Узкие улочки жизни - Вероника Иванова

— Поначалу нет, но когда та девушка...

— Девушка?

— Да, совсем молоденькая, но нахальная. Вдруг вскочила со своего места, подлетела к той женщине, выкрикнула что-то вроде „он вас не любит“ и убежала.

— Девушка была одна?

— Нет, с молодым человеком.

— И он не сделал попытки её остановить?

— Нет, сидел и смотрел, как будто ему было интересно, чем всё закончится, а потом спокойно вышел следом.

— Вам известно что-нибудь об этом человеке?

— Да, столик был заказан на имя „Джек Стоун“.

Как видите, то, что полиция объявляет тривиальным самоубийством, вполне может оказаться и кое-чем большим, особенно если учесть, что упомянутый Джек Стоун работает в салоне „Свидание“, с которым у погибшей был заключён контракт на оказание неких услуг. Остаётся только получить ответ на вопрос: какие услуги требовались фроляйн Нейман?...»

Следовало ожидать, что информация растечётся во все стороны. Эх, жаль, Кларисса решилась обратиться к нам в сентябре, а не до конца августа: ближайшие пару месяцев идёт формирование бюджетов у основных спонсоров и рекламодателей жёлтой прессы, поэтому журналисты будут стараться всеми правдами и неправдами поднимать рейтинг своих изданий. А ведь ещё пару недель назад почти незамеченными проходили даже такие громкие события, как забастовки шахтёров и транспортников... Не везёт, так не везёт. Но ничего непоправимого пока не случилось, кроме мелких грязных брызг на репутации. Впрочем, испорчена репутация исключительно моя, потому что Еве злой умысел приписывать не стали. И слава Господу! Ей сейчас нельзя тратить силы на чужие глупости, а мне будет даже любопытно примерить на себя роль «плохого мальчика».

— У этой темы есть закономерное развитие. Откройте «Городские истории», страница четыре.

Не особенно хочется, но если хозяйка настаивает, куда мне деться? Открываю.

«...Информация о жизненном пути владелицы салона „Свидание“, по-видимому, срывается тщательнее, чем государственная тайна, но зато нашим корреспондентам удалось узнать некоторые подробности об одном из сотрудников госпожи ван дер Хаазен. Джек Стоун, тридцать три года, родился и вырос в Ройменбурге, гражданин города, получил высшее образование в местном университете, работал в полиции. Казалось бы, ничем не примечательная биография, но дальнейшие её факты вызывают огромное количество вопросов, на которые нам пока не удалось ответить. Проработав в полиции почти шесть лет, получив звание инспектора и перспективу дальнейшего роста по службе, Стоун внезапно увольняется, причём не по собственному желанию или иным обстоятельствам, а комиссуется по состоянию здоровья, которое, как следует из медицинских освидетельствований, всего несколько месяцев предшествующих увольнению, является если и не великолепным, то далёким от подходящего для признания негодности к службе. К сожалению, подписавший резолюцию врач отказался от комментариев по этому поводу, вызвав тем самым ещё больше сомнений. В течение следующего после комиссования года Джек Стоун находится вне пределов Ройменбурга в закрытом лечебном заведении, персонал которого также отказался каким-либо образом отвечать на вопросы наших корреспондентов, а потом, вернувшись в город, устраивается на работу в салон „Свидание“, находящийся под негласным покровительством магистрата. Послужной список и личностные качества Стоуна не настолько примечательны, чтобы объяснить, как обыкновенный молодой человек, не обладающий выдающимися талантами в какой-либо области знаний и умений, получил таинственную и высокооплачиваемую работу, задавать вопросы о сути которой настоятельно не рекомендовано ни полицией, ни городскими властями. Что это? Везение или же за всем произошедшим кроется нечто большее? Мы обещаем нашим читателям приподнять завесу этой тайны и...»

— Как вам это нравится, мистер Стоун?

То, что меня обозвали бесталанным? Не очень. Но спорить с журналистами нет смысла: я, и правда, никогда ничем не блистал. Учился неплохо, но вот выучился ли? Впрочем, не мне об этом судить, а тому, кто имеет право. И перед кем мне немного стыдно. Хм... Или не «немного».

— Как скоро я должен подать прошение об увольнении?

Леди Оливия, всё время моего ознакомления с измышлениями прессы цедящая чай крошечными глотками, с резким стуком, заставившим меня невольно обеспокоиться целостью фарфора, поставила чашку на стол.

— Мистер Стоун, вы идиот.

Жаль, что она закончила свою фразу непоколебимой точкой. Знак вопроса был бы более уместен и... менее обиден.

— Кроме того, ваше поведение могло бы быть охарактеризовано мной, как трусость, если бы я не знала вас чуточку лучше и не понимала, что ваше намерение состоит не в том, чтобы сбежать с поля боя, а в том, чтобы принять основной удар на себя.

Ну, хоть что-то положительное во мне есть, и на том спасибо! Большего снисхождения от леди ван дер Хаазен ожидать попросту невозможно, а значит, не стоит продолжать испытывать её терпение:

— С завтрашнего числа вас устроит? Или поставить сегодняшнее?

В сине-серой туче взгляда хозяйки салона явственно сверкнула молния:

— Вы хорошо помните нашу первую беседу, мистер Стоун? В тот день, когда были приняты на работу?

Не особенно помню, потому что больше думал о том, как бы прочитать мысли суровой дамы, ставшей моим начальником, а не прислушивался к её словам.

— Нет, миледи.

— Жаль. Но вы хотя бы честны... Что ж, напомню. Я сказала следующее: отношения между наёмным работником и работодателем это те же отношения вассала и сюзерена. Вы — мой вассал и поменяете статус только в одном из двух случаев. Если найдёте себе другого сюзерена или дорастёте до того, чтобы самому стать таковым, вот тогда я отпущу вас с лёгким сердцем. А до тех пор извольте подчиняться моим приказам, а не велениям собственной дурости.

Вроде бы, тон и смысл тирады оскорбительны, почти уничижительны, но мне почему-то не только не обидно, но и... Я чувствую гордость? Быть того не может! Сумасшествие какое-то. Удивительное и приятное. И всё же, желание подерзить осталось:

— Хотите сказать, моё прошение останется неудовлетворённым?

— Неудовлетворённым останетесь вы, мистер Стоун, потому что прошение — всего лишь бумага, которая всё терпит и ничего не чувствует.

Да, но зато она сохраняет в себе чувства людей, пусть делает это недолго и не слишком точно. Хотя, плохому танцору мешают части его собственного организма, а не что-то со стороны, и вполне может статься, я напрасно грешу на рыхлость бумаги, когда не бываю уверен в результате своей работы.