Полдень, XXII век - Аркадий и Борис Стругацкие

– Красавец, – проворковал Белов. – Слушай, Кондратьев, а нельзя ли вместе с ним подняться на поверхность?

Кондратьев запрокинул лицо и, прищурившись, поглядел на Белова снизу вверх.

– На поверхность? – проговорил он. – Пожалуй. Сейчас он не отцепится от нас. Сколько, ты говоришь, он может весить?

– Тонн семьдесят, – сказал Белов неуверенно.

Кондратьев свистнул и снова повернулся к пульту.

– Но это – на воздухе, – поспешно добавил Белов. – А в воде…

– Все равно не меньше десятка тонн, – сказал Кондратьев. – Мы не вытянем. Готовьтесь, будем переворачиваться.

Акико поспешно опустилась на корточки, не спуская глаз с иллюминатора. Она очень боялась пропустить что-нибудь интересное. «Если бы не стажеры, – подумал Кондратьев, – я бы давно уже прикончил этого гада и принялся бы искать его родственников». Он не сомневался, что где-то на дне впадины скрываются дети, внуки и правнуки чудовища – потенциальные, а может быть, и уже действующие пираты на трассах мирных миграций китов.

Субмарина вернулась в горизонтальное положение.

– Духота, – проворчал Белов.

– Держитесь крепче, – сказал Кондратьев. – Готовы? Вперед!

Он до отказа повернул рукоятку скорости. Полный ход, тридцать узлов. Пронзительно взвыли турбины. Позади что-то стукнуло, донесся неясный вопль. «Бедный Белов», – подумал Кондратьев. Он сбросил скорость и завертел штурвальчик рулевого управления. Субмарина описала полукруг и вернулась к кальмару.

– Теперь смотрите, – сказал Кондратьев.

Кальмар висел в двадцати метрах перед носом субмарины, бледный, странно плоский, с обвисшими скрюченными щупальцами и обвисшим туловищем. Он был похож на паука, которого прижгли спичкой. Глаза его были задумчиво скошены вниз и вбок, словно он размышлял над чем-то. Кондратьев никогда прежде не видел живого кальмара так близко и разглядывал его с любопытством и отвращением. Это был действительно необычайно крупный экземпляр. Может быть, один из самых крупных в мире. Но в эту минуту ничто в нем не позволяло предположить могучего и страшного хищника. Кондратьеву почему-то вспомнились кучи размякших китовых внутренностей в огромных отмочечных чанах на китобойном комбинате в Петропавловске.

Прошло несколько минут. Белов лежал животом на плечах Кондратьева и трещал кинокамерой. Акико что-то бормотала в диктофон (кажется, по-японски), не сводя глаз с кальмара. У Кондратьева заныла шея, к тому же он боялся, что кальмар очнется и удерет или снова бросится на субмарину и тогда все нужно будет начинать сначала.

– Вы еще не скоро? – осведомился Кондратьев.

– Очень, – ответил Белов сипло и невпопад.

Кальмар приходил в себя. По его лапам прошла зыбкая судорога. Громадные, величиной с футбольный мяч, глаза повернулись, словно шарниры в гнездах, и уставились на свет прожекторов. Потом лапы вытянулись в струнку, снова сжались, и бледно-лиловая кожа налилась темным светом. Кальмар был ошпарен, оглушен, но он готовился к новому прыжку. Кальмар не отступал. Он и не думал отступать.

– Ну? – спросил Кондратьев нетерпеливо.

– Ладно, – недовольно сказал Белов. – Можешь.

– Слезай с меня, – сказал Кондратьев.

Белов слез и положил подбородок на правое плечо Кондратьева. По-видимому, он забыл о глубинной болезни. Кондратьев взглянул на экран, затем положил палец на спусковой крючок.

– Близко слишком, – пробормотал он. – Ну ничего. Выстрел!

Субмарина вздрогнула.

– Выстрел!

Субмарина вздрогнула еще раз. Кальмар медленно раскрывал лапы, когда под его глазами одна за другой взорвались две пироксилиновые торпеды. Две мутные вспышки и два громовых раската: бомбррр, бомбррр. Кальмара затянуло черным облаком, а затем субмарину бросило на хвост, она опрокинулась на левый борт и принялась танцевать на месте.

Когда волнение прекратилось, прожектора осветили буро-серую колышущуюся массу, из которой в пучину вываливались, крутясь, бесформенные дымящиеся лохмотья. Некоторые еще извивались и дергались в лучах света, отбрасывая в желто-зеленую толщу пыльные тени, и исчезали во мраке. А на экране локатора уже появились один за другим четыре, пять, семь сигналов, нетерпеливых, выжидающих.

– Акулы, – сказал Кондратьев. – Тут как тут.

– Акулы – мерзость, – хрипло сказал Белов. – Вот кальмара жалко… Такой экземпляр! Варвар ты, Кондратьев… А вдруг он разумный?

Кондратьев промолчал и включил свет. Акико сидела, прислонившись к стене, склонив голову на плечо. Глаза ее были закрыты, рот полуоткрыт. Лоб, щеки, шея, голые руки и ноги лоснились от пота. Диктофон лежал под ногами. Кондратьев подобрал его. Акико открыла глаза и смущенно улыбнулась.

– Сейчас будем возвращаться, – сказал Кондратьев. Он подумал: «Завтра ночью спущусь и перебью остальных».

– Очень душно, товарищ субмарин-мастер, – сказала Акико.

– Еще бы, – сердито сказал Кондратьев. – И коньяк, и духи…

Акико опустила голову.

– Ну ничего, – сказал Кондратьев. – Сейчас будем возвращаться. Белов!

Белов не ответил. Кондратьев обернулся и увидел, что Белов поднял руку и ощупывает замок люка.

– Что ты делаешь, Белов? – спросил Кондратьев спокойно.

Белов повернул к нему серое лицо и сказал:

– Душно здесь. Надо открыть.

Кондратьев ударил его кулаком в грудь, и он упал навзничь, запрокинув острый кадык. Кондратьев торопливо отвернул кислородный кран, затем поднялся и, перегнувшись через Белова, осмотрел замок. Замок был в порядке. Тогда Кондратьев ткнул Белова пальцами под ребро. Акико следила за ним блестящими глазами.

– Товарищ Белов? – спросила она.

– Жареная утка, – сердито сказал Кондратьев. – И глубинная болезнь в придачу.

Белов вздохнул и сел. Глаза у него были сонные, он пощурился на Кондратьева, на Акико и сказал:

– Что случилось, друзья мои?

– Ты чуть не утопил нас, чревоугодник, – сказал Кондратьев.

Он поднял нос субмарины вертикально и начал подъем. Было четыре часа утра. Должно быть, «Кунашир» уже подошел к точке рандеву. Дышать в кабине было нечем. Ничего, скоро все кончится. Когда в кабине свет, стрелка батиметра кажется розоватой, а цифры – белыми. Шестьсот метров, пятьсот восемьдесят, пятьсот пятьдесят…

– Товарищ, субмарин-мастер, – сказала Акико. – Можно спросить?

– Можно.

– Ведь это удача, что мы так скоро нашли ика?

– Это он нас нашел. Он, наверное, километров десять за нами тащился, присматривался. Кальмары всегда так.

– Кондратьев, – простонал Белов. – Нельзя ли поскорее?

– Нельзя, – сказал Кондратьев. – Терпи.

«Почему ему ничего не делается? – подумал Белов. – Может быть, он действительно железный? Или это привычка? Господи, только бы увидеть небо. Только бы увидеть небо, и я никогда больше не пойду в глубоководный поиск. Только бы удались фото. Я устал. А вот он совершенно не устал. Он сидит чуть ли не вверх ногами, и ему ничего не делается. А у меня от одного взгляда на то, как он сидит, начинается тошнота».

Триста метров.

– Кондратьев, – сказал Белов. – Что ты будешь делать завтра?

Кондратьев ответил:

– Утром придут Хен Чоль и Вальцев со своими субмаринами, а вечером мы прочешем впадину и перебьем остальных.

Завтра вечером он снова спустится в эту могилу. И он говорит это спокойно и с удовольствием.

– Акико-сан.

– Да, товарищ Белов?

– What are you going to do tomorrow?

Кондратьев взглянул на батиметр. Двести метров. Акико вздохнула.

– Не знаю, – сказала она.

Они замолчали. Они молчали до тех пор, пока субмарина не всплыла на поверхность.

– Открой люк, – сказал Кондратьев.

Субмарина закачалась на легкой волне.

Белов поднял руку, передвинул защелки замка и толкнул крышку.

Погода изменилась. Ветра больше не было, туч тоже не было. Звезды были маленькие и яркие, в небе висел огрызок луны. Океан лениво гнал небольшие светящиеся волны. Волны плескались и журчали у башенки люка.

Белов первым выкарабкался наружу, за ним вылезли Акико и Кондратьев. Белов сказал:

– Как хорошо!

Акико тоже сказала:

– Хорошо.

Кондратьев тоже подтвердил, что хорошо, и добавил, подумав:

– Просто замечательно.

– Разрешите, я искупаюсь, товарищ субмарин-мастер, – сказала Акико.

– Купайтесь, пожалуйста, – вежливо разрешил Кондратьев и отвернулся.

Акико разделась, сложила одежду на край люка и потрогала ногой воду.

Красный купальник на ней казался черным, а ноги и руки – неестественно белыми. Она подняла руки и бесшумно соскользнула в воду.

– Пойду-ка я тоже, – сказал Белов.

Он разделся и сполз в воду. Вода была теплая. Белов сплавал к корме и сказал:

– Замечательно. Ты прав, Кондратьев.

Затем он вспомнил лиловое щупальце толщиной с телеграфный столб и поспешно вскарабкался на субмарину. Подойдя к люку, на котором сидел Кондратьев, он сказал: