Повелитель механизмов - Алексей Егоров

Вот так мы и существовали — зажатые между отвратительным лесом и не менее отвратительным морем. Но это все ничто по сравнению с моментом, когда сигнал маяка будет пойман Ковчегом и этот морской титан решит появиться в нашем порту. Тогда каждый горожанин, лесной дикарь и все неразумные твари, населяющие этот мир, даже могучие Город и Лес замолкнут и затаятся, ожидая, что на этот раз привез вечный путешественник.

Вся наша история, вся наша жизнь создана этим Ковчегом — когда-то он привез сюда первых поселенцев, не известно, откуда пришедших и куда идущих. И в дальнейшем этот странник периодически появлялся на горизонте, безжалостная морская стихия, казалось, не пугала его. Он сам был стихией! Более могучей, чем это проклятое море! И он мог привезти нам все — от редких материалов, таких как байлит, до ужасных болезней и пророчеств, от которых Город будет мучиться десятилетиями. Иногда с его палубы в Доки спускались существа, порой разумные, порой не очень. Так к нам прибыли гномы и, позднее, эльфы. По крайней мере, так утверждает официальная Городская Летопись, которой я благоразумно не доверял, как и всему тому, что создано не мною.

И почему-то именно в этот момент я только и обратил внимание на странность подобного существования.

Что может быть удивительного в Ковчеге, кроме тех даров, что он привозит? Я не знал. Он был такой же неотъемлемой деталью в нашей жизни, как солнечные и лунные затмения. Сложно понять, что я нашел странного в этом явление. Интересно, как посмотрит на этот мир моя девочка, будет он для нее родным, как для меня, или станет чем-то иным? И чему следует ее научить в первую очередь? Не застольному этикету же, верно?

Пока все эти мысли занимали мое внимания, я каким-то образом успел спуститься в мастерскую и стоял напротив рабочего стола. Только в этот момент я сумел очнуться от всех странных и чуждых мыслей, которые словно ветер влетели в распахнутые окна моего разума и хорошенько перемещали хранящиеся там бумаги.

Нашел, о чем думать!

Ковчег может и придет когда-нибудь и привезет нам сотню радостей и тысячу ужасов, завернутых в бархат, но что мне с того? Когда Странник последний раз посещал доки, я только появился на свет и ничего не запомнил о том происшествии, как и миллионы детей до меня. Я ничего не помнил из того периода, что и удивляться моему спокойствию.

Думаю, моя девочка будет изучать мир постепенно, кроме мастерской и меня она еще ничего не знает, как бы не шокировало ее это невообразимое огромнейшее пространство. Она находилась словно в утробе, она развивалась и готовилась появиться на свет.

Следовало действовать аккуратнее, жаль, у меня в знакомых не водилось опытных родителей или воспитателей. Не стану же я воспитывать куколку по образу и подобию своему! Это невозможно по одной простой причине — я ведь мужчина.

Я задумался, а повлияет ли на разум куколки этот факт? Или создатель по умолчанию считается нейтральной силой? Немного самоиронии.

До сего момента, все свои машины я бы отнес больше к мужскому полу, не в физиологическом, конечно, смысле, какая у машин может быть физиология?! Но если взглянуть на любое произведение кузнечного искусства, оно будет хранить в себе скорее мужской дух или, точнее, его подобие — мощь, сила и все такое, что поэты предписывают благородным мужам. Но с другой-то стороны, кузнецы создают произведения ювелирного искусства: кольца, браслеты и тому подобное. Сложно представить, чтобы в легком ажурном золотом колечке с капелькой бриллианта в середине, заряд мужской силы был доминирующим.

Значит, мои опасения простое паникерство, я с облегчением вздохнул и только тут заметил, что мои руки сами собой, без команды головы вытачивали шестеренки.

Я удивленно уставился на зубчатые колечки разного диаметра, лежащие у меня на столе. Даже не могу представить, для чего я их кинулся делать, но я точно чувствовал, что это было мое собственное желание.

Вспышка паранойи, которая возникла из-за подозрения о чьем-то контроле, мгновенно испарилась — мой разум принадлежал только мне, и никакая внешняя сила не помутила его.

Вот только я никак не мог вспомнить, для чего вытачивал эти колесики, может быть, мне так было проще думать? Быть может… Я быстро сгреб все готовые шестерни, их оказалось несколько десятков, и убрал в ближайшую коробочку, если понадобятся — достану.

Если так пойдет и дальше, я даже во время еды и сна буду находиться в мастерской просто для того, чтобы не отрываться от любимого занятия. Для меня работа — наркотик, недостаток которого вызывает тоску и другие физические неудобства. Похоже, я всеми силами стремился поскорее закончить куколку свою.

И раз я так страстно желал удовлетворить свои потребности, то почему бы этого не сделать? Тем более я так удачно оказался в мастерской и духовно готов творить!

О наступлении утра я узнал благодаря дверному стражу. Глаза его вырвали из утренней дымки знакомую темноволосую фигуру в кожаной безрукавке и узких штанах, если судить по звуковому сигналу. Асани пришла за своим добром, которое пока еще числится моим.

Я недовольно заворчал, укладывая незаконченную шарнирную ручку к ее уже готовой правой сестричке, которая еще хранила тепло моих прикосновений.

И не могла, что ли эта пресмыкающаяся прийти на часок позднее? Я так втянулся в процесс что… что… в общем, по пути пришлось посетить клозет и наконец-то выполнить требования организма.

— А я уже беспокоилась, что эта штука не работает, — недовольно ткнув пальцем в автостража, пробурчала Асани. Тут она соизволила посмотреть на меня и увиденное ее явно не обрадовало, она смешно сморщила свой нахальный носик. — Да вы, сударь, явно… Не знаю даже как сравнить! Ужасно ты выглядишь!

— Что поделать работал над твоим заказом всю ночь, — ответил я в тон Асани.

— Ага, спешу поверить. Я, конечно, не стремлюсь остаться с тобой в закрытом помещении, но, может быть, пропустишь меня?

Я пожал плечами, от чего мокрые волосы в подмышках холодно пощекотали кожу. Да, пожалуй, Асани была права, я выглядел и пах не лучшим образом, стоило еще и облиться водой в туалетной комнате. Но придется моей гостье потерпеть, явилась бы позже, чтобы и я успел закончить работу, и она могла бы наблюдать меня чистеньким и румяным, таким как благонравная девица в обществе трактирных забулдыг.

— Жди здесь, — сказал я и указал ей на кресло.

У Асани глаза полезли на лоб от такого нахальства. Это она привыкла распинывать людишек по местам своим едко-ледяным голосом, слышать от меня такое было для нее внове. Ничего, пусть отвыкает быть вечно на вершине, иначе забудет, как оттуда упасть можно прямиком на острые камни.