Обитель спящих - Торн Стюарт

Дракон замолчал, на этот раз явно чего-то ожидая от своего слушателя, и Конан, посмеиваясь про себя его детскому тщеславию, спросил:

— И у кого же обычно оставался самый большой клубок?

— У меня, — с гордостью ответил дракон. — Потому меня и прозвали — Аридоси. А настоящее мое имя было Голубая Жемчужина, Сияющая в Тонкой Щели Створок Устрицы — как оно звучит на самом деле, я тебе не скажу, не хочу. Но по имени меня называл только Император, и то, когда сильно сердился.

— Голубая Сияющая… тьфу, язык вывихнешь, — рассмеялся киммериец. — Уж лучше я буду звать тебя Аридо. И часто на тебя сердился Император?

— Не слишком. Не чаще раза в год, — ухмыльнулся дракон. — Не знаю, как сейчас, а до Катастрофы нас было много, больше, чем дней в году. Если бы он сердился слишком часто на каждого из нас, он потратил бы половину жизни только на то, чтобы произносить наши имена. Хотя чему равна половина от Вечности? Наверное, тоже вечности. Но император был добр. Мы часто проказничали, пока были только-только из скорлупы, но знали меру, ибо каждый из нас приходил в ужас от мысли, что может навлечь на себя гнев Повелителя Драконов.

Конан задумчиво слушал плавную, завораживающую, словно медлительные воды большой реки, речь дракона и вспоминал когда-то слышанную им от Юлдуза легенду об острове, где обитает маг-император, который ездит на драконе и живет тысячу лет. Уж не с родины ли его дракона приплывают в Кхитай раз в столетие таинственные корабли, о которых многие слышали, но никто не видел? Если так, то остров этот должен быть где-то еще восточнее Лемурийского архипелага.

— Странно, очень странно, клянусь Кромом! — пробормотал киммериец.

— Что тебе странно, смертный? — весело поинтересовался дракон.

— Как же так, ты помнишь, почему тебя прозвали Аридоси, помнишь драконьи состязания, помнишь вашего Императора, — перечислил Конан. — И при всем этом не помнишь, где находится твой остров?

Он полагал, что дракон рассердится и примется ворчать, брызжа огненной слюной, но вместо этого ящер лишь чуть склонил голову, немного умерив свой стремительный бег.

— Не помню, — сказал он со вздохом. — Совсем не помню. Но иногда всплывают картины, отрывочные и яркие, словно сны. Так бывает, если крепко расшибешься — а меня тогда ударило о берег даже слишком крепко! Волна была такой мощи, что я не смог ни выплыть, ни уйти на дно, меня протащило и швырнуло о камни, земля взорвалась огнем, вздыбившись, словно норовистый конь… Сам удар я помню. А вот откуда плыл — с востока или с запада, а может, с юга — не могу вспомнить. — Дракон вздохнул. — Помню только, что очень, очень-очень издалека, — заключил он.

Что ж, подумал Конан, по словам Юлдуза, тот остров тоже лежит где-то за кругами мира.

— Похоже, мне и впрямь суждено дойти до самого края земли, — пробормотал киммериец. Дракон, занятый своими воспоминаниями, никак не ответил на его слова — быть может, не расслышал.

Какое-то время они ехали молча, каждый занятый собственными мыслями. Вокруг сплошной зеленой стеной вставали джунгли, одинаковые на все стороны света, — как ориентировался в них дракон, не глядя на небо, не останавливаясь, оставалось загадкой. Иногда он делал большие петли, огибая овраг или хижины углежогов, но каждый раз неизменно возвращался к прежнему направлению. Об этом можно было судить по солнцу, внезапно выскочившему из-за деревьев к концу дня. Стволы редели, становились моложе и тоньше, неохватные сосны-гиганты, увитые плющом и лианами от самых корней, пропали вовсе. Меж стволов мелькнула синяя искра, и вскоре дракон со своим всадником оказался на берегу огромного озера.

— Здесь мы и заночуем, — предложил Аридо. — Тебе же нужно спать, правда? А я с наслаждением выкупаюсь. Надо же было нацеплять на себя столько грязи и сухой листвы за такое короткое время!

Солнце село, и в лесу быстро темнело. Вода в озере становилась белой, от него потянуло ветерком. Конан разжег костер и принялся сооружать себе ужин, а дракон, забравшись на дальний высокий обрыв, из которого, как клубки змей, торчали корни растущих над ним сосен, плюхнулся в озеро, подняв водяной столб чуть ли не до неба. Он резвился, ловил себя за хвост, подныривал под огромные плоские листья и выскакивал с ними на голове, подражая уттарийским сановникам в их круглых соломенных шляпах с колокольцами. В этом огромном звере каким-то образом уживались старик и младенец, и было забавно наблюдать, как один сменяет в нем другого. Сейчас он был воплощением радости бытия, но Конан хорошо помнил, как ловко этот «малыш» расправляется с галерами. Все-таки это был дракон, а дракон опасен даже в самом благодушном настроении.

Наконец, вволю наплескавшись и распугав всю рыбу на несколько дней вперед, дракон вылез на берег, встряхиваясь, как собака. С его чешуи вода не стекала, а скатывалась крупными круглыми каплями, как скатывается она с жирного оперения утки, оставляя птицу сухой. Конан сидел, свесив с коленей перепачканные в золе руки — жалея запасы, он выловил в тростнике забившегося туда с перепугу огромного карпа и испек на угольях.

— Большое озеро, — сказал Конан, глядя на необъятную бледно-синюю даль. Озеро и в самом деле было большим, дальний его берег с темнеющим лесом был едва виден. — Где это мы?

— Это озеро Дунтинху, — пояснил дракон. — Вон там, — он мотнул головой на север, — в него по краю впадает Чандзян, самая большая река Кхитая. Завтра мы пойдем по ней вверх, она выведет нас к Семиречью — семи ущельям в южных отрогах Ги Me Ля, по которым текут в долины семь рек Кхитая, Уттары и Камбуи. Там же делает большую петлю Бхарама, река Вендии. Ее долиной мы спустимся к морю, а там уже до Ланки будет не больше дня пути.

По сведениям Конана, озеро Дунтинху, Большая-Вода-В-Сердце-Страны, лежало в трех днях пути от побережья. Он покосился на дракона: этот скакун и впрямь быстро перемещался и по воде, и по суше! Глядишь, к исходу третьего дня они и в самом деле будут в Вендии!

Дракон меж тем зевнул во всю пасть, потянулся, дергая лапами, и улегся, свернувшись в клубочек. Конан доел свою рыбу и тоже лег.

Утром, едва рассвело, Аридо уже нетерпеливо тормошил его: известно ведь, что для бодрствующего ночь вдесятеро длиннее. К тому же, забыв на своем острове, что такое настоящий лес, дракон немного опьянел от ночных запахов и шорохов и с утра пребывал в веселом, чтобы не сказать буйном, настроении.

Поев, Конан вновь взгромоздился на своего «коня» и вновь, как и вчера, мимо него понеслась стена деревьев. Вскоре дракон вышел к большой реке, стремительно несшейся в узкой долине, и направился вверх по течению.