Песня для Корби - "Румит Кин"

– Ты очнулся и сказал: «Только не полиция».

– Правда? – удивился Корби. – Не помню.

– Зачем мне врать? Мы решили, что раз нельзя полицию, то нельзя и скорую. Что с тобой случилось?

– Это долгая история.

– Сделай краткое изложение.

– Погиб мой одноклассник. Я из пистолета отстрелил яйца какому-то парню. Меня собирались убить, – медленно перечислил Корби, – два раза. Меня держали в плену – тоже два раза. Сумасшедший психиатр из КГБ насильно сделал мне укол…

– У тебя странное выражение лица. Ты не прикалываешься?

Корби покачал головой.

– Я с парашютом прыгнул с крыши небоскреба, а потом меня волочило по дороге за грузовиком… Кажется, я сбиваюсь. Думаешь, я псих?

Аня нахмурилась.

– Нет.

– И еще меня все ненавидят. Особенно мои лучшие друзья.

– Новые лучшие друзья?

– Да. – Корби потупился. – За эти четыре года многое изменилось.

Аня усмехнулась.

– Комар говорит, что ты выглядишь как Раскольников летом. Симпатичный сумасшедший молодой человек студенческого возраста, в рваной одежде и в неладах с законом.

– Почему летом? – Корби чувствовал, что это самый странный разговор в его жизни.

– Потому что в другое время года Раскольников носил пальто с петлицей для топора.

Корби промолчал. Он замечал в ней напряженность. «Она не знает, за кого меня считать, не знает, что я выкину дальше. Может, ей кажется, что я украду деньги из туалетного столика ее мамы и смоюсь восвояси».

– Насчет Раскольникова ты мог бы и догадаться. У тебя пятерки по гуманитарным предметам.

– У меня были тройки, когда я учился с вами.

Аня пожала плечами.

– Я говорю не про те времена. Сейчас у тебя отличные результаты ЕГЭ.

– ЕГЭ? Откуда ты знаешь результаты моего ЕГЭ?

– Посмотрела в интернете. База данных с результатами работает с девяти утра.

– Точно, – вспомнил Корби, – сегодня же день результатов.

– Добро пожаловать в реальный мир, – сказала Аня. – Все мои друзья, мать их, заканчивают школу. А ко мне... – Она замолчала.

– Что? – спросил Корби.

– Неважно. Есть хочешь?

– Да, очень.

– Тогда пойдем на кухню.

– Но я голый.

Аня фыркнула.

– Я принесу тебе папины шмотки. Родителей все равно нет дома. Уехали в отпуск. Вернутся через две недели.

– А моя одежда?

– То, что от нее осталось, еще не высохло. Он проснулся! – крикнула она кому-то, выходя. Корби перевернулся под одеялом, лег на живот и посмотрел на вход в комнату. Он видел дверь туалета, зеркало в прихожей и движущуюся по полу тень большого человека. Он подумал, что это либо Паша, либо отец Ани.

У его прежней квартиры была точно такая же планировка, а его комната находилась точно под ее комнатой. Они слышали, когда стучали друг другу по батарее, но так и не разработали единой системы сигналов. Корби вспомнил, как в дни депрессии после смерти родителей лежал в своей кровати и иногда слышал, как звонит телефон и как кто-то тихонько постукивает по батарее. На звонки отвечал дед. А на стук по батарее Корби не реагировал. Он почти и не замечал его. А дальше была странная пустота. Он совсем не мог вспомнить, видел ли друзей в период ложного выздоровления перед попыткой самоубийства, когда на несколько дней вернулся в школу. Кажется, они смешались с толпой всех тех, кто выражал ему соболезнования.

Тень большого человека потемнела – из кухни в коридор вышел Паша. Они встретились глазами.

– Привет, – сказал Паша. – Ты как?

– Привет. Кажется, почти хорошо.

Паша кивнул.

– Мог бы позвонить.

Корби вдруг сделалось одиноко и холодно. «И здесь тоже, – подумал он, – здесь тоже все ненавидят меня. Я сам это все устроил. Я плевал на людей. И вот результат».

– Пару лет назад я почему-то ждал, что ты позвонишь. Ладно. – Паше явно было неловко говорить, он отводил взгляд, трогал рукой косяк двери. – Рад, что ты пришел в себя.

– Я не мог позвонить, – тихо сказал Корби. – После смерти родителей я все забыл. Я не помнил, что у меня были друзья. Мне жаль.

Паша посмотрел на него долгим взглядом, опять кивнул, на этот раз чуть-чуть.

– Приходи на кухню.

Когда Аня вернулась в комнату, Корби лежал лицом в подушку и не шевелился.

– Эй. Я выбрала те, что с самой тугой резинкой.

– Спасибо, – глухо ответил Корби. – Прикрой дверь, я сейчас оденусь.

Аня секунду смотрела на него, потом повесила одежду на стул рядом с кроватью и вышла из комнаты.

Несколько долгих минут Корби не двигался. Он смотрел в темноту и тяжело дышал. «Неужели все случайно, – думал он, – неужели так может быть, что вчера вечером я упал в обморок именно под ноги моим старым друзьям? Но Аня живет в этом доме. Эта встреча была вероятной. Нет, не была. Я бывал здесь и раньше, но никого не встретил. Может, я просто проходил мимо?»

– Не знаю, – выдохнул он. Он вспомнил, как вчера просил удачи. Все получилось странно, не так, как он хотел, но и не так плохо, как он ждал. Он мог бы сейчас лежать посреди улицы, голодный и замерзший, и ловить приоткрытым ртом капли дождя. Он мог бы так умереть. Он мог бы вообще не проснуться, или оказаться в руках каких-нибудь плохих людей. Ему снова стало не по себе, так же, как прошлым утром. «Что-то присматривает за мной, – подумал он, – наверное, надо сказать спасибо». Вот только он не был уверен в том, что это что-то – хорошее.

Он перевернулся на спину, спустил ноги с кровати, сел. Он был голодным и побитым, но чувствовал себя намного лучше, чем вчера утром. Его тело снова стало легким и послушным, голова не болела и не кружилась. Он встал с кровати и, неожиданно сильно смущаясь собственной наготы в чужой комнате, сделал первые шаги. Семейники Аниного отца оказались просто огромными, зато с забавными узором: зеленые слоники несли на спинах стопки золотых монеток. Кроме трусов, Аня дала ему старые спортивные штаны, рубашку в бежевую клетку и тапочки с помпончиками. Все вещи были велики и пахли средством от моли. Корби криво улыбнулся – выбора у него не было. Он затянул до предела резинку на поясе, подвернул штанины и рукава, но все равно выглядел как лилипут, обокравший великана. Ощущая себя одетым в пыльные мешки и при этом все еще полуголым, он вышел из комнаты.

На кухне негромко играла музыка: на столе стояли колонки, подключенные к мп3-плееру, а Аня сидела на угловом диванчике у стены и прокручивала треки. Корби узнал Limp Bizkit. Паша хозяйничал у плиты. Аня перехватила взгляд Корби.

– Он отнял у меня сковородки. У него все равно лучше получается.

– Будешь жареную картошку с пикачиками? – спросил Паша. Корби сглотнул так громко, что Аня его услышала и фыркнула. – Придется подождать еще пятнадцать минут.

– Значит, ты научился готовить?

– Угу.

Корби посмотрел на Аню.

– Можно я умоюсь и почищу зубы?

– А, конечно. – Девушка встала, обошла его, зажгла свет в ванной. – Бери ту щетку и то полотенце.

Корби остановился перед раковиной и долго не мог заставить себя взглянуть в зеркало. Ему казалось, что сейчас он снова увидит страшную галлюцинацию. «Этого не будет, – настоятельно сказал себе Корби, – тогда я просто был под наркотой». Он нерешительно поднял глаза. Зеркало было обычным, и отражение тоже было обычным: бледный парень со спутанными черными волосами, еле заметным налетом щетины на щеках, кровоизлиянием на скуле и черточками царапин на лбу. Корби уже не мог вспомнить, где получил эти мелкие травмы. Но не они его волновали. Он по-прежнему видел что-то чужое в своем лице. Как будто за последние сутки тот призрак из видения немножечко с ним слился. Он потрогал свой шершавый подбородок, потянул себя за щеки – и вдруг догадался, в чем дело. Его лицо перестало улыбаться. Позавчера оно делало это само. Оно улыбалось, даже когда он был серьезен. А теперь это ушло. Не было искорок в глазах, уголки губ вели себя как-то иначе.