Друзья, любовники, шоколад - Александр Маккол-Смит

– Думаю, да, – сказала Кэт. – Я попробую сделать заказ, просто никто никогда не просил…

– Я кажусь вам странноватым, – вздохнул покупатель. – Но сами подумайте: в мире осталось так мало подлинного, связанного с традицией определенных мест. Так что мелочи – вроде формы овсяного печенья – приобретают совсем новый смысл. Мир тяготеет к стандартизации. Мир хочет отнять у нас наше, шотландское.

Боль, сквозившая в его голосе, поразила Кэт. Он прав, подумалось ей, в такой небольшой стране, как Шотландия, необходимо оберегать любые мелочи нашей жизни. А ранимому человеку тяжело видеть, как исчезают привычные с детства предметы шотландского обихода.

– Они подчинили себе наши банки, – продолжал сокрушаться незнакомец. – Взгляните только, в каком положении наши банки! Они уничтожили наши шотландские полки. И хотят уничтожить все, что свойственно только нам.

– Но они все-таки вернули нам парламент, – улыбнулась Кэт. – У нас снова есть свой парламент. С этим ведь не поспоришь?

– В общем, так, – согласился мужчина. – Но какие у него полномочия? Введение закона о выпечке треугольных овсяных печений?

Он засмеялся, и Кэт с облегчением рассмеялась тоже. Ей уже начинало казаться, что покупатель не в себе, но ведь сумасшедшие над собой не смеются.

– Постараюсь раздобыть вам овсяные треугольнички, – утешила она. – Дайте недельку-другую сроку. Я переговорю с поставщиками.

Поблагодарив, он вышел из магазина, а Кэт вернулась к прилавку. Закончив возведение башни из банок анчоусового паштета, Эдди повернул голову, увидел сквозь стекло двери Изабеллу и позвал Кэт.

– А вот и Изабелла, – объявил он. – Близко. Сейчас войдет.

Кэт весело приветствовала тетку.

– У меня только что был разговор об овсяном печенье и культурной самоидентификации, – сообщила она. – Думаю, тема как раз для тебя.

Изабелла слабо кивнула. Ей было не до разговоров об овсяном печенье. Хотелось просто выпить чашку кофе и почитать какие-нибудь из выписываемых Кэт иностранных газет. Например, «Монд». Газеты, приходившие с континента, могли быть и не слишком свежими. Вчерашний «Скотсмэн» воспринимается как ненужное старье, но иностранная газета странным образом сохраняет свою привлекательность. Оказалось, что «Монд» уже взят, но имеется третьеводнишняя «Коррьере делла сера». Прихватив ее, Изабелла направилась к столику.

– Ты простишь меня, Кэт? – спросила она по пути. – Иногда хочется разговаривать, а иногда думать или, – она взмахнула газетой, – уткнуться носом в газету.

Проявив полное понимание, Кэт скрылась в своем офисе и чем-то там занялась, а Эдди сварил Изабелле кофе и поставил перед ней чашку. Подняв голову, Изабелла поблагодарила его дружеской улыбкой. За ту неделю, что она хозяйничала в магазине, их отношения упрочились, но по-прежнему строились не на словах, а на мимике и улыбках. Изабелла ощущала, что теперь знает его гораздо лучше, хотя он так ничего о себе и не рассказал. Где он живет? Однажды она напрямую спросила об этом, но он ответил лишь: «На юге», что включало в себя примерно полгорода и абсолютно ничего не разъясняло. Живет ли он один или в семье, спросила она. В семье, ответил он, но не добавил, что это за семья. Изабелла не настаивала: люди имеют право не распространяться о себе. И кое-кто предпочитает, чтобы домашняя жизнь была скрыта от окружающих, поскольку – предполагала Изабелла – стыдится ее. Немало молодых людей, ровесников Эдди, живут с родителями, но, может, ему кажется зазорным, что он еще не сумел отделиться? А ведь я тоже живу в родительском доме, подумалось Изабелле. В том самом, куда моя матушка-американка (благословенна будь ее память!) ввезла меня из Родильного дома Симпсона. Так что я тоже не очень продвинулась в жизни.

Ей следует больше узнать об Эдди, подумала Изабелла. И попытаться что-нибудь для него сделать. Возможно, он не прочь пойти учиться, например в Телфорд-колледж. Она могла бы заплатить за обучение. Если, конечно, он согласится. С помощью своего благотворительного фонда она уже поддерживала двух студентов Эдинбургского университета. А те даже и не подозревали об этом, уверенные, что получают дотацию от Саймона Макинтоша, ее юриста, который и в самом деле платил по счетам – деньгами Изабеллы.

Она поблагодарила Эдди за кофе, и он, расплывшись в улыбке, спросил:

– А что, итальянец уже позвонил?

– Какой итальянец?

– Томазо. Он был здесь сегодня. И попросил у Кэт ваш телефон.

Изабелла опустила глаза и уставилась на ободок своей чашки.

– Нет, – сказала она. – Еще не звонил.

Ее вдруг охватило странное волнение. Да, она предлагала поводить его по городу, но никак не ждала, что он проявит инициативу и начнет ее разыскивать. То, что он это сделал, неожиданно произвело сильное впечатление.

– Кэт не очень его привечает, – наклонившись, прошептал Эдди. – По-моему, она о нем невысокого мнения.

– А может, просто дает знать, чтобы больше, чем на дружбу, не рассчитывал?

– Мне его жалко, – заметил Эдди. – Приехал повидаться с ней аж из Италии, а получил такое.

– Думаю, о нем не надо особенно беспокоиться, – улыбнулась Изабелла. – Мне он не показался чересчур ранимым.

– Может быть, вы и правы, – кивнул Эдди и пошел назад, к прилавку.

Такого длинного разговора у них еще никогда не было, но больше всего Изабеллу удивило, что Эдди подметил особенности отношения Кэт к Томазо. Изабелла почему-то решила, что он безразличен к таким вещам, и только теперь осознала, насколько недооценивала наблюдательность Эдди. И душевную глубину, добавила она про себя, и тут же подумала, что нам свойственно недооценивать людей молчаливых, застенчивых, стоящих особняком. Мы как-то даже забываем, что они наблюдают и делают свои выводы.

Она попыталась вернуться к «Коррьере делла сера», но никак не могла сосредоточиться. Мысли невольно возвращались к Томазо, к тому, когда он позвонит и как захочет провести время. Можно было, конечно, поводить его по музеям и галереям, показать памятники шотландской старины, места паломничества туристов, но она не была уверена, что он захочет именно этого. Возможно, предпочтет где-нибудь поужинать. Что же, и это можно организовать. Кэт, скорее всего, откажется, значит, это будет ужин на двоих. Какую кухню предпочитает Томазо? Уж всяко не вегетарианскую. Итальянцы не жалуют вегетарианство. Они пьют вино, ухаживают за женщинами, поют. Благословенная раса! Истинные мужчины!

Глядя в газету, она заставляла себя вникать в рецензию на книгу о неизвестных фотографиях Муссолини. Дуче, вне всяких сомнений, придирчиво отбирал для печати свои изображения. Как же иначе, ведь он итальянский диктатор, подумала Изабелла. Газета знакомила с несколькими не публиковавшимися ранее снимками. Муссолини в седле, выглядит нелепо, похож на мешок с картошкой или, если угодно, на мешок со спагетти. Муссолини в окружении монашек, сбившихся возле него стайкой, словно испуганные ласточки. Вообще-то он не любил сниматься ни со священниками, ни с монахами, вспомнила Изабелла. С чего бы это? Из-за чувства вины, вероятно. Муссолини в костюме авиатора. В белой куртке и белом шлеме с развевающими завязками, в одноместном открытом аэроплане. Притворялся, что ведет его, хотя на самом деле машиной управлял скрючившийся на полу летчик. А когда Муссолини, демонстрируя небывалую храбрость, входил в львиный вольер Римского зоопарка, львы были предусмотрительно одурманены наркотиками, и даже вид упитанного диктатора не пробудил в них никакого аппетита. Изабелла улыбалась, читая этот обзор. Каким огромным кажется расстояние от тех времен до нынешних! Для многих это древняя история, а ведь на самом деле дистанция составляет всего одно поколение, а в Италии по-прежнему появляются упитанные и тщеславные политики, чьи действия далеко не в ладах с законом. И все-таки как не любить Италию и итальянцев? В них столько обаяния, они построили замечательные города, с ними так хорошо дружить, и они верны в дружбе. Если бы, готовясь войти в этот мир, мы могли выбирать себе национальность, искус родиться итальянцем был бы велик. Так-то оно так, подумала Изабелла, а что, если, дождавшись своей очереди, ты обнаруживаешь, что все итальянские вакансии разобраны? Простите, но вы должны выбрать что-то другое. Грустно. А кстати, какой вариант считать худшим? Скорее всего, необходимость принадлежать к крошечному народу, составляющему меньшинство в отдаленной стране, где все от тебя отворачиваются и никто не хочет с тобой знаться.