Время милосердия - Джон Гришэм

оставляла желать лучшего. В субботу, в последний день марта, повисла пугающая облачность, подул холодный колючий ветер. Неделей ранее, в последний день своей жизни, Стюарт Кофер отправился с приятелями на озеро удить рыбу. Был прекрасный теплый денек. Рыбаки в майках и шортах пили на солнышке холодное пиво, будто уже началось лето. За неделю все изменилось, по случаю его похорон свирепствовал ветер, добавляя тоски.

Церемонию прощания устроили в манеже Национальной гвардии, безликом блочном сооружении 1950-х годов, предназначенном для смотров войск и для общественных собраний, а никак не для похорон. Здесь могло поместиться человек триста, столько семья и ждала. Даже не являясь прихожанами, Коферы жили тут лет сто и знали многих. Стью был популярным копом, имел много друзей, знакомых и коллег с семьями. Похороны были открыты для публики, а трагические смерти всегда привлекают любопытных и бездельников. В 13.00, за час до начала службы, приехал первый фургон телевизионщиков, припарковавшийся в специально отведенном месте. Повсюду стояли полицейские в форме, готовые встречать толпу и прессу и наблюдать скорбную церемонию. Ворота манежа распахнулись, парковка начала заполняться. Прибыл еще один фургон телеканала, приступили к съемкам. Нескольких репортеров с камерами подпустили к флагштоку.

Внутри рядами вокруг временной сцены с кафедрой расставили триста арендованных кресел. Около стены за сценой сложили цветы, у боковых стен тоже лежали букеты. В углу сцены стояла на треноге большая цветная фотография Стюарта Кофера. К 13.30 зал почти заполнился, женщины заранее всхлипывали. Вместо гимнов, которыми провожали бы в последний путь верующего христианина, кто-то из родных погибшего составил список печальных мелодий в исполнении какого-то певца в стиле кантри, и теперь из дешевых динамиков доносились его тоскливые завывания. К счастью, было негромко, но достаточно для усугубления безрадостного настроения.

Скоро в зале не осталось ни одного свободного места. Тех, кому не досталось кресел, попросили встать вдоль стен. К 13.45 зал заполнился, припозднившихся перестали впускать, им предложили слушать службу снаружи, куда она будет транслироваться.

Семья собралась в административном крыле. Ждали катафалк из похоронного бюро «Мегаргел», последнего в округе Форд, занимавшегося только белыми покойниками. Чернокожими – их хоронили на своих кладбищах – ведали два других похоронных бюро. Белых хоронили на «белых» кладбищах: даже в 1990 году в этом вопросе сохранилась сегрегация. Смерть – повод для строгой сортировки.

Ввиду размаха похорон, привлекших много народу и телекамеры, мистер Мегаргел одолжил у коллег по бизнесу машины поприличнее. За его сверкающим черным автомобилем на аллее за манежем выстроились шесть точно таких же длинных седанов. В данный момент они пустовали. Мистер Мегаргел вылез из автомобиля, синхронно с ним выбралась группа помощников в строгих темных костюмах. Открыв заднюю дверцу катафалка, он подозвал восьмерых носильщиков. Те медленно вынули гроб и водрузили его на каталку, накрытую бархатной накидкой. Родные вышли и встали за гробом. Маленькая процессия, возглавляемая Мегаргелом, двинулась вдоль здания к впечатляющему батальону мужчин в форме.

Не зря шериф провел неделю на телефоне – ему никто не отказал. Гроб встречал почетный караул в составе подразделений из дюжины округов, полиции штата и муниципальных полицейских. В тишине были отчетливо слышны щелчки камер.

Гарри Рекс не попал внутрь манежа. Позже он так описал происходившее Джейку: «Черт, можно было подумать, будто Кофера убили при исполнении служебных обязанностей, в процессе подавления преступности, как подобает истинному копу, а не когда он валялся в пьяной отключке, избив свою подружку».

Толпа расступилась, гроб внесли в манеж. Когда он появился в центральном проходе зала, пастор поднялся на кафедру и громко произнес в микрофон:

– Прошу всех встать!

Присутствующие шумно поднялись с мест и сразу замолчали. Гроб медленно плыл по проходу, за ним шли Эрл и Джанет Коферы и еще примерно сорок членов семьи.

Целую неделю они спорили на тему о закрытом гробе. Существовала традиция открывать гроб во время панихиды, чтобы любимые, друзья и другие скорбящие могли взглянуть на почившего. Это добавляло ситуации драматизма и до предела усиливало горе собравшихся, что и являлось целью, хотя никто этого не признавал. Сельские священники отдавали предпочтение открытым гробам, ведь это позволяло подхлестнуть эмоции и заставляло людей вспомнить о собственных грехах и неминуемой кончине. Порой звучали реплики, обращенные непосредственно к усопшему, словно тот мог восстать из гроба и возопить: «Покайтесь!»

Эрл потерял родителей и брата, и те панихиды проходили при открытых гробах, хотя священники их почти не знали. Но Джанет Кофер понимала, что служба станет душераздирающей, даже если у нее не будет возможности взглянуть на мертвого сына. В конце концов, она настояла на своем, и гроб остался закрытым.

Когда гроб достиг предназначенного ему места, его накрыли широким американским флагом. Гарри Рекс сказал потом Джейку: «Сукина сына выперли из армии, однако хоронили его как героя Вооруженных Сил».

Семья села в первом ряду, в кресла, огороженные бархатным канатом с монограммой Мегаргела. Священник жестом усадил зал и сделал знак франту с гитарой, в бордовом костюме, черной ковбойской шляпе и ковбойских сапогах. Тот подошел к микрофону, тронул струны, дождался, пока все успокоятся, и запел в тишине первый куплет «Старого креста». У него был приятный баритон, гитарой он владел виртуозно. В свое время он играл в кантри-группе вместе с Сесилом Кофером, но чести водить знакомство с его почившим братом не имел.

Вряд ли Стюарт когда-либо слышал старый госпел[3], как и большая часть его безутешной родни, но он соответствовал скорбной атмосфере и даже усугублял ее. Допев третий куплет, певец слегка поклонился и вернулся на свое место.

Со священником семья познакомилась два дня назад. Одной из самых сложных задач этой ужасной недели оказался поиск священника, который согласился бы провести службу для совершенно незнакомых людей. Несколько сельских проповедников годами пытались достучаться до сердец Коферов, однако ничего не могли добиться. Все вместе они признали лицемерием тщетные попытки переубедить людей, совершенно не годившихся в прихожане. Но один из кузенов все же сумел нанять за триста долларов безработного проповедника без духовного сана, из пятидесятников. Его звали Хьюберт Вифонг, он жил в Смитфилде, в округе Полк. Преподобному Вифонгу требовалась наличность, к тому же он ухватился за шанс выступить перед внушительным собранием. Появилась возможность произвести впечатление на кого-нибудь, знавшего о потребности того или иного прихода в священнике-совместителе.

Вифонг произнес длинную цветистую молитву, потом кивнул милой девочке-подростку. Та подошла к микрофону с Библией в руках и зачитала 23-й псалом.

Оззи, сидевший рядом со своей женой и внимательно слушавший службу, удивлялся разнице между белой и черной панихидой. Он и его помощники вместе с супругами занимали три ряда слева от семьи. Они явились в парадных