С.С.С.М. - Мария Чепурина

– Стой, стой, погоди… – промямлил Краслен.

– Я так счастлива, так счастлива, я так давно об этом мечтала!

Пролетария потянули к кровати. «Приляжем ненадолго, а потом как-нибудь от нее отбрехаюсь», – пообещал он себе.

– Сознайся, ты ведь тоже этого хотел! – слушал он, уже поваленный на пуховые перины. – Ты рад, что я выбрала для этого именно тебя?

– Кунигунда, ты, конечно, очень красивая, но…

– Спасибо, дорогой! И ты красавец! Знаешь, ты похож на канцлера! Может быть, снимем с меня рубашку?

– Послушай, милая, мне, конечно, все это очень приятно, но…

– Да-да, мне тоже! А почему бы нам не…

– Стоп, стоп, стоп!

Краслен отцепился от девушки, ловко выскочил из кровати.

– Слушай, Кунигунда, – решил он пойти на риск. – Я пришел не к тебе. Я хотел взять твою военную форму. Видишь ли, мне срочно надо уйти. Это связано… С моими семейными обстоятельствами. Я не могу открыться твоему папе. Я… потом тебе все расскажу. Я вернусь за тобой… если ты мне поможешь… Ведь ты мне поможешь?

С минуту фашистка молчала.

– Ты хотел убежать от папы? – переспросила она в конце концов.

– Это… не то, что ты думаешь…

– Ты коммунист! Инородец!

– Нет!!! Нет, Кунигунда! Послушай, я не могу тебе сейчас объяснить, но…

– Я сейчас закричу!

– Кунигунда!

– Я сейчас закричу и прибежит папа! Если только ты не сделаешь того, что я прошу!

– Но…

– Или папа все узнает!

– Кунигунда, обещаю, я вернусь за тобой, и тогда все случится… Сейчас… понимаешь, я не готов…

– Не готов?! – Буржуазка нахмурила бровки. – А вот это что такое тогда торчит?!

Увы, не все части Краслена разбирались в классовой борьбе. «У меня нет выбора, – сказал себе пролетарий. – По крайней мере, я пролил немного фашистской крови», – решил он, перейдя на территорию противника и устраивая атаку на капитал.

Через двадцать минут, как только атака на капитал победно завершилась, Кунигунда выскочила в коридор и что есть мочи завопила:

– Папа, папа! Скорее иди сюда! Меня только что обесчестили!

Еще лежащий без сил после разгрома противника на его собственной территории, Кирпичников понял, что сопротивление бесполезно.

– Ну? – грустно спросил фон дер Пшик, приступая к измерению черепа Краслена и все еще поглядывая на простыню с красной уликой. – И зачем тебе это понадобилось делать? Ведь мы же договаривались, что ты закончишь институт для жен вождей и выйдешь замуж за сына начальника местного отделения тайной полиции… Начальник мог бы помочь мне в получении должности. А теперь…

– А теперь я выйду замуж за Курта и рожу тебе множество прекрасных внуков! – провозгласила Кунигунда.

– Качество будущих внуков надо еще установить, – пробурчал барон, прикладывая измерительный инструмент к Красленову носу. – А ты сиди, не дергайся! Женишок… Еще неизвестно, кто его родители…

– Мои родители честные люди! – не сдержался Кирпичников.

– Папа, он брюнн! Это прекрасно видно и без твоего измерения!

– Не учи меня! Лучше все проверить сейчас, чем оказаться в неприятной ситуации, когда перед свадьбой вас будет измерять государственный чиновник. Если он окажется инородцем… Ох, Кунигунда, ну и наделала ты делов!

– Если ты не разрешишь мне выйти за него замуж, я уйду в евгенический монастырь! Буду рожать детей для канцлера, так и знай, папа!

– А ведь с сыном начальника почти сладилось, почти сладилось… – уныло констатировал барон. – Это же надо было вот так все испортить!.. Послушай, парень, ты никогда не чувствовал себя «непонятым»? Не лечился в психбольнице? Среди твоих родственников не было душевнобольных? Ты, случаем, не шизоид?

– Отец!

– Я спрашиваю его, а не тебя. Итак, юноша?

Краслен был рад, что ему наконец позволили вставить слово.

– Я не шизоид, – уверил он будущего тестя. – Однако смею заметить, что все произошедшее случилось исключительно по воле вашей дочери, поэтому что касается свадьбы… эээ… меня чрезвычайно огорчает, что столь важное важное решение было принято без моего участия…

– Папа! – жалобно вскрикнула Кунигунда. – Он отпирается! Он бесчестный человек!

– Отпираешься, негодяй! – прохрипел Пшик. – Ладно. По крайней мере, это доказыает, что ты соблазнил мою дочь не ради моих денег и положения. Итак, если мы тебе позволим, ты готов будешь отправиться на все четыре стороны хоть сию минуту?

– С удовольствием!

– Отлично. Ты подходишь. Кунигунда, я согласен. Кажется, это славный малый. Я велю прислуге караулить его комнату, чтобы он не сбежал. И свадьбу надо будет устроить как можно скорее. Может быть, даже завтра?

– У меня нет документов! – вякнул пролетарий.

– Ну, это дело поправимое! – усмехнулася будущий тесть. – Завтра же утром и выправим тебе документики. Что-что, а связи в паспортном бюро у меня есть! Правда, должность я там так и не получил…

21

«Если фашистский режим диктаторский и человеконенавистнический, значит, он незаконный, – размышлял Краслен. – А если незаконный, то браки, заключенные в его учреждениях, нельзя считать настоящими. Получается, с точки зрения пролетариата, я не так уж и женат. Ну и слава Труду!»

Их расписали два часа назад. Новоявленный муж сидел в кресле и думал, что единственный плюс в его женитьбе – получение брюннского паспорта на имя официанта. Время от времени он, сморщив нос, поглядывал на Кунигунду. Та валялась на постели, пожирая конфеты, перелистывая фашистскую прессу и безудержно треща по телефону, специально перетащенному на кровать:

– Алло! Брунгильда? Ой, представь себе, я только что прочла в «Подруге канцлера», что скоро будет война и в моду войдут плечики и строгий покрой! Здорово, правда? Мне ведь все это идет, как ты считаешь?… В общем, я подумала, почему бы нам не прошвырнуться по магазинам и не закупить заранее все, про что тут написано? В журнале говорится, что современные девушки во время войны будут обязаны… А?… Да нет же! Будут обязаны иметь жакет в офицерском стиле! По-моему, это здорово! Хорошо бы война поскорее началась и продлилась подольше, а Брунгильда?

Кирпичников хмыкнул. Кто бы мог подумать, что в первый раз он выйдет из дома Пшика только для того, чтобы его отвезли в бюро паспортов, а потом на принудительную женитьбу! Из окна автомобиля, сидя рядом с не прекращающей болтать Кунигундой, он впервые видел улицы Пуллена – фашистской столицы. В них как будто бы не было ничего особенного: те же кричащие киноафиши, те же вывески частных булочников и парикмахеров, те же мальчишки-газетчики, те же редкие лошадки, лавирующие между столпившихся на улице автомобилей, те же соломенные шляпы и старомодные тросточки, что и в Ангелике, что и везде… Разве что портреты Шпицрутена да флаги с черными крестами то здесь, то там. Разве что вывеска на кинотеатре: «Сеансы для инородцев с 7 до 8 утра». Разве что вооруженные люди в военной форме, расхаживающие по улицам отрядами по 10 – 20 человек и подозрительно поглядывающие на прохожих. Разве что гигантские самоходные машины в виде клепаных пауков из листового железа – специфический транспорт патрульных. Разве что барражирующие над городом этажерки: за народом Брюнеции присматривали не только сбоку, но и сверху. Разве что оцепление вокруг какой-то спортплощадки, мимо которой проезжали новобрачные: за полицейским кордоном маячили рыжие головы, а несколько жандармов гнали к площадке сжимающую саквояжик женщину с двумя плачущими рыжими малышами. Краслен не стал спрашивать, куда собираются отправить всех этих несчастных…

С регистрацией брака фон дер Пшик медлить не желал, а вот свадебный прием решили отложить, так что после возвращения из присутственного места начался обычный день. Тесть убежал заводить новые связи, призванные помочь в получении должности, а молодожены остались наедине.

– Слушай, а тут еще пишут, что всем брюннским девушкам надо обязательно вступать в «Союз Брюннских Девушек»! – продолжала тарахтеть развалившаяся на кровати Кунигунда. – Оказывается, это модно! Магда Хатцель уже там, и та актриса, которая была в фильме, где они пошли в горы, а потом застряли в маленьком домике, – тоже, представляешь?! Там дают очень красивые значки, Брунгильда! А всего-то надо, что пройти проверку на расовую чистоту и рассказать, за что ты любишь канцлера! Может, запишемся? А?.. Ну, подумай… У меня-то? Да нормально все! Вот замуж, кстати, вышла…

Краслену осточертело слушать эту болтовню. Он вышел из комнаты, спустился на кухню, нашел кое-что перекусить. Желая доказать себе, что свободен не менее, чем прежде, потискался с поварихой. А по дороге обратно, еще дожевывая остатки, снова вспомнил про злосчастную мамашу Курта Зиммеля.

Кунигунда уже не болтала по телефону. Она томно развалилась на кровати, ожидая своего пленника.

– Встань-ка! – сказал ей Кирпичников. – Ну давай, поднимайся! К тебе есть важный разговор.

Фашистка неохотно приподнялась.