Ночная смена (сборник) - Стивен Кинг

Кресснер вздохнул:

– У вас ярко выраженные симптомы паранойи, мистер Норрис. Я не люблю свою жену. И ее присутствие рядом со мной отнюдь не тешит мое пресловутое самолюбие. Двадцать тысяч долларов для меня – сущая мелочь. Я каждую неделю отстегиваю в четыре раза больше на взятки полицейским. Что же касается пари…

Я задумался, и он мне не мешал. Наверное, он отлично понимал, что загнанный в угол человек сам сделает нужные выводы. Я был обыкновенным тренером тридцати шести лет, и теннисный клуб уже наверняка бы от меня избавился, если бы не вмешательство Марши, надавившей на кое-какие пружины. Игра в теннис была единственным, что я умел в жизни, и найти другую работу, пусть даже дворника, при наличии судимости будет очень непросто. Конечно, преступление было пустяковым, сродни детской шалости, но разве это кому-нибудь объяснишь?

А самое главное, я действительно полюбил Маршу. Двух первых уроков тенниса хватило, чтобы я совсем потерял голову. И Марша тоже. Нечего сказать – повезло! После тридцати шести лет холостяцкой жизни воспылать страстью не к кому-то, а к жене короля подпольного мира.

Сидевший напротив меня старый мерзавец, дымивший дорогими турецкими сигаретами, все это, конечно, знал. Как и многое другое. Не было никаких гарантий, что он сдержит слово, если я соглашусь на пари и выиграю. Но я не сомневался: если откажусь, то не позже десяти часов буду сидеть в каталажке, а выйду из нее только в новом тысячелетии.

– У меня есть один вопрос, – сказал я.

– И какой же, мистер Норрис?

– Вы держите слово? И платите по долгам?

Он посмотрел мне прямо в глаза.

– Мистер Норрис, – с достоинством произнес он, – я всегда выполняю свои обещания.

– Согласен, – сказал я. А какой у меня был выбор?

Он просиял и поднялся:

– Чудесно! Просто чудесно! Давайте пройдем к балкону, мистер Норрис.

Мы подошли к стеклянной стене вместе. У Кресснера был такой вид, будто исполнялась самая заветная мечта его жизни, он весь светился от счастья.

– Ширина карниза пять дюймов, – мечтательно произнес он. – Я сам измерял. Вообще-то я даже постоял на нем, правда, держась за перила. Вам нужно лишь перебраться через поручень и немного спуститься. Низ балкона окажется у вас на уровне груди. Понятно, что за пределами балкона держаться вам будет не за что. Придется продвигаться на ощупь, стараясь не потерять равновесия.

И тут я заметил за окном предмет, при виде которого внутри у меня все похолодело. Анемометр! Небоскреб стоял возле озера, и рядом не было высоких зданий, которые могли бы защитить от ветра. А ветер был холодным, наверняка проберет насквозь. Сейчас стрелка стояла, почти не двигаясь, на отметке в 10 миль в час, но при порыве могла запросто подскочить до 25, а потом снова упасть.

– А, вижу, вы заметили мой анемометр! – весело воскликнул Кресснер. – Вообще-то ветер сильней на противоположной стороне, а здесь дует не так сильно. Но сегодня ночью довольно тихо. Я помню вечера, когда сила ветра достигала восьмидесяти пяти и даже здание раскачивалось. Ощущение такое же, как на марсовой площадке мачты парусника. Для этого времени года сегодня, можно сказать, довольно тепло.

Он сделал жест в сторону небоскреба банка слева – неоновые цифры на верху здания показывали температуру. Семь градусов тепла, а на таком ветре ощущение будет, как при минус трех.

– У вас есть пальто? – спросил я. На мне был только легкий пиджак.

– Увы, нет. – Теперь цифры на небоскребе показывали время. 20.32. – Мне кажется, вам лучше поспешить, мистер Норрис, чтобы я мог позвонить Тони и дать команду насчет плана номер три. Он – хороший парень, но уж больно нетерпеливый. Вы меня понимаете?

Я его хорошо понимал. Даже слишком хорошо.

Но мысль о Марше, выскользнувшей из щупалец Кресснера, и деньгах, которые позволят нам начать новую жизнь, подтолкнула меня к раздвижной двери, и я оказался на балконе. Там было холодно и влажно, а ветер трепал волосы, залепляя глаза.

– Желаю вам приятного вечера, – послышался за спиной голос Кресснера, но я не стал оборачиваться и подошел к перилам. Смотреть вниз было еще рано, и я начал делать глубокие вдохи.

Это даже не столько специальное разминочное упражнение спортсменов, сколько способ самовнушения. С каждым вдохом-выдохом голова постепенно очищается от посторонних мыслей, а внимание концентрируется на предстоящей игре. После первого вдоха-выдоха я уже не думал о деньгах, после второго забыл о Кресснере. С Маршей было труднее – ее лицо все время стояло перед глазами, она словно умоляла не делать глупостей и не идти на поводу у Кресснера. Пусть он и не жульничал при пари, но уж точно всегда подстраховывался на случай возможного проигрыша. Я не слушал доводов рассудка. Я не мог себе этого позволить. Если я проиграю это пари, то дело не обойдется выставлением пива и подтруниванием приятелей. От меня останется лишь кровавое пятно, а разлетевшиеся останки будут собирать по всей Дикман-стрит.

Решив, что достаточно собой овладел, я посмотрел вниз.

Стена здания, похожая на гладкий каменный утес, уходила вертикально вниз и упиралась в крохотную мостовую. Машины казались миниатюрными игрушечными моделями вроде тех, что продаются в любом сувенирном киоске, а их движение можно было уловить по крошечным огонькам. Если сорваться с такой высоты, то хватит времени и понять, что происходит, и увидеть, как ветер раздувает одежду, а земля стремительно несется навстречу. И еще – издать долгий, долгий крик. А при ударе о мостовую звук будет как от лопнувшего перезревшего арбуза.

Я понимал, почему тот парень сдрейфил. Но альтернативой для него были какие-то жалкие шесть месяцев рабства. Меня же ожидала разлука с Маршей на долгие сорок лет, которые я проведу за решеткой.

Я взглянул на карниз. Пять дюймов, а кажется, не больше двух. Хорошо хоть, что здание не старое и карниз не будет осыпаться под ногами.

Во всяком случае, я на это надеялся.

Я перелез через перила и, держась за прутья декоративной чугунной решетки, начал осторожно сползать вниз. Наконец подошвы уперлись в карниз, и я встал на него: каблуки висели над пропастью. Низ балкона действительно оказался на уровне груди, и я бросил взгляд на апартаменты Кресснера. Он стоял в дверях и курил, внимательно наблюдая за мной, совсем как ученый за подопытной морской свинкой после сделанной инъекции.

– Звоните, – сказал я, не отпуская прутьев решетки.

– Что?

– Звоните Тони. Я не тронусь с места, пока вы не позвоните.

Он вернулся в гостиную, которая с улицы казалась на удивление теплой и уютной, и взял трубку. Правда, из-за свистевшего ветра я все равно не мог ничего услышать. Положив трубку, он вернулся.