. Ему удалось подозвать к телефону единственного человека в штабе округа Большого Парижа, который знал об этой миссии. Разгневанный Хольтиц заявил упрямому эсэсовскому офицеру, что если он не пропустит группу через линию фронта, то Хольтиц сам «приедет и проследит за этим».

Безразлично пожав плечами, гауптштурмфюрер жестом разрешил Сен-Фаллю ехать. Сзади за ними наблюдал хорошо поработавший Бендер.

Сен-Фалль только начал разгоняться, как из придорожной канавы выскочил другой немец и бросился на капот «ситроена». Сен-Фалль резко затормозил. Только теперь он услышал слово, которое выкрикивал немец: «Минен»[25]. Всего в трех футах от передних колес «ситроена» виднелся первый заряд тщательно установленного минного поля. Любая из этих мин уничтожила бы горстку путешественников, а с ними канул бы в вечность и призыв, от которого, вероятно, зависела судьба Парижа.

Немец достал из кармана лист бумаги и, стоя перед автомашиной, начал его скрупулезно изучать. Затем, взмахом предложив Сен-Фаллю следовать за ним, внимательно вглядываясь в асфальт, повел «ситроен» зигзагообразным курсом. В течение 35 минут пятеро пассажиров, обливаясь потом, крутились по минному полю в ужасающем слаломе. На последнем перекрестке немец выпрямился и засунул бумажку в карман. Затем он указал рукой на запад и гордо объявил: «Американцы. 500 метров».

Сен-Фалль со своим грузом надежды для трех с половиной миллионов парижан и терпящего бедствие Дитриха фон Хольтица повернул у развилки на дорогу, ведущую к Нофль-ле-Вьё, где рассчитывал встретить обещанных американцев. У белокурого банкира это получилось инстинктивно: всю свою жизнь он ездил по этой дороге почти каждое воскресенье. Она вела к дому его бабушки.

24

Генерал Жак Филипп Леклерк, прозванный американским начальством «нетерпеливым львом», прогуливался по травянистой взлетной полосе у штаба 12-й группы армий, в раздражении хлестая тростью попадавшиеся ему по пути стебельки травы. За ним в уважительном молчании следовал Роже Галлуа, которого прислал из Парижа полковник Роль. Генерал Омар Брэдли до сих пор не вернулся с совещания у генерала Эйзенхауэра, а через несколько минут — 15 или 20 — Леклерк будет вынужден вылететь в штаб своей дивизии.

Первые пятьдесят или шестьдесят кругов вдоль взлетной полосы Галлуа беседовал с Леклерком, пока генерал не подвел итог короткой, настойчивой фразой: «Я должен получить приказ сегодня вечером».

При первом едва различимом шуме подлетающего самолета Леклерк остановился как вкопанный, вглядываясь в небо. Вскоре появился и сел «пайпер каб». Пропеллер самолета все еще вращался, когда Леклерк подбежал к нему. Внутри генерал Эдвин Сайберт расстегнул ремень и прокричал «нетерпеливому льву» сквозь шум работающего двигателя: «Вы победили. Они решили послать вас прямо в Париж».

Некоторое время назад в Граншане, где верховный главнокомандующий инструктировал прибывшую с визитом делегацию профсоюзных деятелей, Сайберт передал Брэдли и Эйзенхауэру информацию, которую ему утром доставил Галлуа. Эйзенхауэр в характерной для него манере наморщил лоб, вздохнул и обратился к Брэдли: «Черт возьми, Брэд, кажется, мы будем вынуждены войти в город».

Теперь позади них подкатывал к стоянке «каб» Брэдли. Тихий миссуриец вышел из самолета и подозвал к себе Леклерка и Галлуа. «Принято решение занять Париж, — сообщил он им, — и ответственность за это разделим мы трое: я, потому что я отдал этот приказ; вы, генерал Леклерк, потому что вы будете его исполнять; и вы, майор Галлуа, потому что решение было принято в общем-то на основании предоставленной вами информации». Посланец, которого два дня назад в отсыревшей от дождя вилле уговорили не выполнять указаний своего командира-коммуниста и просить у союзников не оружия, а войска, совершил то, чего не удалось достичь даже Шарлю де Голлю. Благодаря Роже Галлуа войска союзников через несколько часов направятся к столице Франции, над которой нависла страшная угроза.

Затем Брэдли повернулся к Леклерку и высоким, звонким голосом сказал: «Я хочу, чтобы вы запомнили самое главное: мне не нужны бои в Париже. У меня для вас только один приказ — любой ценой избегать тяжелых боев в Париже». Омар Брэдли видел Сен-Ло. В тот день бывший крестьянский парень поклялся, что никогда не допустит, если это будет в его силах, чтобы подобная трагедия повторилась в городе, которым он восхищался издалека, но никогда не видел, — в Париже.

Леклерк бросился к своему самолету. В догонку ему Брэдли крикнул: «Получите распоряжения у командира вашего корпуса».

Когда Леклерк прибыл в штаб дивизии, было уже почти темно. Прыгнув как школьник, он выскочил из самолета. Поджидавшему его начальнику оперативного отдела майору Андре Грибиу он на одном дыхании весело выпалил единственную фразу, произнести которую готовился четыре года: «Грибиу, немедленно выступаем на Париж!» им смерти, потому что они потеряли веру в другую Францию — Францию Виши. Там были и такие французы, которые никогда не ступали на землю собственно Франции; арабы, едва умевшие говорить по-французски; африканцы из джунглей Камеруна; туареги из Сахары; испанские ветераны из армий лоялистов; ливанцы, чилийцы, мексиканцы, сохранившие веру во Францию. Там даже были французы, которые сражались и убивали друг друга в Сирии и Тунисе от имени Шарля де Голля и Анри Филиппа Петена. Для всех них война в Европе была поистине крестовым походом. Их Иерусалим был теперь прямо по курсу — город, прозвучавший в конце короткой фразы, которую ликующий Жак Филипп Леклерк прокричал своему начальнику оперативного отдела.

Многие из них никогда не бывали в Париже. У многих, кто побывал там, с этим городом были связаны горькие воспоминания: образ столицы, которая более им не принадлежала. Это был город, о котором они думали в Ливийской пустыне, Атласских горах Марокко, на влажных зеленых холмах Англии. Теперь известие о том, что Париж станет их очередным рубежом, летело со скоростью звука — звука их собственных возбужденных голосов, объявляющих чудесную новость: их следующей остановкой будет столица собственной страны.

Сидевший в своем кабинете в отеле «Мёрис» генерал фон Хольтиц вздрогнул. Со свойственной ему непроницаемостью начальник штаба полковник Фридрих фон Унгер объявил, что в приемной встречи с генералом ждут четыре офицера СС. Генерал мог предположить лишь одно: о миссии Нордлинга стало известно и его пришли арестовывать.

Все четверо ввалились в кабинет, лихо щелкнули каблуками и разразились шумным «хайль Гитлер». Один, худощавый, с большим шрамом на скуле, подошел к столу Хольтица. Он был в звании оберштурмбаннфюрера, и фон Хольтиц разглядел на воротнике его кителя значок бронетанковой дивизии «Адольф Гитлер лейбштандарте». Он объявил Хольтицу, что получил по радио личный приказ Генриха Гиммлера. Упоминание имени главы СС и гестапо окончательно укрепило Хольтица в его опасениях: его действительно сейчас арестуют.

Вместо этого, однако, оберштурмбаннфюрер заявил, что Гиммлер приказал ему немедленно прибыть в Париж, чтобы завладеть находящимся в Лувре произведением искусства — гобеленом, эвакуированным в Париж из музея нормандского города Байё. Ни в коем случае, продолжал оберштурмбаннфюрер, гобелен не должен попасть в руки союзников. Он получил официальное распоряжение доставить гобелен на хранение в Германию.

Успокоившийся Хольтиц с трудом сдержался, чтобы не расхохотаться. «Ах, ребята, — сказал он четырем эсэсовцам, — это же прекрасно, что вы помогаете спасти ценности от уничтожения». Он даже предложил старшему из офицеров воспользоваться пребыванием в городе и взять под покровительство и другие предметы из Лувра, например «Крылатую Победу» и «Мону Лизу»[26]. Нет, нет, ответил оберштурмбаннфюрер, единственное, что хотели Гиммлер и фюрер, это гобелен из Байё.

Фон Хольтиц вывел четырех визитеров на балкон. Облокотившись о перила, он указал влево, где в вечерних сумерках виднелись величественные очертания Лувра. Почти в тот же миг тишину ночи разорвала вспыхнувшая с новой яростью перестрелка, доносившаяся, казалось, из самого Лувра. «Очевидно, террористы захватили здание», — заметил Хольтиц. Эсэсовские офицеры с несколько озабоченным видом согласились с этим фактом. Однако, продолжал Хольтиц, он уверен, что банда французских террористов не может стать серьезным препятствием для четырех офицеров СС.