Будни и мечты профессора Плотникова - Александр Плонский

"Простите, радости! Простите, забавы! Простите, веселые друзья! Я умираю в надежде на скорую и радостную встречу в мире ином!"

Увы, его надежда никогда не осуществится... Подумав так, я почувствовал потребность хотя бы раз поступить вопреки проклятому "никогда". И я решил встретиться с Дон Кихотом в ином мире.

- То есть в загробном?! Мистика! Рецидив спиритизма! - вскипел Леверрье.

- Да ничего подобного! Я имел в виду мир, синтезированный компьютером.

- Тогда отчего же вы не назначили рандеву Сервантесу? - недоверчиво спросил Леверрье.

- Потому что душа Сервантеса в Дон Кихоте. Вас интересуют детали? Но так ли уж важна технология? Главное, что это мне удалось. Поверьте, Луи, компьютерный мир не менее реален, чем тот, в котором мы существуем. Я вынес из него память о своих странствиях с Дон Кихотом в поисках добра, красоты и справедливости.

- Скажите, Милютин, это действительно... ну...

- Мудрейший и благороднейший человек. Таких обычно и обвиняют в сумасшествии. А между тем настоящие сумасшедшие зачастую выглядят более чем респектабельно... Скажу вам по секрету, Луи... - по лицу Милютина скользнула несвойственная ему застенчивая улыбка. - Дон Кихот посвятил меня в странствующие рыцари.

В РАЗНЫХ ВСЕЛЕННЫХ

Пришло письмо от сына. Он писал изредка и скупо. Проблема отцов и детей не миновала Плотникова. Алексей Федорович, втайне гордившийся умением находить общий язык с молодежью, на равных со студентами танцевавший под музыку "диско", в обществе сына чувствовал себя скованно.

Известно, что в соответствии с принципом "сапожник без сапог" у педагогов нередко случаются трудные сыновья. К сыну Алексея Федоровича это нисколько не относилось. Но в силу жизненных обстоятельств Плотников не уделил достаточно времени его воспитанию, не приблизил к себе, не дал ему отцовского тепла. И теперь пожинал плоды...

Сын вырос самостоятельным, независимым и отчужденным. Окончил институт - не тот, где работал отец, поступив без протекции, никто профессорского сынка не "курировал". Мог получить "красный" диплом, но не пожелал пересдать единственную тройку. Работал системным программистом в проектно-конструкторском институте.

Об аспирантуре пока не думал. Зато к своей профессии программиста, одной из самых современнейших, относился серьезно, гордился ею, строил довольно туманные планы на будущее, избегал обсуждать их с отцом, ограничиваясь намеками. Но не скрывал, что на хорошем счету и вот-вот станет бригадиром.

Зарабатывал хорошо, не как начинающий инженер, а скорее как квалифицированный рабочий. Считал, что выбрал хорошее ремесло.

Сын избежал "вещизма". Одевался просто, даже небрежно, не гонялся за модой. Женился на милой и скромной девушке, учительнице младших классов. В ожидании квартиры снимал комнату.

Вместе с женой увлекался туризмом, а еще - альпинизмом и марафонским бегом. Играл на гитаре, сочинял и пел песни. На взгляд Плотникова, голос у него был далеко не певческий (сказывалась наследственность), но в слушателях у сына недостатка не замечалось: видно, сверстники исходили из иных критериев, чем отец.

Жили они в разных городах, виделись от случая к случаю. При встречах говорили о вещах малозначительных, словно условившись раз и навсегда не касаться щекотливых проблем.

Плотников догадывался, что сын не испытывает к нему особой любви, и принимал это как нечто закономерное. На другое он и не рассчитывал. Несколько утешало сыновнее уважение, правда, скорее к ученому, чем к отцу.

И еще Алексей Федорович видел - не мог не видеть, - что сын пытается по-своему равняться на него, возможно, рассчитывает (дай-то бог!) превзойти, но хочет добиться всего сам, без отцовской подсказки. Чувствуя это, Плотников не навязывал сыну советов. Он искренне желал ему счастья, сознавая, остро и порой болезненно, свою непричастность к его дальнейшей судьбе.

- Их разделяли не тысячи километров, - тысячи световых лет. И они, словно звезды в расширяющейся Вселенной, уходили друг от друга все дальше.

* * *

Капсула с матрицей скользнула в приемное гнездо компьютера. На экране появилось лицо Федра.

- Ну, здравствуй, сын, - сказал Олед.

Федр сдержанно кивнул.

- Здравствуй, отец. И прости, что не отвечаю на твои письма. Не вижу смысла в столь архаичном способе общения. Корпеть над бумагой, втискивая мысль в буквенные символы, нелепо!

Олед покачал головой.

- Существуют традиции, освященные веками. Когда я пишу тебе письмо, то сам этот процесс...

- Доставляет тебе удовольствие? Но разве не приятнее побеседовать так, как это делаем мы сейчас? - с легкой иронией произнес Федр.

- Я разговариваю не с тобой, - грустно улыбнулся Олед, - а всего лишь с компьютером. Тебе же даже невдомек о чем. И занят ты сейчас другим. Возможно, ужинаешь...

- У нас утро, - поправил Федр, - хотя дело не в этом. Да, ты разговариваешь с компьютером. Но он запрограммирован моими личностными параметрами и воспроизводит меня таким, каким я был месяц назад. Все, что ты слышишь от него, ты услышал бы и от меня. А если бы я сам в это время беседовал с таким же компьютером, но воплотившим в себе твою личность, то услышал бы от него сказанное тобой. Какая же разница? Вот почему я считаю писание писем пустой тратой времени. Письменность вообще изжила себя. Зачем учить алфавит, грамматику, синтаксис...

- Таблицу умножения...

- Вот именно, и таблицу умножения, если есть гораздо более изящный и эффективный путь. Ведь никому не придет в голову штудировать мертвый язык - латынь, как это делали когда-то?

- Послушай, сын:

Создал памятник я, бронзы литой прочней,

Царственных пирамид выше поднявшийся.

Ни снедающий дождь, ни Аквилон лихой

Не разрушит его, не сокрушит и ряд

Нескончаемых лет, время бегущее.

Нет, не весь я умру, лучшая часть меня

Избежит похорон.

Это перевод с латыни Квинт Гораций Флакк, первый век до новой эры. Но если бы ты читал подлинник...

- Ты сентиментален, отец, - сказал Федр. - Я вообще не понимаю, как можно обижаться из-за таких пустяков. Подумаешь, не пишу писем... Мы с тобой достаточно близки, чтобы прощать друг другу мелочи. Ведь умение прощать, - ты сам говорил, - черта духовно больших людей. Кстати, я же не упрекаю тебя за то, что ты, мой отец, почти ничего не дал мне именно в духовном отношении. С тех пор, как вы с матерью разошлись...

- Это так, - признал Олед. - Если не считать того, что ты пошел по моему пути...

- Но своей дорогой, - перебил Федр. - Так что давай жить мирно. Ведь жизнь короткая и, право же, не слишком счастливая.

- Не тебе на нее сетовать, сын!

- Как сказать... Впрочем, оставим этот разговор. Знаешь, где мне довелось побывать недавно?