Путевые записки эстет-энтомолога - Виталий Забирко

Подошел официант и принялся выставлять перед Тарандовски многочисленные тарелочки и салатницы. Не скрою, я наблюдал за этим с некоторым сарказмом. Чрезмерное количество блюд вызывало чувство, что передо мной этакий парвеню, дорвавшийся до обеденного стола, но не знающий, в какой руке держат нож, а в какой — вилку.

— А еще люблю хорошо и красиво поесть, — сказал Тарандовски, перехватив мой взгляд. Он пригубил предложенное официантом вино и кивнул в знак одобрения. — Это у меня, по всей видимости, от славян — предков по отцовской линии. Говорят, они были хлебосольными и гостеприимными… Не желаете ли легкого вина?

— Нет, благодарю, — отказался я, наливая в бокал минеральную воду.

Столовыми щипцами Тарандовски подхватил из судочка мастурианскую креветку, щипковым пинцетом ловко сорвал с нее панцирь и принялся по всем правилам этикета с достоинством есть, отщипывая по кусочку и макая в соус. Получалось у него мастерски.

— Славянин, говорите? Среди моих предков тоже были славяне. Древний аристократический род князей Бугой. Не слыхали?

— Князья Бугой? — Тарандовски наморщил лоб, задумался. — Ах, да, вероятно, редукция гласной «а»… — задумчиво протянул он. — Бугай… Крепкий, здоровый, свирепый… гм… — Он глянул на меня и смешался. — Воин, воитель…

— Вот-вот, — подчеркнуто твердо поставил я точку на этой теме, строго глядя в глаза Тарандовски. Тест на искусствоведа и аристократа он прошел с блеском, выкрутившись из довольно пикантной ситуации, но далее изгаляться над моей фамилией я ему разрешать не собирался.

— А позвольте узнать, каким это образом вы здесь оказались? — поинтересовался Тарандовски, тактично меняя направление разговора. — Сами намекали, что между антиквариатом и эстет-энтомологией непреодолимая пропасть.

— Не только намекаю, но и утверждаю, — поправил я. — Демонстрировать коллекцию экзопарусников на выставке древнего искусства Земли все равно что есть десерт вместе с первым блюдом. Столь же неудобоваримо. Здесь я выполняю ту же роль, что и вы. Представляю экспонат своего друга — скульптуру египетской царицы Нэфр'ди-эт.

Лицо Тарандовски вытянулось, он поперхнулся.

— Нэфр'ди-эт? — выдохнул он. — Из коллекции Мирама Нуштради? Она же более пятидесяти лет нигде не выставлялась! Как вам удалось уговорить наследников? Неужели…

И в этот момент я выключился из разговора, потому что увидел, как от центра зала к выходу из ресторана идет сивиллянка. Как Тарандовски ни отвлекал меня разговором от наблюдения за окружающими, я мог поклясться, что до этого момента сивиллянки в ресторане не было — она словно возникла ниоткуда и теперь плавно, по-царски плыла между столиками. Не шла, не шествовала, а именно плыла — ни одна складка на ее хитоне не шевелилась, — и создавалось впечатление, что кто-то невидимый проносит по залу зачарованную статуэтку желто-горячих тонов. Створки двери перед ней распахнулись, она ступила за порог, замедлила движение и повернулась. Причем повернулась так, будто сделала это не сама, а ее развернули на невидимом глазу постаменте.

И тогда я увидел ее лицо. Ни в какое сравнение не шли известные стереоснимки сивиллянок, не способные передать одухотворенность живой натуры, когда на зрительный образ накладывается психокинетическое воздействие. Ее лицо было прекрасно, и светилось той неземной красотой, при виде которой возникало лишь одно желание — преклонить колени. Она посмотрела мне в глаза, улыбнулась всепонимающей, всепрощающей улыбкой, и мне на мгновение показалось, что хитон сивиллянки чуть встрепенулся, подобно только-только расправляющимся крыльям…

Но в это же мгновение автоматические двери ресторана щелкнули, отрезая сивиллянку от моего взгляда, и я вернулся в реальность.

— Что вы там увидели? — услышал я голос Та-рандовски.

— Где? — машинально отреагировал я, переводя взгляд на искусствоведа-промоутера.

— На стене.

Я снова посмотрел на дверь, за которой скрылась сивиллянка, но двери не было. Была глухая стена. Вход в ресторан находился в другой стороне.

— Ничего, — спокойно ответил я и улыбнулся. Почему-то подумалось, что улыбнулся улыбкой сивиллянки, но на лице обычного смертного она вряд ли возможна. Тем не менее душа у меня пела. Деньги для сафари на Сивилле — это лишь поддела. Можно затратить огромное состояние, добираясь в отдаленный уголок Вселенной, где из-за физико-пространственных характеристик гиперстворы не функционируют, годы просидеть на космостанции возле Сивиллы, но на планету так и не попасть. Опуститься на поверхность невозможно ни при каких обстоятельствах, даже в качестве терпящего бедствие в открытом космосе. Чтобы побывать на Сивилле, требуется личное приглашение. И это приглашение я только что получил.

Аппетит у меня пропал, причем настолько, что вид степенно вкушающего пищу гурмана вызывал неприятие. Не совмещаются в сознании возвышенное и земное.

— Приношу свои извинения, — сказал я, вставая, — вынужден вас покинуть. Совсем забыл о важной встрече.

Тарандовски недоуменно посмотрел на меня, окинул взглядом стол.

— Вы же практически ничего не ели!

— Дела, господин Тарандовски, прежде всего дела! — отшутился я и направился к выходу. Конечно, настоящему — сквозь стены ходить не умел, хотя в данном случае очень хотелось. И если бы сейчас в стене вновь открылась дверь и сивиллянка поманила меня к себе, ушел бы, не задумываясь, плюнув на свои обязательства перед Мальконенном.

На выходе из ресторана я нос к носу столкнулся с Броуди. Он торопился в зал, но, встретившись со мной, несказанно расстроился. Видимо, система жизнеобеспечения сообщила ему о моем «выходе в свет» и он спешил навязать мне свое общество.

— Как, вы уже отобедали?

— Да, — благодушно кивнул я. Встреча с сивиллянкой настроила меня на минорный лад.

— А обещали сообщить, если почувствуете себя лучше. Хотел вам компанию составить… — Броуди окончательно упал духом. — Может быть, посидим в баре? — предложил он без тени надежды.

— Что вы, право, торопитесь, — пожурил я раймондца, не став играть «в кошки-мышки». — У нас впереди целый месяц, успеем еще пообщаться. Может, и надоесть друг другу успеем. Простите, но пора упаковывать вещи и готовиться к таможенному досмотру.

Кивнув Броуди на прощанье, я одарил его все той же улыбкой, которую считал похожей на сивил-лянскую. К своему багажу я не прикасался, так что упаковывать мне было нечего. Тем более готовиться к таможенному досмотру.

Глава 5

О небывалой красоты паруснике Сивиллы я узнал совершенно случайно. Произошло это в космопорту «Весты», где я коротал время в баре, ожидая рейса в систему Друянова. Сидел за стойкой, потягивал крем-соду со льдом и от нечего делать смотрел по телеканалу галактические новости. Бар был пуст, лишь через стул от меня за стойкой сидел пожилой сгорбленный меступянин. Вид у него был крайне потерянный, будто гуманоида постигло горе. Непоправимая потеря кого-то близкого случилась давно, но рана так и не зарубцевалась. На стойке перед меступянином стоял бокал с пронзительно-желтым напитком, но он не пил. Смотрел на бокал отрешенным взглядом и пребывал, вероятно, где-то далеко-далеко отсюда во времени и пространстве. Тело меступянина застыло в неудобной позе, двигалась только правая рука, причем двигалась как бы сама по себе, независимо от тела, набрасывая светокарандашом на клочке бумаги какой-то рисунок. Происходило это машинально и бесконтрольно — меступянин пребывал в прострации, загипнотизированный необычно ярким цветом напитка в нетронутом бокале.