Наваждение - Татьяна Турве

Правда, всего через полгода "золотое время" закончилось и наступил, по определению Марины, "тихий кошмар". Возможно, именно поэтому Владимир столько лет не вспоминал про дочуркины прыжки с дивана-на диван — чтоб не ворошить за компанию то, что неумолимо за этим весельем последовало. Подсознание проявило свою обычную мудрость и милосердие и поспешило задвинуть неприятные воспоминания в самый дальний угол памяти. Всё тот же фрейдовский механизм подавления: "ничего не вижу, ничего не слышу…"

"Тихий ужас" начался с того, что однажды Марина позвонила ему среди дня в полной истерике и сквозь невнятные причитания сообщила, что с Янкой "что-то не то". Володя успел сотню раз умереть и воскреснуть, как птица Феникс, пока наконец не разобрался, что к чему. Оказалось, по дороге в детский сад дочка вела себя очень странно: размахивала руками, точно ловила в воздухе что-то невидимое, на вопросы не реагировала и — "нет, ну ты представляешь?!" — заливисто во весь голос смеялась.

Услышав сие откровение, Владимир, помнится, рассердился — больше делать женушке нечего, высосала из пальца проблему!.. Для очистки совести в тот же вечер затеял с дочурой "взрослый разговор", и трехлетняя малышка с забавной серьезностью принялась рассказывать, что "уже давно" видит в воздухе разноцветные шарики. Синие, красные, голубые, серебряные — похожие на мыльные пузыри… Когда всё началось, Володя выяснить не сумел: для таких карапузов прошлая неделя — уже вечность.

К теме злополучных шариков они возвращались еще не раз и не два, а десятки, если не сотни раз: каждый день по дороге в сад повторялась эта увлекательная погоня за чем-то невидимым, счастливый смех и болтовня с самой собой. Прохожие косились на Янку, как на ненормальную, — кажется, именно это Марину и бесило больше всего. Извечная незыблемая проблема: "А что скажут люди?" По вечерам дочка послушно обещала, что "больше не будет" — как он сейчас понимает, непосильная для ребенка задача… В Володе, стыдно признаться, проснулся исследовательский азарт: удалось выяснить, что Янкины шарики как будто живые, невесомые — кружатся вокруг дочурки, подпрыгивают в воздухе, словно дразнятся и с ней, Яной, играют.

Еще через несколько недель обнаружилось, что и окружающих людей дочка тоже видит по-своему: светящиеся и разноцветные, ритмично пульсируют и иногда переливаются всеми цветами радуги. ("Не всегда переливаются, а когда настроение хорошее", — с сосредоточенно-серьезной мордашкой пояснила малышка.) Пытаясь перевести всё на шутку, Володя однажды спросил, какого же цвета ей кажется он? Ожидал чего-то детски-незатейливого, вроде розовых слонов, но этот малолетний философ глубокомысленно изрек: "Синий, а вот здесь немного черный…" И дочурка со знанием дела ткнула его пальцем в живот: именно в том самом месте, плюс-минус сантиметр, иногда прихватывал желудок, как следствие неудобоваримой корабельной стряпни.

От этого невероятного совпадения уже и Владимир поддался панике и потерял над собой всякий контроль (о чем впоследствии не раз сожалел). Схватил Янку за плечи и приказал — не попросил, а именно приказал! — больше так не делать: "никогда в жизни, иначе!.." Что "иначе", не договорил — она смотрела на него перепуганными, на пол-лица глазенками на заострившемся бледном лице. Возившийся неподалеку Ярик уставился на них двоих с изумлением, и Володя сразу же пришел в себя: вот вам и родитель, наорал на беззащитного ребенка! Успокоил Янку, как умел, отвлек детей новой игрой, но еще долго не мог простить себе эту вспышку, до того паршиво было на душе…

На следующий день дочка сильно заболела, в мгновение ока подскочила температура. Тридцать девять и пять — это он четко помнит, как вчера всё было! — и никаких других симптомов: ни насморка, ни ангины, ничего. К вечеру жар прекратился так же неожиданно, как начался, и вместе с ним бесследно пропали все эти шарики, светящиеся ауры, разноцветные люди и остальные Янкины чудачества. Ему бы сидеть да радоваться — а может, еще и перекреститься, что легко отделались… Но Володя не мог избавиться от мысли, будто что-то своим отчаянным воплем нарушил, вмешался недоброй волей.

Эти необъяснимые перепады температуры у нее случаются до сих пор, и точно так же, как в раннем детстве, обычно за полдня всё проходит. По врачам они с Мариной больше не бегают, надоело до чертиков — толку с того, если официальная медицина не может сказать ничего вразумительного! Последний эскулап мямлил что-то про подростковый возраст и гормоны, на чём и порешили. Надо будет у Янки спросить: а вдруг уже прошло, зря он себе душу-то разбередил?..

Как же им всё-таки повезло, что она ничего об этом не знает и не помнит! А Марина до сих пор день и ночь начеку, косится на малую, как на бомбу замедленного действия: вдруг опять что-нибудь не так, вдруг опять "отклонения от нормы"?.. Хотя правды ради стоит заметить, иммунитет у дочки хороший: болеет редко, от силы раз в год. Cлучалось несколько раз, что семейство в полном составе один за другим слегало, подкошенное сильнейшим гриппом, одна Янка отделывалась легким насморком. Всем бы такие "отклонения"…

Воспоминания понеслись всё глубже и глубже в прошлое: в скором времени после тех изматывающих событий он увлекся "Агни-йогой" — да так, как еще ничем и никогда в жизни не увлекался. Сидел ночи напролет над своими драгоценными, с огромным трудом заказанными по почте книгами и переписывал их вручную от корки до корки: "Зов", "Озарение", "Община"… Казалось, только так сокровенное знание может войти в самое сердце — через усилие пишущей руки и ежедневный кропотливый труд.

Примерно в то же время стали сниться прекрасные, тревожащие душу сны, наутро от них оставалось лишь чувство чего-то полузабытого и родного, как в детстве. Однажды среди глубокой ночи ему четко послышался негромкий ясный голос, настойчиво два раза повторил: "Владимир Александрович!" Что любопытно, сна было ни в одном глазу, всё происходило явно и отчетливо наяву. Володя ни капли не испугался, напротив, в радостном возбуждении растормошил жену и сбивчивым шепотом попытался рассказать, что произошло (дети уже спали). Но Марина была в своем репертуаре: обозвала его сумасшедшим и раздраженно перевернулась на другой бок, только издевательски скрипнул пружинами матрац. А Володино сердце колотилось гулко и сильно, отдаваясь горячими волнами по всему телу, пока потихоньку не успокоилось. На смену бешеному сердцебиению пришло сдержанное ликование и удивительно четкая мысль из "Агни-йоги": "Именно так ученик ощущает присутствие Учителя."

В следующие месяцы было еще много похожих опытов, один из них отпечатался в памяти на всю жизнь. Володя проснулся среди ночи, будто от толчка извне, взглянул на свои руки и спокойно про себя отметил, что они мягко светятся серебристо-голубым в темноте. (Достаточно яркий свет, при желании при нем можно даже читать.) Будить Марину на этот раз не стал, расхаживал по квартире и экспериментировал с непонятным свечением, как ребенок с новой игрушкой: нежгучее яркое пламя послушно переходило на дверную ручку, чашку с кофе, зеркало и кухонный шкаф. Нестерпимо хотелось поговорить с Янкой, расспросить, не так ли она когда-то видела свои "шарики"? Но дочка заканчивала второй класс, бредила новым увлечением — зоокружком — и про всякие детские причуды больше не вспоминала. Все ее разговоры за завтраком, обедом и ужином сводились к тому, согласится ли мама приютить умыкнутого на летние каникулы бездомного хомячка, самая насущная проблема…